Пять километров

На следующее утро будильник вновь огласил квартиру своим истеричным криком. Но вслед за ним в стену с другой стороны врезалось что-то тяжёлое, и возмущённый голос проворчал: — Людвиг! Выруби свою шарманку! Спать Великому мешаешь! Из-за болезни Гилберт начал спать намного чутче и стал ещё более раздражительным. Людвиг, спихнув Адольфа, со вздохом посмотрел на стену, за которой вновь восстановилось мерное дыхание. Закрепив волосы гелем, мужчина пошёл собираться. Адольф сам принёс поводок и, радостно виляя хвостом, сел у двери. Прогулка прошла успешно и быстро. Отведя пса домой, Людвиг направился в школу. Внезапно мужчине показалось, что в капюшоне что-то шевельнулось. Людвиг осторожно проверил рукой и нащупал мягкий круглый помпон. Недоумение было исчезло, но тут же вернулось: на куртке никогда помпонов не было. Предвкушая что-то не очень хорошее, мужчина выудил «помпон» из капюшона. Прубёрд непонимающе щурил заспанные чёрные глаза. Но осознание ситуации к цыплёнку пришло быстро, его взгляд сменился испепеляюще-убийственным, он начал вопить и вырываться. Возвращаться домой уже было поздно, поэтому, бесцеремонно засунув птицу в карман и застегнув его, оставив небольшую щель, Людвиг быстро зашагал к школе. Проходя коридоры и ловя недоумевающие взгляды учеников, мужчина искренне желал не встретить никого из учителей. Карман продолжал неистово пищать, а, судя по скрежещущему звуку, Прубёрд ещё и решил прогрызть себе путь на волю. Шикнув на него, Людвиг свернул в последний коридор, как вдруг нос к носу столкнулся с Артуром Кёркландом, выбив у него из рук папки. Быстро собрав раскиданные бумаги и вручив историку, он уже было собрался идти, как получил невинный, но язвительно произнесённый вопрос: — Во-первых, здравствуйте, мистер Людвиг. А, во-вторых, простите за любопытство, но что у вас в кармане? Людвиг знал, что Артур любит собирать компромат на всех, поэтому его положение становилось всё более невыгодным. Если он скажет, что в кармане вполне живая и истошно вопящая птица, то тут легко дойти до версий о скрытом садизме, секретных экспериментах, да на худой конец и особо извращённой зоофилии. Если соврать, то историк кивнёт, но по хитро прищуренному взгляду станет ясно, что он всё понял и ещё вдобавок к первым версиям прибавил вывод о честности. А с такими данными собрать немного доказательств, убедить завуча, что историку довольно хорошо удавалось, и тот, кто встал на пути Кёркланда, уволен. Стояло неловкое молчание. Артур буквально прожигал холодно-надменным взглядом зелёных глаз, ожидая ответа. Говорить что-то надо было, поэтому Людвиг постарался уверенно произнести: — Это игрушка моей собаки. «Игрушка», похоже, справилась с подкладкой и принялась за основную материю, продолжая пищать. Артур недоверчиво поднял брови: — Вот как… Странная у вашей собаки игрушка, странная… — с этими словами он развернулся и исчез за поворотом, шелестя бумагами. Какой он для себя сделал вывод, осталось загадкой, но, вероятно, не слишком хороший. Остаток пути прошёл в угрызениях совести. Она поднялась, напоминая о том, что он только что наступил на свой основной моральный принцип. — Ты уже лжёшь, — шептала совесть. — А ведь считал себя таким идеальным. Кто ты после этого? Стараясь заглушить крепнущий внутренний голос, мужчина дошёл до зала. Краем глаза Людвиг увидел в оранжерее Ивана, который перетаскивал горшок с кактусом. В просторной клетке под потолком пели канарейки. И тут мужчина пожалел, что замешкался. Услышав, что какая-то птица посмела петь на его территории, Прубёрд оторвался от проделывания дыры в куртке и разразился таким писком, что канарейки испуганно замолчали. Довольный собой цыплёнок вернулся к своему занятию. Людвиг же поспешил скрыться за дверями спортивного зала прежде, чем Иван его заметит. Зайдя в тренерскую, мужчина снял куртку и засунул её в шкаф, плотно закрыв дверцы, понадеявшись, что на одоление дверцы из древесно-стружечной плиты у пернатого монстра не хватит силы. Облегчённо выдохнув, Людвиг отправился готовится к