От любви и обратно

      Мы неслись по ночному городу на бешеной скорости. Мимо проносились мерцающие огни, сливающиеся в сплошное горящее пятно в моих глазах, на которые наворачивались слезы. Руки дрожали, отбивая нервную дробь. Давно я не испытывала такого первобытного страха. Шура сидел рядом и, кажется, уже сам по себе понял, что произошло: - Ты скажешь, что случилось? – Шура смотрел на меня встревоженным взглядом. - Лева в больнице, авария, - слезы потекли из глаз, я больше не могла сдерживать эмоции. - Что?! – Шура подскочил на кресле. – Что с ним, все плохо?! - Да откуда я знаю?! – меня трясло, а мы тем временем подъезжали к больнице. - Алло, привет, извини, что разбудил, - Шура позвонил Васильеву. – Слушай, Лева в больнице, авария, пока не знаем, что с ним, приезжай.       Нас трясло, когда мы входили в здание больницы. Ледяной ветер выл под лунным небом, заставляя вздрагивать. Холодные звезды и луна мрачно освещали серебряным светом улицу, фонари возле больницы не горели. Мы ворвались в здание и быстро подошли к регистратуре. Шура сбивчиво объяснял, к кому мы. Нас молча проводили в палату. Перед самой дверью я опередила Шуру, рывком открыла ее и быстро вошла. Лева лежал на больничной койке, бледный, казалось, даже немного синеватый. Его волосы были склеены кровью и небрежно спадали на поцарапанный лоб, на щеке красовалась крупная ссадина, губа была разбита, дальше я не видела, тело скрывалось под тонкой простыней. Я упала на колени рядом с Левой, не в силах стоять или дойти до стула, схватила Леву за прохладную руку и прижала ее к себе. - Лева, Левушка, - я держала его ладонь, меня трясло, единственное, что меня радовало, это легкое тепло исходящее от него, по дороге сюда я успела слишком многое передумать. - Левушка, мой родной, мой хороший, как же так? - Девушка, прекратите так убиваться! – в палату вошел врач. – Пойдемте со мной, оставьте вы его в покое. - Что с ним, все очень плохо? – мы с Шурой вышли следом за врачом. - Парень ваш в рубашке родился. Два часа назад попал в аварию на пригородном шоссе. Но тут сам виноват, предупреждали же, не садиться пьяным за руль, но вы же звезды, вам все можно, - в его голосе слышалась злоба. – Не справился с управлением, выехал на встречку, съехал с дороги, перевернулся. - Вы можете нормально сказать, что с ним? – меня обуревала злоба на врача, на весь мир и совершенно безграничное и неосознанное чувство к Леве. - А вы на меня, барышня, не кричите. Все с ним нормально. Сотрясение средней тяжести, синяки, ссадины и пара трещин в ребрах, - он настороженно смотрел на меня. – Говорю же, в рубашке он у вас родился. Сейчас дали ему обезболивающее и снотворное, ему покой нужен. А вам бы успокоительное не помешало. - Да она и так постоянно на нем сидит, - усмехнулся про себя почти успокоившийся Шура, за что получил подзатыльник от меня. – Все, я молчу, молчу. - Вот и молчи, - я подняла взгляд на врача. – Так, еще одно. Вы же понимаете, что никто не должен знать о том, что случилось? Особенно о подробностях происшествия. - Вы же понимаете, что это не утаить? Я же не один здесь работаю, - он хитро смотрел на меня. – Другие врачи, медсестры, пациенты. - Я вас поняла, - я расстегнула сумку и достала кошелек. – Думаю, этого будет достаточно, чтобы его никто не узнал. Еще, нужно перевести его в отдельную палату. Думаю, вы сможете что-то придумать. - Какая же сука, - почти беззвучно прошептал нам вслед врач.       Я взяла Шуру за руку, и мы направились обратно к Леве. Уезжать домой я не собиралась. Теперь я точно знала, что должна поставить его на ноги, пусть и после незначительных травм. Мы с Шурой почти успокоились, но внутри меня волнение не спадало, а только усиливалось. В коридоре возле палаты нас ждал снующий от переживаний и неизвестности Васич. Огромный, бородатый, в криво наброшенном халате, мятой одежде, взлохмаченный он бросился нам навстречу. - Ну что? Меня к нему не пустили, - никогда раньше я не видела его таким взволнованным. - Более-менее нормально, сейчас недельку постельного режима, и будет как новенький, ушибы, ссадины, синяки, сотрясение, трещины. В целом ничего критичного, - я оставила Шуру и Васича поговорить в коридоре, а сама зашла в палату.        