Сын Луны

      Утро для Китнисс началось дважды: она потянулась, перепроснувшись, и лениво села в кровати, потягиваясь. Из-под двери тянуло запахом поджаренного хлеба, и девушка, вспомнив о банке брусничного варенья, оделась и вышла из комнаты. С кухни доносилось неясное бормотание, и Китнисс улыбнулась, думая о том, что Прим так и не удалось её переспать, но чем ближе она подходила к открытой двери, тем отчётливее звучал низкий мужской голос.       – Гейл! – вскрикнула Китнисс, понимая, что с испорченным настроением придётся смириться.       – И тебе доброе утро, милая! – пробубнил он, дожёвывая тост. Марта, возившаяся у плиты, отвела взгляд и поспешила исчезнуть из кухни.       – Зачем пришёл? – холодно спросила Китнисс.       – Мы сегодня идём прогуляться, если не забыла.       – Старалась забыть, – налив себе кофе, она подцепила с тарелки тост и уселась напротив, всем видом показывая, что так просто её с кухни не выжить.       Пар, поднимающийся над её чашкой, приятно щекотал нос, и Гейл, не выдержав, вылил остатки некрепкого чая в раковину и опустошил кофейник. Китнисс раздражённо застучала ложкой, выскабливая капли варенья, время от времени бросая на мужа колкие взгляды. Тот, казалось, ничего не замечал, а потому невозмутимо потягивал кофе.       – Ладно! – девушка отставила банку в сторону, пытаясь игнорировать довольную ухмылку мужа. – Я схожу с тобой.       Его улыбка стала шире.       – Но только потому, что знаю, как для тебя это важно.       Такое довольное выражение лица просило кофейника.       – И потому, что иначе ты съешь всё, что есть в доме.       – Спасибо, Кискисс.       – Перестань, а то передумаю.       Она поднялась и, всполоснув тарелку, ушла наверх, чтобы переодеться. Когда Китнисс снова появилась внизу, на ней уже было длинное пальто до колен и шапка, потому Гейлу пришлось быстро обуться и завязывать шарф уже на ходу.       Поздний февральский снег налился водой и влажно блестел на солнце. Первые капли, упавшие с крыши, прорыли канавки в морозном пироге. Слои талого снега начали смешиваться и медленно сползать на расчищенную дорожку, по которой семья Хоторнов в молчании шла к городской больнице.       Гейл прошёл первым в покосившиеся ворота, придерживая калитку для жены. Они чуть опоздали, потому репортёры встретили их уже в дверях, слегка проголодавшиеся и раздражённые. Гейл не любил зря терять время, поэтому, поприветствовав всех лёгким кивком головы, прошёл прямиком в палату. Китнисс же не нашла ничего лучше, чем пойти вслед за ним и замереть в дверях, не решаясь зайти к больным: запах смерти витал даже на пороге. Большая часть репортёров поспешила за Гейлом, и вскоре внутри зазвучали голоса и возня.       – Миссис Хоторн, рад видеть вас здесь. Такое случается нечасто, – голос молодого человека, прозвучавший из-за плеча, испугал Китнисс, хотя и надеяться, что её оставят одну после такого долгого затворничества, было глупо.       Девушка медленно повернулась и натянула широкую улыбку.       – Я не очень хорошо себя чувствую в подобных местах.       Репортёр сочувственно кивнул.       – Понимаю. Неприятно смотреть на покалеченных людей. Они так беспомощны и жалки, – мужчина бросил беглый взгляд на стойку с капельницей, забытую в коридоре.       – Я совсем не это хотела сказать, – огрызнулась Китнисс, жалея, что поддержала разговор. – От этой больницы пахнет смертью, – она отвернулась к стене, предвидя, какие заголовки можно подчерпнуть из её слов. «Миссис Хоторн тяготится социальной работой», например.       Мужчина, получив своё, зашёл в палату, присоединяя свой голос к гулу внутри. Китнисс облегчённо вздохнула и расслабилась: если повезёт, то свою роль она уже отыграла, и теперь одному Гейлу предстоит тешить журналистов.       Коленки чуть занемели от долгого ожидания, и девушка начала переминаться с ноги на ногу, когда дверь палаты открылась, и тени людей поползли к выходу. Она даже не оглянулась, чтобы посмотреть, как их силуэты растворяет солнце.       Тяжёлая ладонь опустилась ей на плечо, и Китнисс вздрогнула.       – Мы можем уходить, – тихо сказал Гейл, подойдя сзади. – Спасибо, что помогла мне.       – Не могла же я бросить тебя им на растерзание.       – Да уж. Голова болит, – он упёрся лбом ей в затылок, шумно выдыхая в волосы. – Ненавижу это всё.       – А зачем ввязался? – уже не в первый раз она задавала этот вопрос. – Зачем, Гейл? – Китнисс так и не могла понять, зачем её муж, столь далёкий от общественной жизни, вступил в гонку с людьми, привыкшими говорить на публику. Он и врать-то никогда не умел.       – Не могу же я позволить этим неженками управлять нашими жизнями. Не для того они сражались, – Гейл махнул в сторону палаты.       – Ко мне тут подходил один. Из журналистов. Кажется, я опять всё испортила. Прости.       – Ничего. Это неважно, – Гейл подхватил её чуть тёплые пальцы.       – Неважно?       – Я просто хотел, чтобы ты побыла со мной немного.       – Не мог придумать что-то попроще? – улыбнулась Китнисс. – Я же сказала, что не пойду.       – Но ты ведь здесь, – усмехнулся Гейл. – Я знаю тебя. Всегда так делаешь.       Девушка фыркнула, пытаясь изобразить раздражение, и отвернулась, продолжая искоса подсматривать за мужем.       – Потому я не теряю надежды, – он запечатлел лёгкий поцелуй на подставленной ею щеке. Китнисс вздрогнула.       – Гейл… – начала она.       – Тихо, – прервал её муж. – Ничего не говори. Я оставлю тебя, пока ты ничего не придумала, – он нехотя отпустил руку жены и повернулся к выходу. – Видишь? Уже ухожу.       Китнисс постояла ещё немного, смотря ему в спину, немного разочарованная и грустная, что домой возвращаться придётся одной. Длинный коридор, по которому она пошла к выходу, уводил в сторону от широких окон к рядам дверей, прорезающих стены с обеих сторон. В светлом стеклянном проходе в соседнее крыло показалась сгорбленная фигура.       – Сэй! – окликнула Китнисс женщину.       Та оглянулась и остановилась, опираясь на стену, чтобы позволить себя догнать.       – Доброе утро, Китнисс. У Прим сегодня смена?       – Нет, я не к сестре. Гейл навещал больных.       – А я навестить знакомых, – Сэй указала на дверь, ведущую в другой корпус, где крупными буквами было написано: «Хоспис».       Девушке стало неуютно: в животе появилось неприятное чувство, которое у неё всегда сопровождало разговоры о болезнях, и Китнисс уже собралась было попрощаться и уйти, позволяя Сэй продолжить путь к пожилым друзьям, когда ей в голову пришла интересная мысль. Девушка замерла, взвешивая свою нерешительность, но потом всё-таки сделала несколько шагов к женщине.       – Сэй, люди там любят поговорить?       – Само собой, – пожала плечами женщина. – К ним приходит не так уж много посетителей, так что они разговорчивы.       – Ничего, если я пойду с тобой?       Получив согласие Сэй, Китнисс последовала за ней по прозрачному переходу, накрытому снежной шапкой, съезжающей крупными каплями по мутным стёклам.       В правом крыле пахло лекарствами и сыростью, подмачивающей потолок. Общая комната, забитая старой мебелью, оказалась наполненной до отказа. В углу два старика играли в шахматы, другие постояльцы заняли кресла и обитые стулья у низких столиков на трёх ножках. Несколько человек повернули голову на скрип двери, потому появление Сэй и Китнисс пробудило негромкий шорох голосов. Они подошли к группе старушек у окна, и Сэй по-хозяйски присела на один из стульев, обмениваясь приветствиями. Китнисс осталась стоять чуть в стороне. Не решаясь подойти ближе, она забилась в угол, ожидая удачного момента.       К неудовольствию Китнисс, женщины решили обсудить выборы мэра, до которых оставалось меньше полугода, потому имя её мужа прозвучало несколько раз, а одна старушка начала разговор:       – Китнисс, у тебя какие-то дела здесь или навестить пришла?       – Я надеялась спросить у вас совета, – призналась девушка, придвигая кривой стул.       – О чём? – многие заинтересованно замолчали.       – Вы знаете какие-нибудь легенды о людях с Луны?       Стук водяных капель по подоконнику перекрыл тишину, повисшую в комнате.       – Их нечасто рассказывают в свете солнца, – покачала головой одна из старушек, явно осуждая затею.       – Да и не стоит их рассказывать. Люди Луны холоднее льда. Они бесчувственны, как камни, на которые льётся её неверный свет, – поддержала другая.       – Пожалуйста, – попросила Китнисс, отводя выбившуюся прядь за ухо.       – Не так уж много таких легенд, – пожала плечами Сэй. – Говорят, что некоторые люди после смерти не могут оставить Землю: бьются у порога, не в силах покинуть тех, кто им дорог. Они проводят ночь на границе миров в тени луны, и иногда она забирает тех, кто ей приглянётся.       – Они могут спуститься на Землю? – голос Китнисс дрожит: она видит, как Пит мечется между мирами и не может разобраться, что произошло. Ненадёжен оказался лёд, холодна вода. Смерть пришла без поцелуя – незванным гостем, а не возлюбленной.       – Иногда, если день спит крепко, а ночь густа. Говорят, призраков встречали там, где они погибли. Белоснежные и холодные, как один. Они приходили с силой луны и исчезали задолго до рассвета. Обычно зимой. Летом жизнь ночи коротка, а день силён. Холод отступает.       – Они могут вернуться? На Землю? – Китнисс жадно впитывает перемешанные слова легенд.       – Никто не возвращался, – качает головой маленькая сероглазая старушка. – Они бы принесли с собой холод.       – Нет, это возможно, – Китнисс вздрагивает, когда голос раздаётся над плечом: сзади, в тени, сидит женщина, ещё совсем не старая, но седая. Её волосы спадают до плеч, как серебряный водопад. Откинувшись на спинку стула, она неторопливо добавляет: – Призраки возвращаются к тому, что им дорого. Это их держит, и это же наполняет жизнью. Нужно только понять, для чего они готовы остаться, и приманить. Это сложно. Начав, отступиться уже нельзя.       – Что нужно делать? – девушка всматривается в белёсые глаза в поисках ответов.       – Найди, что дорого. И не сдавайся, когда придёт время. Следуй… – женщина оборачивается на оклик медсёстр.       Начинается обед, и посетителей просят выйти.       – … за ним, – слышится Китнисс, когда её и Сэй выводят в коридор.       Девушка, не торопясь, идёт к выходу. Она ищет в себе силы, чтобы выстоять и не сдаться, хотя бы чтобы заглушить воющий голос совести, и потому не слышит, как за спиной звенит посуда, как старушки собираются на обед, как одна спрашивает у другой:       – Как зовут ту женщину, что говорила в конце? Никогда её здесь не видела.       А её подруга просто пожимает плечами.