уроку, надеясь, что это поможет ему отвлечься от мрачных мыслей, которые вместе с совестью угнетающе действовали на нервы. Уже с тремя учителями отношения безнадёжно испорчены. И если с двумя по очевидным факторам, то третий находится за плотной стеной подсознательный предрассудков, которую мужчина не мог, да и не хотел ломать. Неужели, он совсем не умеет общаться и существовать в коллективе? К этому вопросу внезапно присоединился очевидный факт: Гилберт, не найдя цыплёнка, отправится его искать. Обнаружив, что его нет дома, он либо серьёзно изобьёт Адольфа, вспомнив, что пёс когда-то покушался на птицу, либо уйдёт на улицу, что может вызвать осложнения ещё не вылеченной болезни. Надо позвонить и предупредить. Людвиг поспешно засунул руку в карман, но телефона там не оказалось. Он был в куртке. С огромным нежеланием мужчина вернулся в комнату и приоткрыл шкаф. Скрежет материи продолжался, но Прубёрд уже работал молча. Стараясь не привлекать внимание цыплёнка, мужчина осторожно запустил руку в противоположный карман. Он оказался пуст. Надев на руку прочную кожаную перчатку, Людвиг быстро изъял телефон из владений Прубёрда. Тот, кажется, не особо понял, что произошло и продолжил пробивать путь к сомнительной свободе. Мужчина с искренней жалостью смотрел на экран своего телефона. Некогда идеально гладкий, сейчас он был расцарапан острыми птичьими коготками и, похоже, пару раз попробован на вкус, о чём говорили следы от ударов клювом. Долгие занудные гудки звучали из трубки. Людвиг упорно набирал номер снова, но его никто не брал. Мужчина понял, что Гилберт выдернул провод из розетки. В этот же момент прозвенел звонок, и Людвиг, оставив телефон, вышел из тренерской. Гилберт действительно стоял с выдернутом шнуром в руках, моргая сонными глазами. Он решал, лечь ли ему снова спать или пойти поискать завтрак. — Ладно, Великий сон кончился, дальше неинтересно, а есть охота всегда, — решил парень, направляясь на кухню. Он задорно просвистел, но никто не откликнулся и не прилетел. Гилберт озадаченно свистнул ещё раз и, не получив ответа, быстро зашагал обратно в комнату. Сдернув покрывало-триколор, парень обнаружил, что дверца открыта, а клетка пуста. Озадаченно оглядев комнату, Гилберт воскликнул: — Мелкий засранец, где ты?! Ответом вновь была тишина. В парне начинала разгораться злоба. К нему уже по третьему, а не по первому зову смеют не прилетать. Мысленно пообещав цыплёнку хорошую трёпку, Гилберт отправился на поиски. Каждое укромное место было проверено два или три раза. Парень даже выворачивал капюшоны и открытые карманы одежды, не подозревая, насколько близок. Намереваясь осмотреть комнату Людвига, Гилберт зашагал ко входу. У двери растянулся Адольф, преграждая путь. Парень уже занёс ногу, намереваясь лёгким пинком прогнать овчарку, но тут кое-что привлекло его внимание. У собачьей морды лежало несколько жёлтых пёрышек. В алых глазах вспыхнул дикий огонь. Гилберт схватил Адольфа за ошейник и резко тряхнул. — Ты, псина бестолковая. Давно б тебя налысо побрить и шкуру спустить, чучело безмозглое, — злобно прошипел парень, сжимая ошейник. Адольф, с искренним ужасом смотря на хозяина, начал кашлять, задыхаясь. Но потом инстинкт самосохранения взял над псом верх, и Адольф вырвался, цапнув Гилберта за руку. Пёс прыгнул на закрытую дверь, возле которой лежал, снёс лапами ручку и двумя прыжками достиг дивана, под который забился. Гилберт же, придерживая укушенную руку, с искренней тоской сжимал в руке жёлтые перья. — Прубёрд… Зачем ты научился открывать клетку, инженер несчастный? — горестно произнёс парень, уставившись в пол. Тут он почувствовал, что голова начинает кружиться. В глазах помутнело, и Гилберт сполз по стене на пол. Закашлявшись и протерев рукой губы, парень обнаружил на ладони капли крови. Прубёрд пессимистических настроений совсем не разделял. Он клевал и царапал, пробиваясь, по его мнению, к хозяину. И вот материя с своеобразным хрустом разошлась, обнажая путь к свободе. Но свобода оказалась неожиданно тёмной. Прубёрд осторожно выбрался из