От любви и обратно

      В тот вечер я так и не набралась смелости, чтобы признаться во всем Леве. В груди жгло и горело от боли, страха, растревоженных ран. Всю ночь мы с ним бродили по лесу, держась за руки. Он чувствовал мое состояние и не спрашивал ни о чем, зная, что все равно не услышит правды. Когда на рассвете мы вернулись в дом, оказалось, что наши гости уже давно разъехались. Добравшись до своей спальни, мы сразу упали на кровать и уснули, но спустя час проснулись от шума дождя за окном. Я открыла глаза и увидела, как Лева полусидит рядом со мной, записывая что-то в свой блокнот. Единственное, чего он мне никогда не разрешал – это читать незаконченные тексты песен или просто стихи. Его это раздражало. Наверное, этот процесс был для него слишком интимен. Лева увидел, что я проснулась, отложил ручку в сторону и прижал к себе. Мы молча лежали, хотелось плакать, но я старалась сдерживать свои эмоции. Неожиданно он попросил меня рассказать о детстве. Я замешкалась, но поняла, что лучше ответить на этот вопрос, чем начать говорить о происходящем во мне сегодня. Практически дословно я повторила ему все те слова, которые крутились в мыслях прошлой ночью. Лева – прекрасный слушатель, за время моего рассказа он ни разу не перебил, не задал вопроса, только лишь смотрел на меня внимательным васильковым взглядом. Наконец, я закончила свой рассказ и почувствовала, насколько мне стало легче. Слишком долго эти мысли и воспоминания копились во мне без возможности рассказать кому-то. В комнате повисла неловкая тишина. Лева ласково провел ладонью по моей щеке, заглянул в глаза и спросил: - Ты поэтому не хочешь поехать в свой город? – во взгляде Левы я читала понимание и самое ужасное из всех чувств – жалость, которую я никогда не терпела по отношению к себе. – Ты до сих пор обижена на родителей за такое детство? - Нет, я давно об этом не думаю. Они замечательные люди, которые давали, как им казалось, самое важное – образование. Только намного позже я поняла, что не только им нужно жить, есть множество вещей главнее, чем оно. Такое детство, а потом неудачи из-за него, наверное, слепили мой характер, дали какой-то стержень, - Лева коснулся моих самых сокровенных тайн, которыми я никогда ни с кем не делилась. - Поэтому ты не хочешь выйти за меня замуж? – Лева прижался носом к моей щеке. – Тебе нужно отпустить обиды на семью, хочешь, поедем в твой дом вместе? - Да, я боюсь создавать семью. Я не знаю, что это такое. Моя семья – это я, ну а теперь, еще и ты. Большего не нужно. Там уже совсем далекие от меня люди. Я рано поняла, что могу рассчитывать только на себя, - мне было больно говорить об этом, но близость Левы придавала сил и уверенности. – Да и дом мой уже давно не там. Я не знаю, где он. Наверное, там, где мне хорошо. Раньше он чаще всего был в пути. Мне всегда нравилось менять города, засыпать в одном, а просыпаться в другом. Поездки помогали сбежать от проблем хотя бы на время, но так чаще всего было в школьные годы. Тогда я побывала в огромном количестве городов. Потом мне почти не удавалось так часто ездить куда-то, а засыпать и просыпаться, пусть даже и в своем собственном доме, мне быстро надоело. - Теперь понятно, почему ты так легко согласилась с нами работать, - Лева о чем-то задумался, глядя куда-то вдаль. – Мы долго не могли найти на твою должность человека, даже самые преданные группе люди сдавались. У всех семьи, дети, быт, а ты знаешь наши требования. - Дело не только в том, что мне хотелось забыться в дороге. Эту работу предложил мне ты, а в тот момент мне больше всего на свете хотелось хотя бы немного прикоснуться к мечте. Во мне тогда проснулась идеалистка, ты даже не представляешь, как страшно мне было бросать стабильную работу, заработок, планы, - я закрыла глаза, вспоминая события почти четырехлетней давности. Меня окутывало тепло, исходящее от Левы. – Но я всегда пыталась сделать то, чего я боялась. Страх высоты – прыжки с парашютом, страх одиночества – съем отдельной квартиры, страх туманности – полное погружение в нее, страх сумасшествия – занятия философией. Только страхи не ушли, зато я научилась любить то, что они мне приносят. - Ты странная, поэтому я тебя и люблю, - Лева закашлялся. – Черт, как же болит горло. - Мне кажется, у тебя температура, - я прикоснулась губами ко лбу Левы. – Поехали в город, будем лечить тебя.       