Если слишком хотеть тишины

— Шепард, мы ожидаем вас, — голос СУЗИ сейчас подчёркнуто нейтральный, лишённый всякого намека на эмоции, именно такой, каким должен обладать правильный синтетик. Но капитан, проведя целый день в ожидании результатов обработки с таким трудом добытых данных, в молчании, в хаотичном бессистемном перекладывании старых датападов, уже и так напряжена, словно готовая зазвенеть струна. Эта невозможность с полуслова понять, стоит ли на что-то надеяться, только надрывает и без того натянутые до предела нервы. — Не томи, СУЗИ. Что там у вас? — разумеется, Шепард уже на полпути к лифту, однако нестерпимо хочется узнать всё как можно скорее. Какое-то время казалось, что она перегорела, что финал уже почти не важен, что сделано так много, преодолено столько препятствий, что вопрос продолжения личного существования должен бы показаться затёртым и банальным, но — нет. Подумать только, до чего же сильна эта странная человеческая воля к жизни, пусть даже жизни вот такой, лихорадочной и лишённой покоя, — лишь бы в ней сохранялось хоть какое-то подобие смысла. Сердце колотится и жарко, неприятно подкатывает к горлу. — Зависит от вашей точки зрения, Шепард. Просто приходите и выслушайте. Внутри всё леденеет. Это, конечно, не однозначное "нет", но добрые вести так сухо и безрадостно не сообщают. В ядре ИИ, как всегда, — полумрак и вязкое гудение систем. Взгляд невольно задерживается на неподвижной фигуре Легиона, подцвеченной со спины красноватым светом аварийных ламп. Он в порядке, он жив, взламывающие подпрограммы её имплантатов не причинили непоправимого ущерба, и это, пожалуй, единственное, что сейчас радует и чуть разбавляет горьковатое послевкусие от разговора с матерью, замешанное на чувстве вины и беспомощности последних часов. Шепард храбрится, сцепляет холодные пальцы за спиной и застывает посреди комнаты. На этот раз она пришла не за тишиной и не за утешением, не за тем, чтобы унять шум и отдохнуть в неуютных и жёстких, но ставших такими привычными объятиях. Сейчас она здесь, чтобы услышать свой приговор. — Итак? — если оба её помощника молчат лишь потому, что ждут формального запроса, им придётся довольствоваться малым: пересохшие губы способны выговорить разве что это короткое слово. — Мы завершили анализ данных, — ровно сообщает СУЗИ. — Проследили весь путь от получения Посредником исходной технологии гетов или, как мы предполагаем, Жнецов до перепродажи Призраку, адаптацию к человеческой анатомии, а также доработку новых степеней защиты. Основываясь на этой информации, Легион смог полностью разобраться с алгоритмом, — гулкий, холодный тон. — И почему-то мне кажется, что это меня не спасёт, — бортовой ИИ сохраняет явный нейтралитет, но Шепард уже не способна на это: её голос против воли пропитан сарказмом. — Вы правы. Мне жаль, Шепард, но то, что теперь мы в полной мере владеем технологией и при необходимости способны производить аналогичное оборудование, не приблизило нас к возможности сымитировать позывные Призрака без фатальной угрозы для вашей жизни. — Это всё? — нет, её не охватывает отчаяние. Ни паники, ни онемения — только злость. Шепард ещё не до конца сознаёт, каковы последствия этой неудачи: слишком долго о них думала, уже почти прожила мысленно каждый из возможных сценариев, и они лишились той отчётливой, пугающей новизны. Но ярость накатывает удушливыми волнами, готовая вырваться и излиться не на тех, кто действительно виновен в теперь уже неизбежно бесславном будущем капитана "Нормандии", первого человеческого Спектра, предателя и перебежчика, у которого в мозгах зашита мина замедленного действия. — И ради чего я должна была спуститься? — цедит Шепард сквозь зубы. СУЗИ не виновата, напоминает она себе. Та ведь всего лишь пыталась помочь — просто не смогла. — Но это не всё. У Легиона есть предложение, которое я не могу одобрить, однако за неимением иных вариантов мы обязаны его озвучить. Помните, окончательное решение остаётся за вами, Шепард. — Я слушаю. Белая наледь облепляет изнутри стенки черепа, снежит, мельтешит