Снова набросила халат на плечи и тихо опустилась на стул рядом с Левой. Тень от его ресниц подрагивала на мертвенно-бледной коже. Лева лежал почти без движения, его дыхание было едва уловимым. Я откинула его спутанные и склеенные волосы со лба и снова взяла его за руку. Каждое прикосновение к нему отдавалось во мне дрожью и истомой. Только сейчас я поняла, что ничего не прошло. Что на самом деле я чувствовала, когда ехала сюда. Именно в те минуты пришло осознание, что если с ним что-то серьезное, то нет никакого желания жить на земле, где его нет. Дороже Левы нет и быть не может, как ни крути, но это так. Слезы текли по моим щекам и шее, я крепко держала Левину руку в своей, согревая теплом.       На пороге палаты возникли Шура и Васич. Они тихо прошли внутрь и сели на небольшом диванчике в углу. Я почувствовала немного ревнивый взгляд Шуры, но еще больше я видела в нем понимания и сопереживания. Случившееся с Левой начинало расставлять все на свои места. Шуру до сих пор трясло. Волнение за друга вызвало в нем небывалую бурю эмоций. Мы сидели в молчании, которое прервал Васич: - Может, поедете домой? Я здесь побуду, когда он в себя придет, я позвоню - Да нет, не надо, можешь ты ехать, сами тут управимся, - я обернулась, и они увидели льющиеся рекой слезы. - Ты чего ревешь? – Шура подошел ко мне, стер слезы с лица и легко поцеловал в щеку. – Врач же сказал, что все хорошо, ничего страшного с ним не случилось. Ляг на диван, поспи лучше, если домой не хочешь. - Не знаю, я бы не пережила, если бы все было хуже, - я прижалась к Шуре, который сел на корточки возле меня. – Мне так страшно, ну вот зачем он пять гнал, а? - Все, все, успокойся, - Шура гладил меня по спине. – Все будет хорошо. Думаю, теперь он долго гонять не будет.       До самого утра я просидела рядом с Левой, пока Шура с Васичем дремали на диване, просыпаясь от малейшего шороха. С первыми яркими солнечными лучами я почувствовала, что Лева скоро проснется и отпустила его руку. Ему вовсе не обязательно знать, насколько сильно я переживаю за него. Спустя полчаса Лева открыл глаза и сразу же поморщился от боли. - Что происходит, где я? – он смотрел в мои покрасневшие и опухшие от слез глаза. – И что ты здесь делаешь? - Ты в больнице, ты вчера попал в аварию, - я не сдержалась и всхлипнула. – Но все почти в порядке. - Голова раскалывается, а ты успокойся, - он попытался приподняться, держась за мою руку, но упал обратно на подушку. – Твою мать, что же так хреново-то, а?       До самого вечера я просидела в палате Левы. Мы почти не разговаривали. Ему давали огромные дозы снотворного, поэтому я молча наблюдала за его сном. Шуре нужно было поехать в офис, чтобы решать насущные проблемы и привезти мне вещи, потому что ехать домой я наотрез отказалась. Ближе к вечеру в больницу вернулся Васильев, обвешанный свертками и кульками. Мы вышли с ним во двор больницы, чтобы покурить.       На улице бушевала уже почти осенняя погода. Пронизывающий ветер хлестал по лицу, обрывал еще зеленые листья с деревьев, забирался под мою тонкую блузку и пробирал до костей. Солнце робко выглядывало из-за огромных черных туч, как будто нарисованных акварелью, и снова пряталось за их широкие спины, как прячется ребенок за юбку матери. В небе ворчал гром, сверкали молнии, вот-вот грозил начаться дождь. Мы с Сашкой стояли на ступеньках и молчали. Он прикурил сигарету и протянул мне, достал из-за пазухи бутылку вина, вынул пробку и отсалютовал в мою сторону. - Может поедешь все-таки домой? – он протянул мне бутылку, и я сделала глоток. – Оттого, что ты здесь ничего не изменится. Ему ни лучше, ни хуже не станет. - Нет, Саш, мне надо быть здесь, считай, что это моя рабочая обязанность, не хватало только, чтобы сюда журналисты поналетели, - я вздрогнула от внезапного порыва ветра. - Журналисты говоришь, - от одного упоминания о них его передернуло. – Опять мне врешь? Не в них же дело, это очевидно. Ты себя сегодня ночью видела? Тебя трясло всю, сидела белее смерти. Да там скажи, что ему пересадка сердца нужна, ты бы свое отдала без раздумий. Ты же