Уже через несколько минут мы сидели в машине. Я видела, как постепенно Леве становится все хуже: температура, кашель, насморк, озноб. Теперь моя очередь заботиться о нем. Странное чувство, я никогда этого не делала ни для кого, да и желания особого не было, а теперь есть ясное ощущение, что это мой долг и обязанность. По дороге домой Лева все-таки настоял на том, чтобы мы заехали в клинику, чтобы пройти процедуры, там же я выписала себе больничный. Ближе к обеду мы приехали домой. Лева мужественно уверял меня, что хорошо себя чувствует и рвался на репетицию. Но сегодня я уговорила его остаться дома. Уложив Леву в постель, я решила предупредить Шуру о случившемся. - Алло, привет, - разговаривать с ним совершенно не хотелось, я боялась сорваться, но выхода не было. – Не отвлекаю тебя? - Привет, нет, конечно, - Шура был явно рад слышать меня, хоть и был весьма удивлен моему звонку. – Ты хочешь поговорить о… - Шур, нет, я звоню, потому что Лева сегодня не приедет на репетицию, - я не хотела даже вспоминать о случившемся. Краска стыда заливала мои щеки. – Он заболел, сегодня точно отлежится, а завтра не знаю пока. - В смысле заболел? Перепил? – Шура явно ерничал. – Или вы с ним вчера перегуляли? - В прямом смысле заболел, - я злилась на Шуру. – А если ты считаешь, что температура с кашлем – это последствия пьянки, то да. Перепил. - Все, все, не заводись, - он был удивлен моему напору, раньше я никогда не разговаривала с ним в таком тоне. – Мне приехать? - Нет, не надо, - видеть его было выше моих сил, и добавила уже сама себе, - только тебя тут не хватало.       Я зашла в спальню. Лева всего несколько минут назад провалился в беспокойный сон. Его тело сотрясала мелкая дрожь, лоб покрылся испариной, губы бессвязно что-то шептали. В сердце я почувствовала укол вины. Если бы не потащила его вчера в лес, то сегодня все было бы хорошо. Я тихо присела на краешек кровати рядом с ним и положила ладонь на его лоб. Его тело пылало от поднявшейся температуры. Понимания того, что с ним делать и как лечить не было. Я откинула влажную прядь волос с его лица, залюбовавшись его чертами. Уставшее, немного грустное, слегка искаженное от болезни, оно оставалось самым прекрасным из всех лиц, которые я видела в жизни. Хотелось смотреть на него вечно. Я откинула одеяло с его тела, бережно стянула с него промокшие футболку и джинсы, стараясь не разбудить. Раздался звонок в дверь. Я поспешила открыть, чтобы посторонние звуки не тревожили Леву. На пороге квартиры стоял Шура, за ним маячила Ирочка. - Зачем вы приехали? – я не хотела пускать кого-то домой. – Говорить, что проезжали мимо не надо, все равно не поверю. - Ты сегодня просто сама любезность, - Шура привалился к двери, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с любопытством. – Вообще-то у меня лучший друг заболел, навестить хочу. Так и будешь держать на пороге? - Нет, проходите, - я поняла, что спорить с ним бесполезно. – Лева только уснул, не буди его. - Вот так-то лучше, - Шура вошел в квартиру, таща Ирочку за собой. – Ты пока тут осматривайся, а мы поговорим. - Шур, вам правда лучше поехать домой, я сама справлюсь, - я старалась не смотреть на него. – Еще заразитесь, а гастроли скоро. - Вот не надо говорить, что ты так обо мне заботишься. Я же вижу, что ты боишься поддаться тому, что чувствуешь, - Шура понизил голос и приблизился ко мне. – Может, расскажем все Леве? - Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? – я была в бешенстве. – Все, что случилось ничего не значит, забудь об этом раз и навсегда. Вам действительно лучше уехать, когда Леве будет лучше, я тебе позвоню. - Ладно, как хочешь, - Шура окрикнул Ирочку, которая с любопытством осматривала квартиру. – Только позвони обязательно. Я поеду на репетицию, сегодня хоть что-то прогоним. Если понадоблюсь, звони.       