Пять километров

Большой рыжий кот лежал на чёрной спортивной сумке и неодобрительно косился зелёными глазами на вещи, сложенные стопкой на диване. Он знал, что рано или поздно хозяин прогонит его, чтобы упаковать всё внутрь, а сумка была слишком удобной, чтобы уходить с неё. Сумка осталась последним удобным местом в квартире, ибо последнюю неделю тут царил полный беспорядок. Из всех укромных уголков были извлечены наружу ящики, домики, дверцы. Из гаража были приволочены рулоны разноячеистой рабицы. В центре комнаты гордо возвышалась коробка с инструментами. Всё кричало: хозяин занят подготовкой живого уголка. Сам Иван, волоча очередной ящик, уже в который раз перепроверял документацию: — Скелет Felis silvestris catus: одна штука. Череп Canis lupus: одна штука. Коллекция чучел «Птицы Подмосковья»: шестнадцать штук. Включает в себя… Глаза Крузенштерна с каждым словом медленно закрывались. На последней странице кот уже видел особенно жирную мышь, в которую он готовился вцепиться. Зверёк вздрогнул, повернул мордочку к охотнику, но глаза у него были аметистовые, как у хозяина. Любимец Ивана и опомниться не успел, как вдруг откуда-то сверху в сладостный сон ворвалась огромная рука. Крузенштерн даже не успел заурчать глубоко оскорбленным басом, как оказался на диване. А Иван уже начал выносить коробки. Они все перемещались в нутро новёхонькой Газели. Эдуард одолжил ему машину под страхом смерти, неустанно повторяя, что от сердца отрывает, конечно, только для лучшего друга. А в принципе Брагинскому большего и не надо было. Едва ключи опустились в руку, мужчина уже был за рулём, а через мгновение, лихо завернув на перекрёстке, (отчего Эдуард вздрогнул) уже скрылся из виду. — Что ты, Крузя? Отпускать меня не хочешь? — грустно спросил Иван, спихивая кота с большого гербария растений средней полосы России. Кот грустно мяукнул и потянулся, после чего лихим движением запрыгнул на хозяйское плечо. — Ну сам знаешь — на базе собаки. Подерётесь. Я думаю, Диафрагма до сих помнит, как ты её чуть без глаза не оставил. Плюс дикого зверья много. А ежели ты придушишь особо ценный подвид полёвки, выведенный благодаря многомесячным стараниям местных биологов? Снова, — Крузенштерн, кажется, был пристыжен. И Иван, оставляя кота для самокопания, взял две толстых папки с растениями и вышел. Брюхо газели заполнялось всё плотнее. Гербарий был аккуратно пристроен в террариум для змей, который стоял на каком-то ящике, подпирающем рулоны рабицы, норовящие сорваться в свободное катание. — Вроде всё, — произнёс Брагинский, оглядывая уложенные вещи. Тут пронзительно запищали часы, оповещая о том, что сейчас ровно девять часов утра. Мужчина непроизвольно глянул на них. Под яркими цифрами «9:00» чуть издевательски горела надпись: «31.12.15». Ивана словно когтями Крузенштерна полоснуло осознание того, насколько он выпал из жизни со своим живым уголком. Прикинув расстояние до базы и обратно, мужчина пришёл к выводу, что Новый год он встретит на базе. Вот только, вероятно, большинство знакомого состава уже сменилось. На этой базе долго не задерживаются. А последний раз он был там тоже почти под Новый Год три года назад. С маленьким рыжим комочком за пазухой. Вот только этот рыжий комочек оказался не в меру активный, и обеспечил всем увлекательные два дня поисков и ликвидации его проделок. Торис ещё тогда оправдывался, что родители Крузенштерна — самые спокойные коты, каких он только встречал. — Кстати, о Торисе… — задумчиво сказал Иван. — Надо бы ему позвонить. А то единственный точно знакомый человек на базе и может уехал куда. Кажется, он давно на Родину собирался, — с такими мыслями Брагинский закрыл кузов газели и сел за руль. Тяжелогруженая машина медленно тронулась с места. Телефон назойливо замерцал голубым экраном, вибрируя. — Ставлю десять Прубёрдов на то, что это какой-нибудь сайт, посещённый мной года так четыре назад, решил проявить верх доброжелательности и посмел поздравить с Новым Годом, — проворчал Гилберт, совершая сложное телодвижение с целью достать гаджет, поскольку вставать было лень: согнув ноги почти под прямым углом, чтобы зацепиться за изголовье кровати, он свесился с неё и, уперевшись плечом в стул на колёсиках, потянулся за телефоном. «Ты же помнишь, что мы сегодня празднуем? Антонио обещал обеспечить хороший праздник. А я, между прочим, Элизабет позвал.