его до сих пор любишь. - Саш, ты не прав, на самом деле, - он прикоснулся к самым потаенным уголкам моей души. – Люблю я Шуру, его и только его. Все это знают, так что я здесь сейчас только по той причине, что мне нужно как можно скорее убедиться, что с Левой все будет в порядке и начать регулировать гастрольный график. - Глупая ты еще, Дарья, ужасно глупая. Неужели не понимаешь, что по тебе все видно, а? – Васич затянулся сигаретой. – Если ты его так любишь, то будь с ним, а не мучайся, и Шурика на мучай. Вы все заслужили счастья. - Саш, спасибо тебе за заботу, но все действительно в прошлом, - я говорила, а на глаза наворачивались слезы. – Я больше уже не потревожу его личную жизнь. Больше всего на свете, я хочу, чтобы Лева был счастлив, а я ему приносила только горе. А с Шурой нам хорошо вдвоем. Все на своих местах. - Делай, как знаешь, но я тебя предупреждал, - мы вошли в больницу и поднялись к Леве, который только проснулся. - Когда меня уже выпустят? – он полулежал. – Мне уже надоело. - Лежи спокойно, - я подошла к нему и поправила подушку. – Не раньше, чем через неделю. Рано еще на волю тебе. - Ладно, пойду я, выздоравливай, Левчик, - Васич собрался уходить. – А ты бы выспалась поехала, смотреть на тебя больно. Бледная, хуже смерти. - Правда, ты бы отдохнула, чего сидишь-то, - подал голос Лева. – А то такими темпами рядом лежать будешь от переутомления. - Вот хочется мне и сижу, - я злилась на Сашку, который растревожил во мне еще не до конца зарубцевавшиеся раны.       Прошло еще три дня, которые я проводила на диване в палате Левы. Но как-то только я видела, что он засыпал, то сразу же пересаживала на стул рядом с ним и брала его за руку. Единственный способ быть ближе к нему. Нужен ли он? Сегодня вечером я решила поехать домой, чтобы привести себя в порядок. За мной заехал Шура. Я легко коснулась губами лба Левы и поспешно вышла за дверь, боясь его разбудить. Выходя из палаты, я чуть не сбила Шуру: - Куда ты так летишь? – он поймал меня и легко чмокнул в нос. - В порядок себя привести хочется, - я обняла его, прижалась к плечу и только в этот момент поняла, насколько устала за эти дни. – Ты вернул пирсинг? - Сейчас я к Левчику зайду и поедем, я дико по тебе соскучился, - он легко коснулся губами моей щеки. – Ну как видишь, захотелось что-то. - Завтра к нему с утра зайдем, он только заснул недавно, не буди, - я взяла Шуру за руку и потянула к выходу. - Ты какая-то не такая сегодня, - Шура распахнул передо мной дверь машины. - Не знаю, устала, наверное, ужасно хочу в ванную и немного поваляться, - мы уже приближались к дому. - А я думал, ты еще чего-нибудь хочешь, - Шура лукаво посмотрел на меня. - Шур, прекрати, я так устала, правда, не могу вообще больше ни о чем, кроме больницы думать, - сердце от одного воспоминания ссадин на теле Левы заходилось в жалобном крике.       Мы подъехали к дому и поднялись в квартиру. Я сразу же отправилась в ванную, прихватив с собой бутылку вина. Слишком сильное напряжение держалось во мне в последнее время. Нужно немного расслабиться. Вдоволь нанежившись в пене и опустошив бутылку, я нетвердой походкой прошла в спальню и бессильно упала на кровать рядом с Шурой, который перебирал, привезенные из Левиной квартиры вещи, чтобы отвезти их в больницу. Шура повернулся ко мне, наклонился и нежно поцеловал, запуская руку в мои мокрые волосы. Я ответила, но без особого желания. Его рука скользнула к поясу моего халата и легким движением развязала его. Я обняла Шуру и притянула к себе, расстегивая рубашку на нем. Он потянулся поцелуем к шее и плечам. Тело вздрагивало от контраста его горячих губ и дыхания и ледяной металлической бусинки под губой. Я гладила его спину и плечи, а в голове крутились мысли о Леве. Я почувствовала, что так не может больше продолжаться. Находясь в постели с Шурой, я могла думать только о Леве. Так нельзя. Я мягко, но решительно отстранилась и, сославшись на усталость и оставив Шуру в замешательстве, провалилась в беспокойный сон.       