Я проводила их за дверь, радуясь, что снова осталась вдвоем с Левой, как бы трудно это не было, но находиться рядом с Шурой было в миллионы раз сложнее. Было слышно, как в спальне постанывает Лева, я пошла к нему. Он, весь взъерошенный, мокрый, горящий, беспокойно ворочался и явно бредил. Я лихорадочно рылась в аптечке, пытаясь найти хотя бы что-то, но, судя по ее содержимому, можно было предположить, что в моей жизни лишь несколько бед – бессонница, волнение и травмы. Быстро одевшись, я выбежала в аптеку, сметя все с прилавка, вернулась домой и застала Леву слегка пошатывающимся, но куда-то собирающимся. - Ну и куда ты собрался? – я смотрела на него с удивлением. – Ты даже на ногах еле стоишь, куда тебя несет? - На репетицию, что они там без меня делать будут? – Лева охрип, его чарующий ранее голос сейчас напоминал скрежет. – А ты где была? - Где, где, в аптеку ходила, - я потрясла перед его носом пакетом с лекарствами. – А ну-ка, марш в постель! Я тебе вставать не разрешала, пошел и лег на место, где я тебя оставила.       Лева не ожидал от меня такого напора, он был растерян, но послушно направился в спальню, нетвердой походкой. Я стояла в дверях и смотрела на него. Какой же он иногда ребенок, упрямый, независимый, но так нуждающийся в чьей-то поддержке. Я зашла в спальню следом за ним. Прямо в одежде Лева примостился на краешке кровати, свернувшись калачиком. Едва надетая футболка уже была мокрой от жара, исходящего от его тела. Лева не спал, глаза блестели лихорадочным огнем, пальцы подрагивали, дыхание было прерывистым и шумным. Я подошла к нему, он приподнялся, опираясь на мою руку. Лева сидел на кровати и смотрел на меня во все глаза, как будто бы видел впервые. Я протянула к нему руки и начала стаскивать с него футболку. - Зачем? – Лева удивленно смотрел на меня, но не сопротивлялся. – Я же только оделся. - А тебе нравится в мокром ходить? – я видела, как тяжело дается ему каждый вздох, каждое движение, каждое слово. – Если да, то можем оставить. Все, сейчас пьем лекарства и спать. Что тебе приготовить? Хочешь чего-нибудь? - Может без лекарств? – Лева тоже не любил медицину. В его взгляде плескался ужас, когда он видел, как я достаю из пакета микстуры и таблетки, попутно открывая упаковки. – А готовить ты будешь? - Не можно, пей давай, и разговаривай поменьше, - я протянула ему таблетки. – Я, а есть другие варианты? - Да я как-то не очень есть хочу, может отдохнешь, не будешь готовить? Все-таки ты этого не любишь, – Лева поморщился. – Вот же гадость. - Поумничай мне еще, ляг и засыпай, - я поцеловала его в лоб.       Я переоделась в уютное домашнее платье и пошла на кухню. Да, Лева прав, готовить я ненавижу, да и не очень-то умею, но выхода нет. Помнится, когда я болела, мне всегда варили куриную лапшу. Именно этот вкус прочно ассоциируется у меня с выздоровлением, а еще малиновое варенье. Я вдохновленно принялась за дело, поливая продукты слезами. Пока Лева спал, я могла дать волю эмоциям. Я не знала, как вести себя с ним дальше. Если я найду в себе силы признаться в измене, то он уже никогда не простит меня и не примет, это понятно без слов. Как же больно от собственной глупости. Лучше бы я знала, как любить и быть счастливой, чем разбиралась бы в философских