😉 К одиннадцати мы тебя ждём на нашем месте». Гилберт тупо уставился на экран. Потом перевёл взгляд на часы. Стрелка неумолимо приближалась к девяти. Потом снова посмотрел на экран. — Ай, договорились же. Пообещал, что расшибусь, но буду, — парень хлопнул себя по лбу, и стул, не выдержавший подобного проявления эмоций, резко проехал вперёд. Гилберт растянулся на полу под издевательское чириканье Пруберда. — Я бы на твоём месте чирикалку закрыл и подумал, — многозначительно произнёс парень, принимая задумчивую позу. — У нас между прочим образовалась крупная проблема. И проблема эта состоит из двух частей с подпунктом, — Гилберт улёгся поудобнее, положив под голову свою спортивную сумку. Прубёрд слетел с клетки и приземлился на грудь парня, склонив голову, словно собираясь слушать. Погладив цыплёнка, Гилберт поднял руку и, пошарив на столе, выудил огрызок карандаша и лист бумаги. Начертив в центре листа крайне жирный крест, подчеркнув его и обведя в не менее жирный круг, парень пояснил: — Это я. Чёрные глазки-бусинки неодобрительно сощурились. Гилберт неохотно подрисовал крохотный крестик рядом: — Хорошо-хорошо. Это мы. Прубёрд с удовлетворённым видом пискнул. — Вот это часть проблемы номер один, — парень ткнул карандашом в стену, — Сидит безвылазно уже второй час и долбит по клавиатуре. Гилберт нарисовал на схеме квадрат. Ему никогда не нравилась эта фигура. Уж больно она правильна: и углы все равны и строго прямые, и стороны туда же. Чем не Людвиг? — Сильные стороны: хороший слух, — квадрат обзавёлся большим ухом, — И, пожалуй, сила медведя, которому это ухо отдавили сородичи плюс габариты шкафа, — жирная черта разделила квадрат на две части, а точки обозначили ручки. — А ещё у этой части есть подпункт, — на схеме появился небольшой круг, — Слюнявый и лохматый. Верный прихвостень Квадрата, — вокруг кружка появились капли и полосочки-шерстинки, а также цепочка сердечек, ведущая к квадрату. Гилберт заключил квадрат в большой квадрат — комнату. Затем, задумчиво повертев лист, где-то слева вверху он поставил ещё один крест. Несколькими штрихами парень наметил кресту бороду. — Пару волосков пробилось, а гордится так, будто Гэндальфа обогнал, — проворчал Гилберт, чуть расстроенно коснувшись рукой гладкого лица. Рядом с крестом возник цветок. Но он вышел не таким, как парню было нужно и был безжалостно стёрт. Протерев лист ластиком почти насквозь, Гилберт вывел идеальное растение. Но, к сожалению, оно больше было похоже на ромашку, нарисованную пятилетним ребёнком, чем на заколку Элизабет. Смирившись со своими художественными способностями, парень глазами прошёл нарисованный маршрут. — Знаешь, Пру… А ведь с пустыми руками на праздник не приходят. Придётся одолжить у Квадратика немного, — ухмыльнулся Гилберт, поднимаясь наконец с пола. Цыплёнок незамедлительно вспорхнул на плечо, но парень вдруг резко схватил его. — Прости, брат. Но в эту битву Великий должен идти один, — с этими словами Прубёрд был закрыт в клетке. Глубоко оскорблённый, он начал истошно вопить, но Гилберт его не слушал. Тихо и бесшумно он выскользнул из комнаты. Слова на мониторе уже начинали плыть перед глазами. Людвиг устало перевёл взгляд на часы. Уже третий час пишет отчёт без перерыва. Пора бы хоть кофе сделать, да немного отдохнуть. Затем он ещё раз посмотрел на часы. Пора было идти гулять с Адольфом. Поднявшись со стула, мужчина прислушался. Во-первых, оглушительно орал Прубёрд. А во-вторых, в коридоре что-то подозрительно шуршало. Людвиг быстро достиг двери и резко её распахнул. Гилберт как ошпаренный отскочил от вешалки и слегка попятился, но мужчина схватил его за плечо. — Карманы выворачивай! — резко приказал Людвиг, пристально смотря на брата. С лёгкой ухмылкой парень один за другим обнажил пустые карманы джинс и толстовки. — Что здесь только что делал? — спросил мужчина, не меняя резкого тона. — Поводок Адольфа искал, — беззаботно ответил Гилберт, не без удовольствия замечая, как на лице брата проступает глубокое недоумение. — Я вчера на него сорвался. Виноват. Вот, хочу исправить, прогуляться. Выпустите, товарищ надзиратель, — он чуть склонил голову. — Прекрати, — оборвал его Людвиг. Ему начинало надоедать это представление. — К тому же, ты болеешь. — Я совершенно здоров, — отрезал парень, — К тому же, с Адольфом гулять совсем недолго. Помолчав немного, Гилберт