где-то между хрусталиком и склерой, неприятно и осязаемо. Но Шепард продолжает стоять — тяжело опираться о блюбокс бедром, но стоять. — Шепард-коммандер, мы действительно не можем проконтактировать с модулем ввода данных ваших имплантатов, не запустив протоколов самоуничтожения. Однако, изучив досконально алгоритм, — потрескивающий, ровный, но не лишённый своеобразной мягкости голос Легиона на секунду замирает, будто гет сам не уверен в том, что намерен произнести, — мы могли бы попробовать подключиться напрямую к аппаратной части, минуя информационный модуль, чтобы имплантаты восприняли нас как элемент своей системной среды. И уже после объединения отключить их как часть себя. Шепард моргает, безуспешно пытаясь прогнать белый шум. Она не понимает, о чём тут вообще можно думать. — Я согласна. На что угодно. Просто сделай... — Шепард, — СУЗИ кажется необычно строгой, прерывает капитана на полувдохе, избавляя от грядущей неловкой просьбы. — Я поясню. Для того, чтобы осуществить всё это, Легион должен открыться атаке, предварительно переписав часть собственной среды по алгоритму имплантатов, чтобы после срабатывания взламывающих программ те обманулись, приняли его за часть их самих, грубо говоря, как внешнее устройство памяти. В случае успешного объединения алгоритмов имплантатов с кодом Легиона есть шанс отключить протоколы самоуничтожения до их срабатывания. — И каков этот шанс? — Около двадцати процентов, Шепард. Именно поэтому я не рекомендую... — А у меня остаётся выбор? — капитан сердито перебивает СУЗИ, устало трёт переносицу. — Просто уточни последствия неудачи. — Либо имплантаты останутся активны, либо сработает защита данных, — бортовой ИИ звучит так, будто неодобрительно поджимает несуществующие губы. — В результате вероятность вашей гибели — пятнадцать процентов, гибели обоих — пятнадцать процентов, прекращения функционирования Легиона — пятьдесят процентов. Сухая статистика, согласно которой провал гораздо вероятнее победы, и она, Шепард, рискует не только собой, но и важным членом команды, даже в большей степени — им. Повисает молчание, долгое и мучительное. Выбор действительно невелик. Всего-то несколько суток осталось до назначенной Хакетом даты прибытия на Землю, всего-то и времени — высадить желающих покинуть корабль в безопасном порту и по цепочке ретрансляторов добраться до дома. Времени начинать новые поиски нет. Мордин, как-то разом постаревший и помрачневший, накануне признал своё бессилие в решении этой загадки. То же сообщили и инженеры. Шепард не рассматривает самый простой вариант — избавиться от белого шума, от батарианского суда, от презрения бывших коллег или снисходительного милосердия Альянса, покончив со всем раз и навсегда. Не потому, что это позорная слабость, даже не потому, что её долг — нести свой крест до конца. Она уже умирала, там, медленно плывя сквозь открытое космическое пространство, замерзая, задыхаясь и сгорая в атмосфере Алкеры, и больше никогда добровольно не пойдёт на это, не тогда, когда у неё есть целых двадцать процентов... Можно оставить всё так, как есть, сдаться Альянсу с жучками в голове — и вновь закономерно стать безликим телом на лабораторном столе. Или можно пренебречь долгом капитана и рискнуть не только собой, но и... Однако это сложнее всего — решиться. Это неправильно. Так нельзя. Это не по уставу, не по-человечески, это эгоистично и жестоко, это... — Шепард-коммандер, вы... — тревожная пауза, — не доверяете нам? Молчание, а вместе с ним и горячечный поток рационализации, споров и торгов с собственной совестью обрывается. Легион переминается с ноги на ногу и как-то трогательно-вопросительно склоняет на бок голову. — Я... — Шепард сглатывает. Горло сводит коротким рефлекторным спазмом, мешающим вдохнуть без странного рваного всхлипа. Почти забытое ощущение, когда не остаётся ни злости, ни внутренних преград, а только какая-то больная, горькая нежность. Даже если Легион не понимает, что он только что предложил, даже если он... Да она и сама, чёрт подери, ничего не понимает! Как это получилось, почему