куртки, но это не было похоже на родную квартиру. Ошарашенный этим фактом цыплёнок громко запищал. Этот птичий крик привлёк внимание Феликса, проходящего мимо тренерской. Любопытство бешеным жеребцом забило в груди копытами. Парень осмотрелся. Зал был пуст: все вышли, а Людвиг был в соседнем малом зале, принимал зачёт у женской половины класса. Феликс колебался недолго. Рука медленно сжала дверную ручку, аккуратно опуская её вниз. Дверь открылась почти бесшумно, приглашая войти. Парень осторожно заглянул и прислушался. Звук исходил из шкафа. Что-то внутри прыгало, царапало стенки и пищало. Феликсу стало немного жутко, но любопытство не утихало. Парень быстро просеменил к шкафу и, сглотнув, взялся за ручку. Появилось ощущение того, что, открыв дверь, он выпустит какое-то древнее зло на свободу. Но Феликс медленно потянул ручку на себя. Дверца открылась с жутким скрипом, обнажая тёмное нутро шкафа. Мгновение парень изучал глазами тёмную пустоту и уже хотел было закрыть дверцу и быстрее уходить, как вдруг что-то жёлтое стремительно спикировало ему на голову. Феликс от неожиданности вскрикнул, а Прубёрд, похоже, понял, что ошибся головой и снова взлетел. Парень мгновение стоял в ужасе, потеряв возможность шевелиться, но после осознание того, что будет, если Людвиг вернётся, дало ему сил, и Феликс понёсся прочь из зала. А жёлтая птица рванулась за ним, не понимая, что это за большое помещение вокруг и понадеявшись так найти хозяина. Феликс резко свернул в раздевалку, хлопнув дверью. Прубёрд непонимающе сел на ручку двери, как вдруг его увидели. Поднялся неописуемый гвалт, и каждый стал тянуть руки, толкаться, хлопать, надеясь так поймать цыплёнка. Прубёрд, уже сильно испугавшись, полетел под потолком, желая скрыться от этой толпы. Он быстро оказался в коридоре, но толпа его вновь окружила, продолжая кричать. На галдёж из оранжереи вышел Иван Брагинский. — Что за шум? — деликатно осведомился он, рассматривая столпившийся класс. — Там птица! — крикнул кто-то. — Цыплёнок! Жёлтый! И летает… — добавил чей-то голос. — Цыплёнок? Это, наверное, одна моя канарейка выбралась из клетки. Пропустите, — улыбнулся Иван, хотя знал, что все канарейки на месте. Класс с лёгким разочарованием расступился, отдавая почти затравленную жертву учителю. Прубёрд был так напуган, что не попытался укусить взявшие его руки в кожаных перчатках. Иван бережно прикрыл ему голову, чтобы птица меньше боялась и ушёл в оранжерею. Положив цыплёнка на стол, мужчина внимательно его осмотрел. — Никаких видимых повреждений нет. Просто напуган, — улыбнулся Иван. Присмотревшись повнимательней, мужчина невольно понял, что словно он эту птицу где-то видел. Канарейки, вновь беззаботно прыгающие по клетке, на цыплёнка похожи не были. Тут Иван подумал, что неплохо было бы сходить в основной кабинет за клеткой. И тут его осенило: на стене Гилбертом нарисован такой цыплёнок! Связаны ли они? Взгляд аметистовых глаз вновь опустился на птицу. Мужчина начал размышлять, откуда этот цыплёнок мог взяться в школе. А Людвиг тем временем, приняв зачёт, вышел из малого зала. Из-за местных особенностей звукоизоляции он почти не слышал шума в коридоре. Увидев открытую дверь в тренерскую, мужчина почувствовал что-то неладное. Распахнутый шкаф издевательски зиял чёрным нутром. Людвиг буквально бросился к куртке. Сердце болезненно сжалось, когда пальцы нащупали в кармане сквозную дыру. — Кто посмел зайти в тренерскую без разрешения?! — мужчина почти вышел из себя. Но ярость быстро затухла, уступив место разумному доводу о том, что Прубёрда надо искать. Людвиг вышел из зала, осматриваясь. Несколько жёлтых пёрышек в коридоре говорили о правильном направлении. Собираясь повернуть направо, мужчина бросил взгляд на оранжерею. Людвига словно парализовало, по спине пробежал холодок. Прубёрд, наклонив голову, смотрел на него с ветки фикуса. На мгновение мужчине показалось, что в чёрных глазах мелькнуло издевательство. Постаравшись убедительно сказать себе, что просто привиделось, Людвиг глубоко вздохнул и взялся за дверную