Вспоминая о тебе

В Дорне шакалы воют каждую ночь. В темноте они спускаются с гор и подходят к ручьям, питающим Зеленокровную. Вой – не средство устрашения. Скорее, он является приветствием людям, которые не обращают внимания на ночных жителей королевства. Любой путешественник, которому довелось провести ночь вблизи Вэйта или Дара богов, первым делом вспомнит леденящие кровь звуки, раздающиеся до самого рассвета. Но для любого дорнийца это становится настолько привычным, что странным кажется отсутствие знакомого, порой даже успокаивающего звука. Так было и сейчас, в родовом гнезде семейства Ланнистеров. Впрочем, даже если бы вокруг Утеса Кастерли обитали шакалы, то до жилых подвальных помещений их вой не долетал бы. Толстые стены заглушали любые звуки, доносившиеся со двора замка и его окрестностей. Богатое убранство покоев не могло скрасить недовольство Оберина, привыкшего к просторам Солнечного Копья и Песчаника. Ветер свободно гулял по комнатам, неся за собой песок, который к вечеру покрывал пол ровным слоем, делая его почти неотличимым от пустыни, окружающей замки. Солнечные лучи проникали в самые отдаленные уголки комнат, ласково согревая все, что находилось на их пути. Разве в подобных комнатах могло бы родиться что-то, отличное от пьянящего чувства свободы? Здесь же, в замке несостоявшегося тестя, Оберин чувствовал себя заключенным, не имеющим права даже выглянуть в окно. Пожалуй, сейчас бы он согласился на само его присутствие, даже маленькое зарешеченное окно могло бы исправить положение. Однако любезно предоставленные Тайвином покои были лишены такого изыска. – Как в тюрьме, правда? – Элия, успевшая обследовать собственную комнату, теперь стояла на пороге, скрестив руки на груди. – Хотя мне не стоит жаловаться. Думаю, что здесь куда лучше, чем в Серой крепости. – Обитатели Серой крепости заслужили пребывать там. В чем провинились мы, я не совсем понимаю, – устало ответил ей брат, опускаясь в кресло – Очевидно, Ланнистер изначально считал хорошей идеей о браке своих обожаемых деток с Мартеллами, – чуть нахмурившись, произнесла Элия. – Этого всегда хотели наши матери, а теперь бедняга Джоанна мертва, и вряд ли кто-то сможет переубедить Тайвина в том, что затея с браком удачная. – Я тоже очень хорошо это понимаю, дорогая сестрица. Но не понимаю, почему мы должны отвечать на столь лестное гостеприимство, когда можно было бы переночевать в Ланниспорте или прямо на корабле и уже завтра отплыть домой. К чему нам понадобилось оставаться здесь? – Откажись мы остаться в замке, весть о негостеприимстве, которое проявил Тайвин Ланнистер, разнеслась бы далеко. И мы бы все равно остались, только не совсем добровольно. – Интересно, как бы он нас заставил, – угрюмо произнес Оберин. – Интересно, как бы он этого не сделал, – рассмеялась девушка, рассматривая гобелен, занимающий почти всю стену. Изображение на нем порядком потускнело, однако все еще можно было увидеть парящего черного дракона, извергающего струи пламени на землю. Элии всегда нравились изображения драконов. Ее мать, бывшая раньше фрейлиной королевы Рейелы, со смехом замечала, что единственные настоящие драконы теперь остались лишь на рисунках дочери, на что Элия вежливо, но твердо поправляла мать, говоря о том, что настоящие драконы всегда сидят на Железном троне. – Так даже лучше. Тебе не придется становиться женой угрюмого мальчишки, а мне брать в жены невоспитанную девчонку, – Оберин едва заметно поморщился, говоря о детях Тайвина и Джоанны. – Матушка всегда с таким восторгом отзывалась о детях Джоанны, что я ожидал куда большего от них. Старшая сестра возмущенно обернулась. Укоризненный взгляд ее черных глаз заставил брата умолкнуть. – Они только что потеряли мать, Оберин, – мягко произнесла она, не желая сердить брата, который очень не любил менять свое мнение. – Возможно, на самом деле они совсем другие. Веселые, жизнерадостные, озорные. Как и положено восьмилетним детям, – продолжая говорить, она провела рукой по резной раме зеркала. – Пожалуй, слишком серьезные. Тайвин как-то хвастал, что воспитал истинного рыцаря и настоящую королеву. – Настоящую королеву, – передразнил Оберин. – Ты же слышала, как девчонка отзывается о новорожденном брате. Куда более милосердным мне видится сбросить несчастного мальчишку со скалы, и пусть море поглотит его. Это будет лучше, чем жизнь с сестрицей, ненавидящей его. – Бедный мальчик, – вздохнула Элия, – каково это – жить с мыслью о том, что являешься убийцей родной матери, пусть и невольным убийцей? Можешь себе это вообразить? Бедняга, ему не посчастливилось родиться таким. Но знаешь, в нем есть что-то. Он почти не плачет, и мне казалось, что смотрит очень