его механическая искренняя холодность, его поддержка, не требующая взамен ничего — только бы она функционировала, его уютная тишина, почему это всё складывается в картину несуществующей в мире синтетиков, но такой явной для органика привязанности? И почему вот так, мелочь за мелочью, незначительные детали и детали огромные позволили ей забыться, сконцентрироваться на себе, упустить из вида, что Легион тоже живое, мыслящее существо, — и сделать шаг навстречу? Подпустить. Почувствовать себя рядом так спокойно, так правильно, не успеть просчитать риски и усомниться, а просто довериться, позволить то, чего она не позволяла никому из-за застарелого обоюдоострого страха предать или быть преданной. Разрешить... нет, не собирать осколки, а всё это время незаметно и надёжно оберегать и держать её целой. — Конечно, я верю тебе, — сдавленно и глухо, но это правда. Шепард верит. Возможно, даже больше, чем самой себе. — Но ты же... Ты согласен помогать мне, несмотря на то, что можешь погибнуть? Она едва договаривает. Это трудно. Труднее, чем напутствовать на самоубийственную миссию — или зачитывать прощальную речь по корабельному интеркому. Между ней и гетом целых два метра, обеспечивающих безопасность его систем, но ближе и не надо. Это не осознание. Вернее, в этом осознании нет ничего такого... Но Шепард страшно. Легион мгновение молчит. Опять короткая, но такая живая запинка, будто он сейчас обстоятельно размышляет над ответом. — В случае уничтожения этой платформы Общностью будет изготовлена новая. В случае уничтожения Шепард-коммандер, — диафрагмы окуляра мягко вращаются, жужжат, фокусируя взгляд на её лице, — связь с органиками может быть утеряна навсегда. Разумеется, он всё решил. Достиг консенсуса, все его программы проголосовали и сошлись во мнении... или какая там методика принятия решений у гетов? — но Шепард нечего возразить. Это логично. Просто. Он не терзается человеческими сомнениями и не идёт на сделки с совестью. Как же удобно. Капитан молча кивает. Голограмма СУЗИ мигает и гаснет в знак неодобрения. Её голос напоследок сдержанно сообщает: — Я буду контролировать ваше состояние, Шепард, и в случае неудачи вызову медиков. Секунда молчания. — Когда ты будешь готов? — тянуть больше нет смысла. Ей вьюжно и снежно, ей плохо. Шепард, конечно, держится, но отрицать страх было бы глупо и бесполезно, потому она принимает его, как принимает сделанный Легионом выбор. Она ему действительно верит. Больше того — хочет верить. Так почему бы не позволить гету решить за них обоих? Почему не представить, что он действительно способен всё исправить? Пластинки над окуляром Легиона встают домиком, выражая, как Шепард привыкла считать, смущение. Или стеснительное самодовольство. Или... да ладно, просто неуёмную фантазию капитана. — Мы взяли на себя ответственность и подготовили модификацию участка системы для предполагаемой операции. Мы верили, что Шепард-коммандер согласится на необходимую помощь. — Так... уже сейчас? — это глупый, неуместный вопрос. Но Шепард ждала так долго, что теперь, когда тот самый момент настал, решимость почти покидает её. Остаются какая-то чуждая тренированному телу слабость, тошное головокружение и запорошенная снегом пустота. Она может умереть сейчас. С другой стороны... вот-вот всё закончится. Так или иначе. Шепард делает один нетвёрдый шаг в направлении от двери лазарета, потом второй. Чем ближе, тем спокойнее, тем тише в её голове, тем прозрачнее белёсое марево. Вот-вот что-то произойдёт. Она знает, чисто теоретически знает, что сейчас столь тщательно возводимый и оберегаемый файрвол Легиона не функционирует. Что программы-взломщики вгрызаются в его код, подтачивают и мучают, и капитан задаётся вопросом, может ли это быть болезненно. Однако руки гета такие же твердые и надёжные, как всегда. Он не выражает ни сожаления, ни сомнений. И у него на уме явно не крутятся дурацкие слова прощания. Она промолчит. Она постарается верить. Шепард делает последний шаг. Объятие смыкается — привычно, завершённо, обыденно, просто. И наступает тишина.