течениях. Явно больше бы в жизни пригодилось. До самого вечера я возилась на кухне, замешивая лапшу, варя бульон. Уже стемнело, когда я услышала, как Лева хрипло зовет меня из комнаты. Сон не помог ему, а сделал только хуже. Хоть температура немного спала, но вот голос пропал совсем. Лева с трудом приподнялся в постели. Я поддерживала его за шею, медленно отпаивая горячим молоком с медом. Он смотрел на меня удивленным взглядом. Да чего уж скрывать, я сама себе поражалась. Я прикатила в спальню столик, помогла Леве слегка приподняться. Его явно клонило куда-то в сторону. Почти полчаса ушло на то, чтобы уговорить Леву хотя бы немного поесть, но в конце концов он сдался, и покорно позволил накормить его с ложечки, поняв, что спорить со мной глупо. Потом я снова накормила его лекарствами. Лева опять провалился в сон, подрагивая и даже тихо всхлипывая. Я сидела на полу в другом углу комнаты, обхватив колени руками, и смотрела на любимого, родного и такого беззащитного сейчас мужчину. Постепенно и я начала проваливаться в дремоту от усталости и перенапряжения. Среди ночи мой сон прервался. Я посмотрела на Леву, который вертелся в постели на спутанных простынях. Его белое тело было освещено лунным светом на ярко-алой постели, отчего казалось мертвенно-бледным. Я подошла к нему и поняла, что температура снова поднялась. Не зная, что делать, мне не пришло в голове ничего лучшего, чем попытаться охладить его. В голове всплыл только средневековый метод. До самого утра я протирала его прохладной влажной тканью, совершенно не думая ни о чем, кроме того, как поскорее вылечить Леву.       Всю следующею неделю я проводила бессонные ночи, сидя рядом с Левой. Днем я готовила завтраки, обеды и ужины, старалась облегчить его состояние. За эту неделю я научилась готовить больше блюд, чем за всю свою жизнь. Перед сном я напевала во просьбе Левы их старую песню – мою ровесницу: «И ненужная дрожь оставляет меня в покое. Спи спокойно, малыш, слушай музыку крыш. Все, как прежде. Нет надежды. Спят соседи без одежды. Безмятежен и беспечен, сон медвежий бесконечен». Эта песня стала символом наших усложнившихся отношений. В часы, когда он засыпал, а я оставалась наедине с мыслями, мои глаза тут же застилались пеленой слез. Наверное, за всю жизнь я не выплакала столько, сколько за эту неделю, мысленно прося у Левы прощения. В конце недели он пошел на поправку. - Я даже не думал, что можно любить настолько жертвенно и преданно, - Лева восхищенно смотрел мне в глаза. – Ты единственная, кто никогда меня не предаст. - Я очень сильно тебя люблю, - я прятала взгляд и появившиеся слезы. - Ты можешь честно ответить мне на один вопрос? – он серьезно посмотрел на меня. – Почему ты так часто плачешь? Что с тобой происходит? Скажи мне, это важно. - Лева, Левушка, просто, - я не знала, какие слова подобрать, - не знаю, наверное, я устала, просто устала. Все будет хорошо.       Всю следующую неделю Лева с утра до вечера проводил на репетициях, а я в университете. Через два месяца должна была состояться защита моей крупной работы. Мы встречались только по вечерам, проводя их за ужином. После следовали пламенные ночи, а когда Лева засыпал я снова прижималась к нему и заливала его слезами. Пришла пора прощаться. Мы стояли в аэропорту. Холодный ветер пронизывал до костей. Нас ждала разлука на четыре месяца, долгих, одиноких и тяжелых. Но, наверное, я была даже рада ей. Видеть любовь Левы и иметь от него такие страшные тайны было невыносимо. Я держала его за руки и смотрела в глаза, слезы беззвучно катились по щекам. Было ощущение невосполнимой потери и утраты самого дорого, что есть в моей жизни. Я обхватила его руками и крепко прижалась к груди. - Тихо, ну ты чего? – Лева целовал меня в макушку. – Прекращай плакать, ты же не на фронт меня отправляешь. - Я не могу без тебя, - я сжимала его до боли. – Прости меня за все. - Тихо, ребра сломаешь мне, - он мягко улыбнулся. – Ну за что мне тебя прощать, ну скажи? - За все, - я разжала руки. – Иди, тебе пора. - Я люблю тебя, - крикнул он у самого входа в самолет. – Слышишь? Я люблю тебя!       