осмысленно, а ведь он младенец. Если он будет жить, то мы о нем услышим. А Серсея перерастет свою ненависть. Нет уз крепче кровных. Она простит брата, обязательно простит. – Она не производит впечатления человека, который может простить. Мы можем бесконечно говорить об этом, но какое на самом деле может быть отношение к нему? К родному брату, который убил твою обожаемую красавицу-мать? Что может быть хуже этого осознания. Оберин поднялся из кресла и подошел к сестре. Теперь они отображались на гладкой поверхности зеркала вдвоем. Как всегда: такие похожие и таки разные. Вытесанные из темного дерева фигурки, несомненно, красивые. Его фигурка была бы грубой работы, но крепкой и внушительной. Она была бы более мягкой, вызывающей желание спрятать ее от посторонних глаз, лишь изредка доставая и хвастаясь перед соседями столь прекрасным приобретением. Элия всегда казалось Оберину его женским отражением, но более светлым. Она всегда улыбалась каждому встречному человеку и искренне верила в то, что именно ее добрая улыбка заставляет людей оборачиваться, чтобы еще раз взглянуть на нее. Однако сейчас он не видел этой чудесной улыбки в отражении. Напротив, Элия стояла опустив голову вниз, закусив губу. – Может. Может быть намного хуже, – едва слышно произнесла она. – Элия? – недоуменно произнес брат, разворачивая сестру лицом к себе. – Тебя расстраивают эти разговоры? Но девушка, словно не слыша его слов, продолжала говорить. – Поверь, чувства куда ужаснее охватывают женщину, на глазах которой убили ее ребенка и которой предстоит умереть самой. И которая точно знает, что ее второй ребенок не спасется. Несмотря на то что в подземных комнатах было весьма душно, по спине Оберина словно прошелся холодный ветерок. Сестра говорила тихо и отстраненно, напоминая ему одну из тех провидиц, которые пророчат беды невиновным людям. – Элия, – негромко начал он.– Милая, ты слишком устала. Мы проделали тяжелый путь, а история Джоанны тебя расстроила. Я думаю, что тебе лучше будет… – Отдохнуть? – сестра рассмеялась. – Нет, дорогой брат, я не хочу снова отдыхать. Этой ночью я видела сон. Я была в городе. Большом городе, не похожем ни на один из тех, что я видела. Нарастал гул, словно тысячи колоколов вдруг решили зазвонить в один момент. Я стояла на городской стене и видела, как к городу приближается армия, во главе которой шел лев. Он желал выкрасить стены города в красный цвет, а я умоляла его не делать этого. Однако дракон, охранявший ворота, впустил его в город. И красным наполнились все улицы, все переулки и все здания города. Он разбрызгивал краску везде, где шел, а я не могла спрятаться. И лишь стояла, ожидая его. Он наполнил город кровью, куда не взгляни, везде была кровь, кровь! Я умоляла дракона защитить меня, но он уже был мертв. А молодой дракон ушел еще раньше, охранять розу с ледяными лепестками. И знаешь что, мой любимый? Сегодня я видела этого льва. И правда, днем Серсея с гордостью продемонстрировала им клетки со львами. Оберину еще подумалось: «Львы держат в неволе львов, нет предела глупости и тщеславию Ланнистеров». Но Элия, казалось, была в совершенном восторге, а вот теперь выяснилось, что она была напугана странным сном, и вряд ли живые львы, снившиеся ей, впрямь доставили ее такое удовольствие. – Это был глупый сон, – твердо произнес он, обнимая сестру. – Львы часто убивают на свободе, но посмотри, настоящие сидят в клетках, а те, что ходят под знаменами с их изображением, связаны клятвой верности дракону. И уж совсем глупо предполагать, что любой, пусть даже самый сильный лев, сможет одолеть дракона. В конце концов, – он мягко отстранил сестру от себя и, смотря ей в глаза, произнес, – Я смогу защитить тебя. От любого льва. – И даже от дракона? – словно маленькая девочка, спрашивающая брата, как и в детстве уверенная в том, что он самый-самый сильный и лучший воин во всем мире, уже с улыбкой спросила Элия. – Тем более от дракона! – смеясь, воскликнул Оберин, снова прижимая к себе сестру. Пляска света и тени по стенам комнаты давала необычайный простор воображению. На мгновение ему показалось, что дракон, изображенный на гобелене, опустил голову, скрывая слезы.

***

Прошло двадцать шесть лет с того момента, как он дал обещание своей сестре защищать ее от драконов и львов. Прошло семнадцать лет с того дня, как она умерла по приказу льва, преданная драконом, которого обожала. Сегодня он отомстит за ее смерть. Возле его противника стоит она. Единственная из львов, которой он готов улыбаться. Но сейчас ему придется разочаровать ее. Серсея поднимается на помост, лишь раз бросив на него взгляд. Он остается один на один со своим соперником. Сегодня для них решится всё.