добавил: — Пожалуйста. Людвиг неохотно глянул на термометр, висящий за окном. Минус три. В принципе, совсем не холодно. Температуры уже несколько дней нет, да и в общем брат ни на что не жалуется. Но что-то в лисьем выражении красных глаз его настораживало. Поколебавшись ещё немного, мужчина сказал: — Пошли. Одевайся. Гилберт моментально исчез из коридора, тихо, но ликующе хихикая. Оказавшись на безопасной территории, предварительно покосившись на дверь, он выудил из рукава идеально ровные три тысячи рублей. — Как будто только отпечатали. В чём он их хранит? — невольно спросил Гилберт, посмотрев на состояние купюр. Прубёрд было успокоился, но, завидев предателя, он снова развопился. — Да тише ты, Пру. Я тебе что-нибудь принесу. Ничего, Квадратик. Всё верну, — прошептал парень, убирая деньги в карман и выгребая из хлама на столе несколько необходимых вещей. Гены немецкой аккуратности в нём благополучно спали или просто были случайно удалены в ходе естественного отбора. Людвиг стоял полностью одетый у двери, держа Адольфа на поводке, демонстрируя лёгкое раздражение непрекращающейся медлительностью брата. Наспех одевшись, Гилберт буквально вырвал из рук мужчины поводок со словами: — Я веду! Адольф поджал хвост и заскулил. — Не бойся, — Людвиг успокаивающе потрепал пса по холке. Адольф прижался к ногам хозяина, чуть вильнув хвостом. Несмотря на возмущение брата, мужчина всё-таки взял поводок у самого ошейника. Парень начал нервничать. Так и план сорвать недолго. — Откуда такая прыть, кстати? — поинтересовался мужчина, когда они вышли на улицу. — Я что, уже не могу со своей собакой погулять? — обиженно возмутился Гилберт, пытаясь перетянуть поводок на себя. Людвиг только вздохнул. Тихо кружился снег, оседая на куртках и шерсти Адольфа. Время приближалось к главной полуночи года. Мужчина подумал, что надо бы возвращаться. Пёс до ужаса боялся салютов. Оглушительный хлопок заставил несколько машин взвыть. Небо обжёг сноп искр. Адольф взвыл и рванулся вперёд. Будь поводок только у Гилберта, он бы его не удержал. Пёс трясся. Людвиг отпустил поводок и, опустившись на колени, взял Адольфа за шею, прижимая голову к себе с целью успокоить. Пора. Чиркнула зажигалка. Петарда тихо зашипела в руке. Несильный бросок отправил её в сугроб. — Пойдём, — Гилберт потянул за поводок, высвобождая собачью голову. Взрыв был впечатляющим. Взвыв, Адольф рванулся прочь со всей прыти, вырвав из руки Гилберта поводок, который тот почти и не держал. — Стоять! — проорал Людвиг, бросаясь за псом. Гилберт быстро помчался в противоположную сторону. Свобода опьяняла его. Не замечая глубоких сугробов, он летел, стремительно летел на выросших сильных крыльях. Они поднимали его над землёй, над крышами унылого спального района, вовлекали в хоровод снежинок и несли навстречу звёздам. Но вскоре болезнь дала о себе знать. Крылья резко стали свинцовыми и камнем потянули вниз. Гилберт остановился, тяжело дыша. — Вот что значит прекратить тренировки, — произнёс парень, закашлявшись. В вечернем сумраке ядовито-жёлтым цветом загорелся циферблат часов. — Полдесятого… — Гилберт задумчиво запустил руку в чёлку, выбившуюся из-под шапки. — Ай ладно. Великий успеет всегда и везде хоть по воздуху, хоть по воде. Сунув руки в карманы, он было направился дальше, но пальцы сжали хрустящие купюры. Подарок. К Элизабет нельзя явиться без подарка, а Франциску было решено преподнести тысячу из трёх одолженных. Мысленно начертив в голове карту района, Гилберт вспомнил, что где-то совсем недалеко находился небольшой магазинчик, впаривающий разнообразный хлам сомнительного качества по привлекательно низкой цене. По пути парень терзал себя вопросом, что же Элизабет всё-таки любит? Рассуждения неизменно приходили к красному цветку-заколке. Цветы… Нет, это тупиковая ветвь мыслей. Вдруг в сознании всплыли другие цветы. Жизнерадостные символы лета, тепла и самого Солнца, тянущие к нему свои листья со стены. А ведь было бы неплохо купить подарок и ему… Мысли зашевелились ещё активнее. Тусклые лампочки устало мерцали на вывеске мутно-красным светом. Демонстративно сощурив глаза, Гилберт явно продемонстрировал, у кого тут красный цвет круче. Внутри было тихо. Большинство подарки уже купили, а кто не купил — нашли, как выкрутиться. Парень чувствовал себя очень странно в этом царстве мишуры, серпантина и прочего