Я стояла и смотрела, как самолет уносит Леву куда-то ввысь. Слезы текли из глаз. Хоть я и знала, что с ним все хорошо и своими слезами я делаю ему больно, но остановиться не выходило. Я села в машину и бессильно ударила по рулю. Из головы не выходило то, что я смогла предать единственного в своей жизни любимого мужчину. Приехав домой, я засела за работу. Две следующих недели я практически ночевала в университете, дорабатывая статьи и материалы. С Левой мы созванивались почти каждый час, после наших разговоров я снова заливалась слезами. Наконец, подошел к концу курс лечения. Я была рада, что мне больше не надо было ездить в клинику.       Наступило тревожное утро защиты моей работы. В университет я ехала в странном состоянии отрешенности. Меня заботил не научный успех, а наши отношения с Левой. С каждым днем мне было все сложнее разговаривать с ним, держать все в себе. Я приехала в университет. Сегодня у меня в очередной раз не было права на ошибку. Несмотря на мое непонятное состояние, защита прошла весьма успешно. Моя работа была признана, мне присваивалась очередная степень. Празднование затянулось глубоко за полночь. Я сидела за одним столом рядом с коллегами, которые в основном были старше меня в два-три раза. - Знаете, друзья, а я помню ее еще совсем юной девчонкой, когда она к нам только поступила. Вот же мучила она меня бесконечными вопросами, но толк-то вышел, а! - говорил мой первый научный руководитель. – Аспирантуру закончила, докторскую защитила, работы писать продолжает. Взбунтовалась, конечно, немного одно время, но ведь вернулась. Нашей науке таких светлых голов не хватает. Это вам не ее сверстники, всем бы на гулянки, да семью-детей поскорее, а здесь настоящая преданность науке. - Да, в ее-то годы, - поддержала одна из преподавательниц, - а такая карьера! Умница, девочка, ты большая умница! - Дарья Александровна, - подал голос один из профессоров, - а что вы дальше планируете? Есть уже наметки новых работ? - Знаете, я, когда к защите готовилась, поняла одну очень важную вещь, - я поняла, что больше не могу все это терпеть. – До недавнего времени я знала мир в теории, а сейчас есть возможность изучать его на практике. Вот вы можете назвать тысячи книжных определений любви, чувств, отношений, предательства, эмоций, а я теперь на самом деле знаю, что это такое. Все, чем мы занимаемся не делает нас счастливее. Кому лучше от моих работ? Никому, наоборот, сотни людей сходят с ума, приобщаясь к философии. А от того, что я люблю, пусть всего один человек, но счастлив. Это во много раз важнее. Знаете, я буду продолжать заниматься философией, но уже реальной, понимаете? - Не совсем, вы хотите сказать, что вам больше не нужны исследования? – в глазах моего руководителя читалось удивление. – Но вы же так долго к этому шли… Столько сил, амбиций, новых идей, мы же обсуждали, кому теперь это все? - Я не знаю, готова всем этим поделиться, но мне пора, - я положила на стол заявление об увольнении. – Написано завтрашним числом, надеюсь, что вы подпишете.       Я попрощалась с удивленными коллегами и вышла из здания университета, взглянув на него в последний раз, теперь уже точно. Когда-то давно я сделала все, чтобы здесь учиться, потом, чтобы работать, а сейчас расстаюсь с ним без тени сожаления. Я села в машину, на заднем сидении лежал чемодан с собранными вещами. Мною уже давно было принято решение об увольнении. Я приехала на вокзал и взяла билет до Новороссийска. Я буду там завтра ночью, а Лева днем. Он еще не знает, что я задумала. В свои планы я посвятила только Сашу Васильева, которого попросила помочь. Этот гастрольный тур напоминает одни из прошлых – Fellini tour. Снова Би-2 объединились со Сплином. Я села в поезд и набрала номер Васильева: - Саш, привет, это я, как у вас дела? - Привет, выехали уже, завтра в 2 будем на месте. У тебя все нормально? - Да, все отлично, я тоже выезжаю. Как там Лева? - Все, как ты просила, он ни о чем не подозревает. - Спасибо тебе, я завтра еще наберу.       