ручку, медленно опуская её. Навязчивая мысль отступить и уйти звучала всё громче. Ненависть к хозяину оранжереи захлёстывала жгучими волнами. Вспомнился скрипящий рояль и презрительный взгляд уходящего Родериха. И Его вечно дружелюбная улыбка. Мужчина видел в ней слишком много фальши и агрессивной насмешки. Он издевался над ним, улыбаясь. Хотелось сжать кулаки и действовать так жёстко, чтобы стереть эту проклятую улыбку. Сила… Желание её применить выходило из-под контроля. Мелодичный звон дверного колокольчика отрезал путь назад. Послышался звук тяжёлых кирзовых сапог, стучащих по кафелю. Иван выглядел так же приветливо, как обычно. Откинув пепельную чёлку с глаз, он поздоровался: — Добрый день, Людвиг. Чем могу быть полезен? Тут Людвиг понял, что его просьба отдать цыплёнка будет звучать слишком нелепо. Повисла неловкая тишина. Иван добродушно смотрел на мужчину, чуть вопросительно приподняв брови. Людвигу эта улыбка казалась издёвкой, а взгляд пронизывал холодом до костей. Он с ужасом понял, что подсознательно сжал кулаки, словно готовясь нанести удар, о котором мелькали мысли. Неожиданно Прубёрд сам разрядил обстановку, перепорхнув с фикуса на плечо Брагинского. — О, ты чего это? — рассмеялся Иван, погладив цыплёнка по голове. — Вы не знаете, кто тут цыплят держит? А то в коридоре у ребят отнял — задушат ведь… — обратился он к Людвигу. — Знаю. Это Прубёрд, цыплёнок Гилберта. Он сегодня за мной случайно увязался, а потом улетел, — выпалил мужчина всё, что сейчас пришло в голову. — Правда? Он такой симпатяга. Да и первый раз такую ручную дружелюбную птицу вижу. Что ж, раз ваш — забирайте. А Гилберту передайте пожелание скорейшего выздоровления и большое спасибо за печенье, — с этими словами Брагинский легко взял цыплёнка с плеча и протянул Людвигу. Тот осторожно взял Прубёрда и, попрощавшись, быстрым шагом пошёл обратно в тренерскую. Цыплёнок тем временем решил напомнить свой реальный характер и, примерившись, со всей силы вцепился в палец. Мужчина от неожиданности едва не разжал пальцы, но вовремя прикрыл птичью голову второй рукой. Зайдя в комнату, Людвиг быстро нашёл пустую коробку из-под волейбольного мяча и засунул туда Прубёрда. Сделав несколько отверстий для доступа воздуха, он накрыл коробку дырявой курткой и вновь убрал в злополучный шкаф. Сделав это, мужчина вновь попытался позвонить Гилберту. Но тот телефон так и не включил назад, а внезапно одолевшая сильная слабость заставила парня добраться до кровати и забыться довольно крепким сном. Ворчливо скрипящий звонок заставил Людвига положить телефон и отправиться проводить последний на сегодня урок. В голове закрутился вопрос: кто открыл шкаф? Ледяной взгляд учителя заскользил по ученикам в поисках того особенного страха, который возникает после совершения какого-либо проступка. Но класс был достаточно спокоен. Сделав небольшие умозаключения, Людвиг понял, что искать в других классах бесполезно. Это сделал кто-то из класса Гилберта, причём из мужской половины, так как у девушек он принимал зачёт. Подозрения были, но необоснованно их выдвигать нельзя, а с доказательствами проблема. Камер в зале нет, да и вряд ли скоро будут установлены. Отпустив класс, Людвиг вернулся в тренерскую. За окном кружились снежинки, напоминая неких насекомых. Высокие сугробы плотно укрывали задний школьный двор, оставляя нижнюю перекладину турника едва торчать из снега. Мужчина обвёл взглядом территорию. Обзор остановился на занесённом стадионе. Воображение быстро нарисовало весеннюю погоду: беговая дорожка с новым похрустывающим под ногами покрытием, свежепокрашенные турники и перекладины. Внезапно подняла змеиную голову жажда мести. Она без особых проблем небрежными штрихами дорисовала на стадионе две фигуры. Людвиг с хищным злорадством узнал в неповоротливом увальне Брагинского. Его любимый бежевый плащ висел на турнике, а сам мужчина был в лёгкой обтягивающей майке, которая подчёркивала даже слегка неестественно дряблые и отвисшие бока, и вечных зелёных брюках. Вторая фигура к удивлению Людвига была похожа