мусора. Очень не кстати вспомнилось, как мама когда-то усердно наряжала его в костюм зайчика или кого-то подобного. Самым отвратительным было то, что именно когда на белобрысую макушку водружали неестественно большие уши, обильно обёрнутые мишурой, вечно серьёзного Людвига пробирало на неистовые припадки смеха. Опустив глаза вниз, Гилберт заметил, что поджал руки. Раздражённо передёрнувшись, он задел плечом коробку на полке. Коробка лихо скользнула вниз, но Гилберт успел её подхватить. Это оказалась приличная сковорода. Парень хотел было вернуть её на место, а потом вспомнил небольшой диалог, в котором Элизабет, нарезая за ним круги вокруг школы, сокрушалась, что приемлемого средства самообороны и не только у неё нет, а всякие пеналы давно себя исчерпали. Взвешивая сковороду то на одной руке, то на другой, Гилберт раздумывал. Элизабет-то шутку понять должна. А если обидится? Она вроде нормальная девчонка, но ежели что в голову взбредёт? Проверять своим драгоценным затылком мощь этого кухонного агрегата ему совершенно не хотелось. — Молодой человек, через пять минут закрываемся, — пробурчала кассирша, угрожающе звякнув ключами. Гилберт мужественно вздохнул и взял с полки ещё обрубок жёлтой ленточки — соорудить бантик. Тут его внимание привлекла задвинутая в самый угол коробочка. Размашистые буквы гласили: «Шар со снегом своими руками». Своей обложкой этот шар в новогоднюю атмосферу не очень вписывался — в качестве фигурки внутри предполагался мерзенький Купидон, вместо снежинок были блестящие сердечки, а на подставке красовалась ненавязчивая надпись «Любимому». Быстро оглянувшись по сторонам, парень понял, что больше ничего похожего нет. Но идея с шариком понравилась и Гилберт решил, что уж ему креативности хватит, чтобы привести это в приемлемый вид. Кассирша смотрела на него, как на потенциального врага народа, когда парень всё-таки направился к кассе. Рассчитавшись, Гилберт стремглав бросился на улицу. По пути он успел заглянуть в продуктовый и приобрести там яйца, колбасу и сыр. Если старый примус в их месте ещё не вышел из строя, то сковорода может пригодиться и по прямому назначению. Стрелки часов подобрались к одиннадцати. Стрелки часов подобрались к одиннадцати, а газель стояла в мёртвой пробке. Иван с мрачным видом в сотый раз оглядел колонну машин. День определённо не задался. Он бы мог собрать все клетки в школе намного быстрее и не встать в эту пробку, если бы не заявился учитель с нижнего этажа, который начал возмущаться, что все эти работы слишком шумны и расстраивают ультратонкоустроенный инструмент. Разборки заняли около часа. Буквально выбежав из школы, мужчина на ходу набирал номер своего литовского друга, с которым надеялся увидеться на станции, но и тут ждала неудача. Торис, как выяснилось, решил проведать родственников, и Брагинский звонком застал его в аэропорту. А новых биологов на той базе он не любил. Вечно нервные, суетливые. С ними ни старого вспомнить, ни нового нажить… Размышления скрашивало только неторопливое мурчание Крузенштерна, свернувшегося на сиденье рядом. — Мы снова с тобой одни, Крузя, — устало вздохнул мужчина, постукивая пальцами по гладкому рулю. Машины медленно двинулись, и часть пробки начала самоустраняться. Иван не без радости выжал педаль газа, сворачивая в нужную сторону. Свободная трасса позволила наконец разогнаться. Внезапно на дорогу вылетела собака. Пёс остановился и испуганно повернул голову, щурясь от слепящего света фар. Взревели тормоза и раздался глухой удар. Жалобный вой огласил дорогу. Брагинский немедленно выскочил из газели, бросаясь к распростёртому на асфальте животному. Крупная овчарка лежала неподвижно. Затем она открыла глаза и попыталась приподняться. Одна неестественно вывернутая лапа не дала ей это нормально сделать, и животное упало на подставленные руки мужчины. Вытягивая шею, собака тяжело дышала, жутковато хлюпая. — Тише, тише, — прошептал Иван, аккуратно поглаживая пса по голове. Он осторожно снял с себя шарф и начал бинтовать бока животного, так как симптомы были похожи на перелом рёбер. Максимально бережно подняв его на руки, мужчина положил пса на переднее сидение. Крузенштерн яростно зашипел, выгнув спину. — Сейчас не время, — осадил его Брагинский. — Успокойся, или запру в клетку. Кот замолчал, но шерсть не опустил и продолжал прожигать пса злобным взглядом зелёных