На следующее утро Шура поехал в больницу к Леве, я видела, как сильно он переживает за друга. Мне же нужно было заехать в офис, но перед эти хотелось привести мысли в порядок. Я заехала в кафе, где столкнулась с Лизой: - Привет, не ожидала тебя встретить, - она всегда открыто улыбалась мне, даже сейчас, когда наши общие знакомые сообщили о моих отношениях с Шурой. - Привет, рада тебя видеть, - мне было неловко перед ней. – Как у тебя дела? - Да все хорошо, работаю, дети растут, - год от года Лиза все хорошела. – А у тебя как, как группа? - Тоже все нормально, - за пустой болтовней мы провели пару часов. - Слушай, я, конечно, знаю, что это глупо, да и у вас с Шурой отношения, - мы выпили, и Лиза решилась заговорить на волнующую ее тему. – Но все-таки, знаешь, иногда мне кажется, что я до сих пор его люблю. - Любовь – штука такая, с ней слишком много непонятного, - услышав эти слова я вдруг поняла, что буду делать дальше.       Вечером я приехала к нам с Шурой домой. Только сейчас я почувствовала, насколько в этой квартире, где Лиза никогда не была, все проникнуто ее духом. Не только детьми, а ей самой. Мы с Шурой сели ужинать: - Шур, мне кажется, что нам есть, о чем поговорить, - начинать было трудно, но в этот раз я была уверена в своих действиях. - Мне не показалось все-таки, да? – Шура понял, что я хочу ему сказать и взял все в свои руки. – Наверное, хорошо, что это авария случилась. Мы наконец-то разобрались в себе, да? - Да, наверное, ты же понимаешь, что мы оба чувствуем? – я смотрела Шуре в глаза, я никогда не боялась его. – Знаешь, я никогда не смогу любить тебя так, как любила Леву. И никогда не смогу любить тебя так, как до сих пор любит тебя Лиза. Да и ты никогда не будешь любить меня так, как ее. Странно, да? До смешного странно. Езжай к Лизе, она все еще ждет тебя. - А как же ты? - А что я? - Ты же до сих пор любишь Леву, и он тебя тоже. Я в этом уверен. - Нет, Шур, все действительно в прошлом. Теперь уже точно. Он меня никогда не простит до конца. Сам предложил быть друзьями. Но знаешь, я это заслужила. Так и должно быть. - Хочешь, я сам с ним поговорю? - Смеешься, как ты себе это представляешь? Ты ему вот так скажешь? Слушай, Левчик, я все понимаю, но мы полгодика вместе пожили, что-то не то, забирай ее, а? Так будет? - Ты утрируешь. Я бы что-то придумал. - Не надо, мы с тобой уже напридумывались, теперь не знаем, как выбраться. Ладно, собирайся и езжай к Лизе, а я в больницу.       Я встала со стула, обняла Шуру, понимая, что дружить у нас с ним действительно получалось лучше. Попросив собрать потом мои вещи, я отправилась в больницу к Леве. Вся эта ситуация напомнила мне прошлую осень, когда я лечила его. Все те же эмоции. Хотя нет, теперь все иначе. Чувства есть, но они вышли на совсем иную ступень. Да и теперь я наверняка знаю, что больше уже ничего не будет. Лева не примет меня, да и я сама уже не попрошусь обратно. Совести не хватит. Мне до сих пор трудно находиться рядом с ним, хотя наше общение и выглядит вполне естественным, но одним нам известно, каких усилий оно требует. Из Шуриной квартиры я захватила куртку Левы. Из ее кармана выпали ключи от моей квартиры. Он до сих пор хранит их.       Я приехала в больницу, зашла в Левину палату и села рядом с ним, совсем, как в первую ночь, которую я провела рядом с ним. Захотелось петь и на ум пришла только одна старая песня:

Никуда не спешу И беспечно верчу Я ключи от твоей квартиры... В доме нет ни фига - Только газ и вода, На стене ни одной картины.. Не осталось обид.. Голова не болит... Всё как прежде.. Нет надежды.. Спят соседи Без одежды.. Безмятежен и беспечен Сон медвежий.. Бесконечен.. Три пролёта назад, За спиной - её взгляд - Возвращаюсь я в шумный город.. Где себя не найдёшь, И ненужная дрожь Оставляет меня в покое.. Спи спокойно, Малыш.. Слушай музыку крыш... Твой размеренный ад, Где все строчки горят, Никогда не побеспокою! Сковородки и сны До ближайшей весны Пусть останутся вновь с тобою! И опять тишина... И ты снова одна....

      Я смотрела на спящего Леву. Слезы катились градом от осознания того, что все закончилось и пути обратно нет. С одной стороны, все возвращается на свои места, а с другой, я теряю последние надежды. Но в этом виновата я сама. Обид больше нет. Только сплошная безнадежность.