Следующий звонок я сделала Леве, по которому безумно скучала, но все равно боялась встречи с ним. В чемодане был минимум моей одежды, в основном в нем были вещи, которые я в бесчисленных количествах накупила для Левы. Рубашки, галстуки, футболки – все это я покупала во время нашей разлуки. Поезд нес меня вдаль, к Леве и морю. Незаметно для себя под стук колес я провалилась в глубокий и на удивление спокойный сон. Почти сутки я провела в поезде, наедине со своими мыслями. Мне было страшно смотреть Леве в глаза при встрече. Наконец поезд принес меня на вокзал Новороссийска. Я добралась до гостиницы и снова позвонила Васильеву: - Саш, привет! Я на месте, спустишься? - Да, конечно, - он сидел в номере вместе с Левой и Шурой. – Ребят, я сейчас приду. - Ты куда собрался? – Лева был удивлен, как быстро Сашка вскочил с места. - У меня для вас шикарный сюрприз, - Саша улыбнулся Леве и вышел за дверь. - Ну, здравствуй, еще раз, рад тебя видеть, - он сжал меня в своих медвежьих объятиях, покалывая щеку бородой. – Как добралась, путешественница? - Все хорошо, пойдем скорее, - мы поднимались в номер. – Я так волнуюсь, ужасно соскучилась. - Даже не сомневаюсь, все-таки вы с Левкой такие счастливые, не каждая способна вот так ринуться за мужчиной, пусть даже и самым любимым, - он подталкивал меня в двери. – Ему с тобой повезло. - Да уж, повезло, - я в замешательстве остановилась перед дверью номера. – Может, ты первый? - Ну начинается, - Сашка засмеялся, распахнул дверь и выставил меня перед собой. – А вот и сюрприз, получите и распишитесь. - Твою мать, - протянул Шура. – Как тебя сюда ветром занесло? - Ты приехала, из-за меня? – Лева вскочил с места, подошел ко мне, как будто не веря своим глазам, и закружил, покрывая мое лицо поцелуями. – Я так соскучился, безумно. - Я тоже, - я обнимала Леву и плакала в голос. – Мне было так плохо без тебя. - Ну, мне кажется, вам есть, о чем поговорить, - Сашка пошел к двери. – До завтра, Шурик, ты со мной? - Нет, ты иди, я тебе догоню, - Шура смотрел на обнимающихся нас с Левой. - Рассказывай, ты же вчера говорила ночью, что дома? – Лева удивленно смотрел на меня. – Я даже не ждал, что увижу тебя до конца гастролей. - Ну, что мне тебе сказать, - я рассказала ему все, что случилось за последние два дня. – Вот я и решила, что мне лучше быть здесь. Вам в команду никто не нужен? - Нужен, еще как нужен, можешь завтра приступать, - Лева сжал меня в своих руках. Наши с Шурой взгляды встретились, и я снова покраснела. – А у вас какие новости? - Да сплошные новости, много чего изменилось, - Шура старался не смотреть на меня, но было заметно, что его настроение заметно ухудшилось.       Мы сидели за столом, пили коньяк и вспоминали общие для нас истории. Рядом с Левой было хорошо, но дрожь в руках было не унять. Мне было страшно, больно и грустно. В номере играли их старые песни, которые я с самого детства знала наизусть:

После трудного дня Приходит усталость, И теперь только нужно Чуть-чуть отдохнуть. Нам от прошлых побед Ничего не осталось, И ушедших обратно Уже не вернуть. Мой друг никогда не грустит И пьет эту ночь вместе со мной. Остывающий город В холодную вечность Собирает и строит Свои корабли. Все случится опять, И новые песни. Как начало дорог К продолжении пути. Мой друг никогда не грустит И пьет эту ночь вместе со мной.