на него, но не имела лица. Вернее, имела, но только какой-то жуткий звериный оскал. Ни глаз, ни носа, ни бровей. Мужчину аж немного передёрнуло, но картинка не исчезла. Напротив, словно подчинившись выстрелу невидимого судьи, фигуры сорвались с места. Жуткий Людвиг бежал, высоко держа голову и статно выпрямив спину. Тяжёлые ботинки опускались на землю с глухим стуком. А Иван бежал совсем тяжело. Каждый метр давался с трудом, хилые ноги подкашивались, а дыхание сбилось в хриплую одышку. Расстояние между ними всё увеличивалось, и хищный оскал того Людвига превращался в злораднейшую улыбку. Ещё мгновение, и Иван рухнул на землю, уткнувшись лицом в покрытие. Картинка начала стремительно таять. Едва стадион вновь занесло снегом, Людвиг, мучительно вздохнув, закрыл лицо руками. Лёгкая пульсирующая боль образовалась где-то в районе затылка. Мужчина чувствовал, что происходящее всё больше походит на паранойю или на манию преследования. Людвигу начинало казаться, что где-то за дверью шуршит ненавистный белый шарф и стучат каблуки тяжёлых сапог. Ему надо как-то отвлечься… Но на что? Взгляд упал на настольный календарь с оскалившейся немецкой овчаркой. Через два дня наступит Новый Год, а потом начнутся неестественно длинные и этим до сих пор непривычные для Людвига выходные. А для него это последний день, так как по пятницам у него был только два рабочих часа, которые были сокращены из-за «короткого дня». Может быть, в этот период навязчивые мысли хоть немного отступят? Ответом на вопрос была тишина, нарушаемая лишь поскрёбыванием Прубёрда где-то в глубине шкафа. Звонок на последний на сегодня урок заставил мужчину подняться и максимально возможно твёрдым и уверенным шагом выйти в зал. Но Людвиг знал, что класс почувствует разбитость, подавленность и измотанность, поэтому старался скрыть это за усилением строгости. Сорок пять минут тянулись непривычно долго. Обычно мужчина никогда этого времени так остро не ощущал, но сейчас стрелки словно крутились в голове вместе с непроходящей пульсирующей болью. Звук собственного свистка оглушал, вызывая желание закрыть уши руками. От свиста немного мутнело в глазах, но Людвиг старался всё игнорировать. Звонок с урока стал оглушающей, но спасительной трелью. Зайдя в тренерскую, мужчина едва не рухнул на стул, но сумел удержать себя от проявления такой слабости. Устало посмотрев на шкаф, Людвиг открыл его. Куртка немного шевелилась, что говорило о том, что коробку Прубёрд уже прогрыз. Отыскав в ящике стола скотч и плотно закрыв двери тренерской, мужчина осторожно запустил руку под куртку. Цыплёнок, не мешкая, вцепился в палец. Сжав зубы, Людвиг вытащил птицу и засунул обратно в коробку, заклеивая прогрызенную дыру. Прубёрд, увидев, что его работу свели на нет, возмущённо пискнул, но услышан не был. Людвиг склеил из скотча аккуратные ручки для коробки и, перехватив её поудобнее, направился прочь из спортзала. Взгляд автоматически остановился на оранжерее. Она уже опустела. Канарейки, сиротливо прижавшись друг к другу, молчали. Им было не для кого петь. Заросли растений казались дикими и враждебными, их ползучие ветви, выбравшиеся из горшков, казалось, намеревались обвить незадачливо подошедшего человека и утащить куда-то в глубину. А само присутствие хозяина их всегда будто укрощало, превращая в совершенно безобидный милый сад. Заставив себя оторваться от этой картины, мужчина быстрым шагом направился к выходу. Телефон Гилберта и домашний до сих пор хранили гробовое молчание. Это заставляло Людвига переживать. Гилберт, однако, чувствовал себя уже лучше, хотя слабость полностью не отступила. Он сидел возле лаза под диван, дожидаясь Адольфа. Жажда мести за любимого цыплёнка не покидала. — Вот Людвиг придёт — ты ж ему навстречу выскочишь. Тогда и встретимся, — обратившись к затаившемуся псу, Гилберт угрожающе улыбнулся. Он пытался читать, но взгляд скользил между строк, возвращаясь к зажатым в пальцах перьям, а буквы сливались в единое серое пятно. Ещё раз взглянув на голубую обложку, на которой толпилось разное