глаз. — Хей, братец, а у тебя ошейник имеется, — произёс Иван, освобождая собачью шею. Но брелка с номером не оказалось. — Что ж ты от хозяина-то убегаешь? — спросил мужчина, разворачивая машину обратно в город. Внезапно раздался взрыв салюта. Пёс испуганно заскулил, попытавшись куда-нибудь спрятаться. — Тише, — погладил его по голове Брагинский. — Я в детстве тоже боялся салютов. Мне всегда казалось, что эти искры попадут на крышу, начнётся пожар и всё сгорит. И люди будут дальше веселиться, запускать салюты, а я один останусь стоять на руинах под дождём из пепла. И не все детские страхи так беспочвенны и несбыточны, как хотелось бы. Мужчина замолчал, вглядываясь в дорогу, чтобы не пропустить нужный поворот в череде однообразных дворов. Закружились крупные хлопья снега, ложась на стекло. Монотонно заскрежетали дворники, чуть было не примёрзшие к капоту. Машина завернула во дворы и ворвалась в круг света от прожекторов двухэтажного бело-голубого здания. Пёс жалобно проскулил, когда его качнуло от торможения. Иван бережно поднял овчарку на руки, бросив Крузенштерну: — Мы скоро вернёмся. Надеюсь. Кот неодобрительно мяукнул, сворачиваясь в клубок на водительском сидении. В зелёных глазах плескалась ревность. Он никогда не любил собак. — Адольф! Адольф, ко мне! — голос давно был сорван, но Людвиг упорно продолжал звать. Он чувствовал на себе насмешливые взгляды прохожих и начинал от этого злиться. Край был достигнут, когда один парень, видимо, с неудержимым чувством юмора, вскинул правую руку и проорал известное приветствие… По-настоящему Людвиг не дрался уже давно. Вот так, просто, искренне, поддавшись порыву ярости, усыпив сдержанность и приличие. Противник был по-дворовому бесстрашен. Умел провоцировать и всегда этим пользовался. Для него смысл праздника был в драке. Он не представлял, да и не нуждался в представлении, что можно как-то иначе. Выбираясь утром из сугроба, он шёл к друзьям хвастаться ночными приключениями. И ему было по-настоящему весело и хорошо, вот только зубов постепенно становилось всё меньше, но и к этому можно привыкнуть. Почувствовав, что соперник ему не по силам, парень бросился наутёк, с трудом удерживаясь на ногах. Проводив его взглядом, Людвиг опустился на лавочку, стирая чужую кровь из разбитой губы с щеки. Он поднял голову. С чёрного полотна неба сыпались белые бусины. Мужчина чувствовал спиной шершавую древесину. Холодно. Темно. Где-то забрезжил мягкий летний свет, освещая небольшой белый дом с красной крышей, на крыльце которого старушка в спортивном костюме надевала велосипедный шлем. Не надо было уезжать. Людвиг поднялся и посмотрел на тёмные окна квартиры. Нет, в эту ночь не вернётся туда. Телефон, медленно реагируя на морозе, неохотно высветил список контактов, ярко засветившийся в темноте. Всего пять номеров. Мужчине всегда казалось, что это идеально — немного и строго по делу, но сейчас он несколько раз обновил страницу, надеясь, что появятся ещё. Гилберт отвечать не собирался. Людвиг красочно представил, как брат, делая вид, что берёт трубку, покрывает его смачной бранью. А рядом заливается смехом его компания. Даже не заливается, а ржёт как животные. Проворачивая в голове эту картину и каждый раз видя её всё в более отвратительном свете, мужчина набрал следующий номер. Мелодичный женский голос достаточно быстро ответил: — Добр’ый вечер'. Чем могу быть полезна? — Э… Здравствуйте, мадуамазель Шерон. Я… Я хотел бы спросить, знаете ли вы, где сейчас Франциск? — голос Людвига сбивался и звучал слишком неуверенно. — А, месье Людвиг, это вы! Вы явно напряжены. Выпейте немного вина, — весело пропел голос. — А что касается Франциска — он обещал вернуться к утру. Вам должно быть виднее, поскольку он ночует у Гилберта. Людвиг вздрогнул. Всех, всех провели и повернули так, как хочется. Как он повёлся на эту вроде бы простейшую уловку? Мужчина со злобой завершил вызов, резко сунув телефон в карман. Но как ни крути, брат рано или поздно вернётся домой. Вот тогда уж Людвиг сможет восстановить свой потрёпанный авторитет. А как? Что он может ему сделать? Он вздохнул. По заднице четырнадцатилетнему не надаёшь и в угол не поставишь. — К чёрту всё! — мужчина поднялся с лавки. Он может попытаться выйти из своих собственных рамок. Хоть раз. Нет, тот парень всё-таки его потрепал. Мужчина болезненно взялся за колено. Но