- А вот это песню я про Шурика написал, - произнес уже изрядно пьяный Лева. – Раньше он всегда был главным балагуром и весельчаком, что вот теперь стало, а? - Левчик, отстань, мы так много раз об этом говорили, - Шура был мрачнее тучи. – Прекрати лезть в это, не могу же я вечно тебя веселить. - Шурик, если ты реально влюбился так, что жить не хочется, то иди и добивайся ее, - Лева давал верные советы, но не знал самого главного в этой истории. – Кто она такая, а? Я себе даже представить не могу женщину, которая тебя настолько зацепила. - Да, такую себе реально сложно представить, - Шура смотрел мне в глаза. – А ты как думаешь? - Лева, мне надо кое-что тебе сказать, очень важное, - я поняла, что не смогу больше его обманывать. – Ты только пообещай, что не будешь горячиться и постараешься все понять. - Так, рассказывай, что случилось, - Лева напрягся и внимательно посмотрел на меня. - Не надо, - еле слышно прошептал Шура. – Молчи, просто молчи. - Я не понял, что происходит? – Лева смотрел на нас и, кажется, начинал понимать происходящее. – Вот теперь мне нужны объяснения. - Левочка, я не знаю, с чего начать, правда, - слезы потекли из глаз. – Просто я очень сильно запуталась в том, что происходит. Я знаю, что ты мне этого никогда не простишь, знаю и боюсь этого. Я запуталась в своих чувствах, мне кажется, что я люблю вас двоих. - Что?! – Лева вскочил и захохотал в голос. – Разыгрываете меня, да? Да?! - Левчик, это правда, - Шура смотрел в пол. – Я не знаю, что на меня тогда нашло. Она не виновата, правда. Это все я. - Шура, не надо, - я сжалась уголке дивана и боялась посмотреть на Леву. – Прости… - Как вы могли? Ты… Шура… - Лева бессильно опустился на диван и посмотрел мне в глаза. – Уходи… - Лева, пожалуйста, прости, - я знала, что все это уже бесполезно. – Пожалуйста… - Уходи, - Лева закрыл лицо руками. – Уходи. Сними себе номер, ты будешь нужна нам на концертах. Но сейчас уходи. Все кончено.       Я знала, что спорить с ним смысла нет. Он уже не сможет простить и принять меня. Во всем, что случилось, я виновата сама. Я вышла за дверь номера и бесшумно спустилась по стене. Не было сил, чтобы идти куда-то, да и не хотелось. Смысла в этом уже не было. Я разрушила все, что было в моей жизни. Тем временем в номере Шура сидел возле Левы и не знал, что ему сказать. - Давно это все у вас? – Лева смотрел куда-то сквозь руки, которыми закрывал лицо. – Хотя не отвечай, я сам знаю. Я помню ту ночь, я пришел домой, а она чуть не утопилась в ванной, уже тогда мне показалось, что что-то изменилось, но я не мог поверить в то, что она изменила. - Лев, она любит тебя, прости ее, это я во всем виноват, - Шура не мог найти слов для друга. – Лучше меня выгони, а она этого не переживет, я знаю. - Она сильная, все переживет, я не смогу быть с ней после всего, а ты останься, мы с тобой всю жизнь прошли вместе. Я не обижаюсь на тебя и понимаю, почему так вышло, – Лева горько усмехнулся и сделал огромный глоток коньяка. – Иди, догони ее, если действительно любишь. Я все пойму. Ты нужен ей сейчас, не хочу, чтобы она сделала с собой что-то. Считай, что она теперь твоя. Я хочу побыть один. - Левчик, ты даже не представляешь, что ты сейчас делаешь, -Шура вскочил с места и подошел в двери. – Прости меня за все.       Шура вышел из номера, увидев меня на полу возле него, сидящей возле стены. Он оторвал меня от пола, подхватил на руки и понес в номер, прижимая к себе. Сопротивляться и что-то спрашивать сил не было. Я молча прижалась к Шуре, ощущая исходящие от него поддержку и заботу.