зверьё, парень постучал ею по дивану, затем швырнул как можно дальше от себя. Под диваном на мгновение вспыхнули два глаза, тут же пугливо исчезнувшие в темноте. Щелчок ключа в замочной скважине сопроводился отчаянным скулежом: Адольф рвался встретить хозяина, но боялся Гилберта. Но, помявшись несколько мгновений, пёс буквально вылетел из-под дивана. Но парень отличался отменной реакцией, и потому вцепился в собачий ошейник. Страх перед расправой только подстегнул Адольфа, и тот с мощью ездовой собаки потащил «груз» в коридор. От нарисовавшейся картины Людвиг едва не выронил коробку. Гилберт перехватил ошейник поудобнее, прижимая собаку к земле, и злобно заявил: — Я эту шкуру собственными руками за гаражами на ближайшем суку повешу. А верёвку намажу мылом из собачьего жира. Адольф только жалобно заскулил, царапая когтями плитку. В ореховых глазах читалась надежда на спасение. Тоскливый взгляд был обращён к хозяину. Быстро пришедший в себя после такого заявления Людвиг рявкнул: — Гилберт! Немедленно встать с пола и отпустить Адольфа! Парень пропустил слова мимо ушей, продолжая медленно душить Адольфа, как вдруг поставленная на пол коробка запищала. Гилберт вздрогнул. Воспользовавшись секундной слабиной, пёс вырвался и поспешил укрыться за ногами Людвига. Оттуда он позволил себе оскалиться. Пару секунд недоумённо уставившись на пищащий предмет, парень продолжал полулежать на полу. Затем, вскочив, он рванулся к ней. Алые глаза удивлённо распахнулись, а губы тронула по-детски радостная улыбка. — Пру… Прубёрд? — цыплёнок выпорхнул прямо в руки ошарашенному хозяину. Птица неистово верещала от ласковых поглаживаний и нежно поклёвывала пальцы. Пересадив цыплёнка на полку, Гилберт без промедления бросился на Людвига. — Какого чёрта, братец, ты творишь? Утащил куда-то Прубёрда без моего разрешения, людей хороших боишься… Ещё вопрос, кто из нас болен: крыша-то уже едет, а права у неё есть? — парень шипел, как разъярённая кошка, вцепившись в воротник куртки. Затем, отскочив, Гилберт нанёс ощутимый удар в грудь соперника, процедив: — Ой-цуки, положение Кокутцу-дачи. Однако Людвиг, пошатнувшись и закашлявшись, успел ухватить брата за шиворот. Не говоря не слова, мужчина с мрачным видом отвесил Гилберту тяжёлый подзатыльник. — Кто-то совсем забылся! Я сегодня же звоню тетё Амалинде. Я терпел твоё поведение, но ты и не думаешь исправляться. Она давно просит нас приехать, вот и порадуешь родственницу, переехав к ней. Навсегда, — от этих слов Гилберт чуть сжался. Жизнь в глухой немецкой деревеньке его совершенно не прельщала. А тон Людвига не заставлял сомневаться. Он позвонит. Вырвавшись, парень, взглядом предупреждая о мести, удалился в свою комнату, приняв гордый непобеждённый вид, который, правда, слегка испортил приступ кашля. Прубёрд сорвался с полки вслед за хозяином, оставив Людвига в гнетущем одиночестве. Что он только что сделал? Последняя нить безнадёжно порвана. Боль от удара отчётливо давила изнутри. Но в глубине души мужчина был даже рад: тренировки явно не проходят даром. С другой стороны, он ведь должен заменить отца, верно? А других методов воздействия он уже не видел. Внезапно в тишине раздался полузадушенный звук телефонного уведомления. Людвиг достал пострадавшее устройство: на экране горело напоминание о какой-то задаче. Это был отчёт об успеваемости по предмету за декабрь. Мужчина понадеялся, что это сможет отвлечь его от всего свалившегося, но тут в голову прокралась мысль: «А что с Элизабет и печеньем?». Он ведь совершенно забыл спросить у неё об этом. И Иван в диалоге с ним печенье не упомянул. Или упомянул? Похоже, память начинает подводить. Но, восстановив в голове примерную цепь событий и диалогов, он пришёл к выводу, что всё-таки многострадальное печенье было. Но Людвиг заставил себя сконцентрироваться на составлении таблицы, решив не строить беспочвенные догадки, а завтра спросить у девушки лично. Но тут он вспомнил, что «завтра» будет только через десять дней. Раздражённо фыркнув, Людвиг вернулся к работе. Пускай Гилберт сам разбирается.