нет, если решил, то отступаться точно нельзя. Чуть прихрамывая, Людвиг побрёл прочь из не очень знакомого двора, в который забрёл в поисках блудного пса. Заведение блестело яркими огнями, маня, завлекая, почти затаскивая внутрь. Мужчина безразлично отдал себя в цепкую хватку звука и света. Внутри было нестерпимо громко, музыка прямо-таки разрывала барабанные перепонки, а блики света то и дело исподтишка били по глазам, норовя ослепить. Людвиг невозмутимо добрался до барной стойки и, усевшись, бесцельно уставился в пустоту. Вдруг слух резанули тихие всхлипы. Мужчина повернул голову. Запутавшись в явно большое бесформенное пальто, спрятав лицо в воротник, рыдала девушка. Перед ней стояло несколько недопитых коктейлей, и судя по всему  сидела здесь она достаточно давно. — Простите… — Людвиг замялся, — Я могу вам чему-нибудь помочь? Из воротника высунулось опухшее от слёз лицо, по щекам стекали остатки макияжа. Толком не взглянув на наметившегося собеседника, она уронила голову на руки и моментально выпалила несколько предложений. Мужчина безнадёжно смотрел на неё, понимая, что его знание итальянского находится где-то на уровне стандартных фраз из разговорника, и поэтому положение было глупым. В оправдание могло пойти только то, что он успел разобрать слова «праздник», «брат» и «гнать». Она вдруг вновь подняла голову, вытирая лицо рукавом. — Вы меня не понимаете, верно? Людвиг осторожно кивнул, начиная узнавать покрытое красными пятнами лицо. Неужели снова? Нет, это уже начинает надоедать. — Простите, я вечно всё неправильно делаю, — удручённо всхлипнула девушка, протягивая руку за коктейлем.  — Так мой брат говорит, — добавила она, задумчиво играя бумажным зонтиком. Мужчина смотрел на неё, ощущая, как создаёт неловкую паузу. Вдруг её лицо расплылось в широчайшей улыбке: — А я вас помню. Вее. Очень хорошо помню. Девушка качнулась вперёд, заключая Людвига в крепкие объятия: — Спасибо, что вытащили тогда. Это же были вы, верно? Мужчина хотел хоть подтвердить, но она отрицательно замотала головой: — Нет-нет, ничего не говорите. Я сейчас сама вспомню. Да, приезжала ведь на вызов к вашему… сыну? Боже, нет, что я несу. Так… В голове Людвига спонтанно мелькнула фраза: «Гилберт, я твой отец». Будь он ему и правда отцом, такой ситуации возникнуть было бы сложнее. Мужчина подумал, что даже неизвестно, кого в данный момент найти реальней: брата или собаку. Адольф, будучи изнеженным домашним содержанием, рисковал попасть под машину или на зуб бродячей стае. Гилберт же, в принципе, хорошо владел навыками выживания в разных условиях. Но Людвиг понимал, что, во-первых, болезнь недолечена, а, во-вторых, он начал совсем терять воспитательную хватку, что необходимо исправить. Аличе раскачивалась на стуле, видимо, что-то лихорадно вспоминая. — Л… Любрехт? — Людвиг, — поправил мужчина, пытаясь хотя бы немного вежливо изогнуть уголки губ. — Да, точно. Людвиг. Вее, — на смугловатом южном лице расцвела ослепительно широкая улыбка. Прежде чем Людвиг успел снова сосредоточиться, перед лицом мелькнул тёмный высокий хвост, а в плечо упёрся маленький острый подбородок. Мужчина почувствовал, что неумолимо краснеет. Девушка уже рылась к мешковатых карманах, видимо, в поисках кошелька. Вдруг, неестественно дёрнувшись и  ударив ладонями по матовой синей поверхности, стилизованной под дорогой камень, Аличе уронила голову на руки. — Что-то случилось? — Людвиг осторожно тронул девушку за плечо. — Я… Я забыла взять деньги, — она смущённо свела брови, опустив глаза вниз. В уголках вновь заблестели слёзы. Вся краска, было прихлынувшая к щекам, мигом сошла на нет. — Прекратить рыдания! — мужчина почти не повышал голоса, однако Аличе молниеносно вытянулась, чуть испуганно распахнув и так большие глаза. Отсчитывая нужную сумму, Людвиг помрачнел. Воровство. Он дал этому малолетнему засранцу слишком далеко зайти. Деньги тяжело опустились на стойку с глухим ударом руки. — Всё в порядке? — робко подала голос девушка, всё так же смирно сидевшая рядом. Вырванный из мыслей, мужчина чуть дёрнул головой. — Да, — желание построить диалог напрочь пропало. Аличе складывала из пальцев сложные фигуры, не решаясь продолжить. — Эээ, Людвиг? — мужчина вновь повернул голову. — Может, пойдём… — голос на мгновение замер, желая оборвать слово именно здесь, — Пойдём прогуляемся? Давай на «ты»? Девушка немного смущённо улыбнулась, задорно поблёскивая глазами, напомнившими Людвигу гречишный мёд. Подрагивающие губы выдавали волнение. — Нет. Прости. Я занят, — в медовых глазах появился едва заметный укор. — Честно, — добавил мужчина, не понимая, почему так захотелось оправдаться. Гилберт, ехидно сверкающий глазами сквозь сигаретный дым, Адольф, едва волочащий задние отнявшиеся после травмы лапы по скользкому асфальту, — его голову занимало слишком много проблем, требующих решения. Даже силуэт с развевающимся шарфом своей грузной неуклюжей походкой отошёл в сторону. Аличе с живым интересом склонила голову на бок, накручивая завивающуюся прядь на палец. — Хорошо, — Людвиг поднялся, — мне надо найти моего брата. — Твой братик пропал? — воскликнула девушка, изумлённо закрыв рот руками. — Не совсем, — уклончиво произнёс мужчина, направляясь к выходу. Аличе моментально соскользнула со стула, бросаясь следом. — Ты уверен, что это не опасно? Может, надо обратиться в полицию? Я, если что, смогу оказать первую помощь. Правда… Девушка остановилась, сосредоточенно перечисляя, чего ей не хватает для полевого наложения швов на колото-резаные ранения и вспоминая, как определить вошла пуля в кость или нет. Людвиг развернулся, возвращаясь к ней. Так, — начал он спокойным вкрадчивым голосом, — мой брат никуда не пропадал. Понятно? Он всего лишь сбежал к друзьям. — Не разговаривай со мной как с ребёнком! — возмутилась Аличе, воинственно скрестив руки на груди. — Ты как мой брат. Я понимаю, если говорят нормальным тоном. Мужчина вздохнул. — Прости. Я больше не собираюсь об этом говорить, — с этими словами он вновь пошёл прочь, ускорив шаг. Девушка замерла, растерянно хлопая глазами, но через мгновение сорвалась с места, бросаясь вдогонку. — Семейные проблемы? Мне это так знакомо! Вее, родители не знали, что делать с Романо, когда он убегал из дома, — Аличе с трудом попадала в широкий поставленный шаг, но старательно делала вид, что не устаёт. Людвиг, обратив внимание на раскрасневшиеся щёки и сбившуюся на бок шапку с кошачьими ушами, всё же пошёл медленнее. Ободрённая выданной передышкой, девушка продолжила: — Так вот. Он любил таскать меня по своим тайным убежищам… Тогда… Тогда мы с ним так дружили. Как нормальные брат с сестрой, — она начала всхлипывать, растирая и без того красное лицо. — А потом появился Антонио. И всё пошло под откос, — она осеклась, прерывая вырвавшуюся исповедь. Людвиг, до этого погружённый по большей части в свои мысли, напрягся. — Антонио? — ему вдруг показалось, что подобное имя когда-то мельком звучало в диалогах Гилберта с кем-то из знакомых. Впрочем, это отнюдь не редкое имя. И этим Антонио нет никакого повода быть одним и тем же человеком. — Да. Тони, — Аличе мстительно сощурила глаза, воинственно сжав кулаки. — Он опасен. Я слышала, что он продаёт всякую дрянь подросткам, да и не только. Вее. Почему мой брат влюбился в него? — вся злость из взгляда девушки перешла в глубокую тоску. Она опустила глаза, закусив губу. Пальцы начали нервно накручивать плюшевое кошачье ухо на шапке. Мужчина остановился. Увязавшаяся девушка продолжала казаться ему свалившейся на голову неприятной обузой. Расстроила его план… А был ли он? Всё, что Людвиг пока что делал — бесцельно шатался по дворам, не имея никаких зацепок по поводу местонахождения Гилберта или Адольфа. Несмотря на раздражающую болтливость, у Аличе была информация. Пусть не было никакой уверенности в том, что любовь её брата имеет связи с Гилбертом, но Людвиг хотел взять что-то за рабочую версию и выстроить стратегию. Он ненавидел хаотичность и неструктурированность действий. Пока мужчина оценивал, как стоит поступить, девушка нерешительно переминалась с ноги на ногу, продолжая теребить злосчастное ухо.  — Сожалею о твоём брате, — Аличе вздрогнула от внезапно раздавшегося голоса. — Тебе случа… — Эй, — девушка возмущённо тряхнула головой, — ты так говоришь о Романо, будто он ум… — она  испуганно зажала себе рот рукой, — будто с ним что-то случилось. Аличе нахмурила брови и отчётливо произнесла, скорее убеждая себя, чем Людвига: — С моим братиком  всё хорошо. Антонио не может на него влиять. Не может… — Хорошо. Ладно, — мужчина слегка раздражённо прикрыл глаза. — Но знаешь, что я слышала, когда меня выставляли за дверь? — она понизила голос почти до заговорщического шёпота. Девушка вновь энергично что-то затараторила, не оставляя возможности разобрать отдельные слова. Людвиг скептически изогнул бровь, недвусмысленно намекая, что его познания в испанском ещё скуднее пары случайно выученных итальянских фраз. Аличе вдруг растерянно отвела взгляд, снова нащупывая пальцами ухо. — Я… Я не совсем понимаю, — девушке стало жарко, несмотря на пар, вырывающийся изо рта. — Он что ли говорил не на испанском? Или… Из шва декоративного элемента нервно полезли первые нитки. Мужчина  заметил их непохожесть на фабричные, что означало: девушка слишком часто сильно волнуется. — Но тем не менее. Я точно слышала адрес, — бодрость вновь наполнила голос, словно где-то открылся запасной резервуар. — Надо пойти и проверить, — Аличе было дёрнулась, чтобы схватить Людвига за руку, но тут же осеклась. — Это недалеко, — поспешно добавила она будто в своё оправдание. Мужчина рассудил, что прочёсывание городских развалин без точного адреса явно не то, что тянет на хороший план, но начинать с чего-то надо. —  Пошли. Показывай дорогу, — коротко бросил он, убирая руки в карманы. Девушка просияла, радостно срываясь с места. Она была счастлива оттого что опять может кому-то помочь. Людвиг только снисходительно усмехнулся её порывистости. Белый пол ветлечебницы был прямо-таки ослепляющим. Без пациентов здесь было слишком чисто. Мужчина устало смотрел через прозрачную стеклянную стену то на присыпанные снегом многоэтажки, то на свою громоздкую машину, упорно не вписывающуюся в общество миниатюрных легковушек, то просто на кружащиеся снежинки. Эти кружащиеся снежинки и заснеженные дома создавали впечатление, что он смотрит в огромный шар со снегом. Иван очень любил такие шары, особенно если в них были миниатюрные городки. Перевернёшь такой шар, чтобы вся белая стружка скопилась сверху, и город становится таким серым, грустным. А перевернёшь опять, и маленькие домики накрывает снегопад. Начинает казаться, что город повеселел, будто ты создал всем его жителям праздничное настроение, и вот-вот они выберутся из своих пластмассовых жилищ и начнут играть в снежки. Но несмотря на то что его шар кто-то перевернул, праздничное настроение у мужчины было изрядно испорчено. Ребро всё-таки было сломано, хоть, к счастью, лёгкое и не задело. Пёс вернулся к нему в тугой, явно неудобной, жёсткой повязке и в большом воротнике, чтобы не было возможности этот бинт стянуть зубами. Расплатившись с врачом и узнав дату повторного приёма, Иван уже было развернулся, но тут в голову пришла настолько очевидная идея, что он удивился, почему не подумал об этом раньше. — Понимаете, дело в том, что пёс этот не мой. Я… его на обочине нашёл, — о том, что Адольф угодил под колёса его же машины, мужчина решил пока умолчать за ненадобностью. Ветеринар вопросительно приподнял бровь, начав было снимать перчатки. — Так вот. Надо хозяина искать, а вы можете проверить на предмет чипирования животного. Он похож на породистого, — широко улыбнулся Иван, заходя обратно в кабинет. Врач скептически посмотрел на Адольфа, с трудом держащегося на лапах, и вяло передёрнул плечами. Злоба на то, что его смена выпала именно на новогоднюю ночь, разрушение надежды побыстрее закончить невесть откуда заблудшим посетителем с его да хоть трижды породистой сбитой псиной, нежелание работать с базами данных, если чип действительно обнаружится, — всё это читалось на подуставшем лице, но он всё же достал с полки небольшой аккуратный сканер. Адольф нервно дёрнул ушами, косясь на Брагинского, когда незнакомое устройство приблизилось к холке. Мужчина подбадривающе сказал: — Не бойся, — погладив пса по узкой чёрной морде. Возле глаз и на щеках виднелись проплешины в шерсти, оказавшиеся заживающими ранами со следами зелёнки. — Кошки тебя, брат, не любят, — усмехнулся Иван, прерванный коротким писком прибора. Ветеринар несколько раз моргнул, надеясь, что злосчастный ID-номер исчезнет. Но цифры исчезать не собирались, назойливо мерцая на небольшом дисплее. Угрюмо фыркнув, врач прошёл к компьютеру. Погружённая в сон машина неохотно пробудилась, открывая стандартные обои рабочего стола. Тишина кабинета нарушилась мерным стуком клавиш. Иван, понимая, что процесс небыстрый, сел на стул в углу, подзывая к себе Адольфа. Пёс недоверчиво посмотрел на человека, но всё же подошёл, положив морду на колени и тихо заскулив. Часы пробили двенадцать.