Звуки на бумаге

…А ты так жадно желала свободы, ты была готова биться за неё. До конца, до самого последнего мгновенья. До последней искры света в твоих небесных глазах. А я лишь хотел, чтобы наступило завтра. Завтра с тобой. Без боли и страха, без печали и несчастья… Проклятые осенние дожди, холодные и беспощадные, хранили тайну нашей первой встречи. Вода смыла твою кровь, и ты дышала, тяжело, прерывисто, воздухом стали и ненависти. Неподвижная, раненая, одинокая. На устах не было и звука имени того, кто мог бы спасти тебя, ты не звала и не кричала. Могла, но молчала. И твоя гордыня горчит на вкус нераскаянностью. Небесные глаза – не серые, как это проклятое небо над этим не менее мерзким городом, а чистые, синие – пристально смотрели в меня. Неотрывно, игнорируя чёрный от крови плащ и обнажённую рапиру. Ты знала, кто я. Знала, зачем я здесь. Знала, что не сможешь даже дотянуться кончиками пальцев до своего клинка, что так сиротливо лежит на камнях мостовой. Знала, что обречена умереть в эту полную шума дождя ночь. И всё равно, без страха, без сомнения. Жалкая попытка хотя бы подняться. Моя ухмылка, это даже смешно, с такими ранами ты беспомощна. И всё равно ты не хочешь просто лежать и ждать, когда сталь тонкой нитью прервёт твоё существование. Ты так жадно желала ещё хотя бы мига под небесами не твоих глаз, ты держалась за него. Так крепко, как только могли твои ослабшие руки. А я лишь хотел курить в тишине свой комнаты, спрятавшись от дождя и взгляда, что прожигает внутри всё. До пепла, до безысходной злобы. Мы не виноваты, что оказались по разные стороны. Мы не виноваты. И оба, ты и я, знаем, чья злая воля стоит, кроется в тумане намёков и интриг, за всем, что случится сегодня. Знаем и принимаем. Таков наш удел. Такова наша роль. Прости, и умри. ...Моя жизнь – ничтожная череда праздных дней с запахом сигар, коньяка и дорогих шлюх. С редким вкраплением багровых ночей, после которых старая глухонемая служанка долго не может отстирать червлёный плащ, а в комнате витает отвратительный сладковатый запах свежего трупья. Такова моя жизнь, я принял, смирился, я упивался ей. Пока однажды не принёс на порог к испугу и недоумению карги-прислужницы тебя в собственном окровавленном плаще. И это было так сладко, куда приятнее самого запретного плода! В моём доме, под моей крышей – бунтарка! Та, что одна из немногих готовила покушение на… нет, не буду называть имён Великих! Но от одной мысли своего собственного бунта пересыхали губы, и хотелось портового самогона вместо изысканного вина. Почему я сохранил жизнь этой даже не женщины, девчонки ещё, что умирала под дождём? Ответ прост, не нуждается ни в какой философии. Я должен узнать кое-что узнать от неё. А трупы я пока не научился допрашивать. Это я и ответил на самый первый вопрос, в бреду и горячке заданный тобою. И с того момента твоя жизнь стала моей... А в ту ночь умерла ты, девушка с небесными глазами, для всего мира умерла. Опасная заговорщица, талантливая фехтовальщица, изящная леди из знатного рода. Для своих врагов и для своей семьи. Для друзей и союзников. И для того одного, ради которого Вселенную была готова порвать в цветные лоскутки. Ты умерла… В моём доме тишина привычна. А вот звон медных тазов и частые шаги – нет. Ты поправлялась быстро, удивительно быстро. Сколько пуль вытащил из этого соблазнительного тела тот подпольный хирург-самоучка? Пять или шесть? В любом случае, уже через две недели я сидел на подоконнике в комнате, что стала твоим прибежищем, и с любопытством наблюдал за исчезающими с тарелки котлетами. Здоровый аппетит не мог не радовать. - Что же, самое время поговорить, Алиса-Мария Жизель Сарабелль. Или мне называть Вас Жрицей Смерти? Хотя, в любом случае, и то, и то будет неверным. Младшая дочь семейства Сарабелль скончалась вот уже как полмесяца назад от чахотки. А Жрица Смерти провалила последнее задание и теперь тело её покоится на дне канала с камнем на шее. Ты молчала. Тихонько отставила в сторону тарелку, приложила салфетку к бледным губам. Признаться, я восхищён твоей выдержкой. Ни один мускул, даже ресничка не дрогнула. Хотя эта грусть, даже тень грусти… Это будит во мне жалось, что я давно упокоил своими же руками. - Что поделать, но для всех ты действительно мертва, - к дьяволу любезности! – Семье не нужна та, что посмела присоединиться к этому безумному обществу по свержению короля, а твои… хм, единомышленники, если узнают, что ты всё ещё жива, мигом устранят этот недостаток. Ведь ты облажалась, а на тебя рассчитывали. Ты облажалась, а из-за тебя погибли товарищи. Так что нет больше никакой Алисы-Марии и никакой Жрицы тоже. Ты мертва, девочка, прими это сразу и смирись. Быстрым шагом покидаю комнату, плотно прикрывая за собой дверь. Плевать мне на чувства, но слышать, как беззвучно будут ломаться решимость и гордость… не хочу. Вечером ты впервые спустилась вниз, к большому огню камина, и тихонько села в большое кресло. Исхудавшая, завернувшаяся в одеяло, ты выглядела ещё младше своих восемнадцати. И ты снова зада тот вопрос. - Зачем вы сохранили мою жизнь, Глен Диар де Майлоо, тот, кого зовут Загонщиком Тирана? Ха, как же смешно, но не удивительно! Я знаю тебя, так почему бы и тебе не знать меня? Мы же враги, да? По разные стороны, да? А вот ответ… - Я, кажется, уже говорил, что убью тебя, как только получу ответы на свои вопросы, - это иноземное красное вино прекрасно, нечего и говорить. И совсем не портит его схожесть с кровью. Морщинка между бровей. И с силой сжатые подлокотники изящными пальчиками, что умеют не только играть на фортепиано, но и сжимать глотки врагов. Ты не так безобидна, красавица. - Я не собираюсь выдавать секреты Общества. Вы зря надеялись, что я предам своих. Вам стоило сразу же убить меня… - Да плевать мне на «тайное Общество, по свержению тиранической власти в королевстве и бла-бла-бла»! К тому же общество, которого больше нет! Я что, не говорил, что вчера на площади всех «народных героев» публично вздёрнули? Нет? Какая досада, я такой рассеянный… И я впервые увидел, как твои небеса затуманились перед дождём. Ты дёрнулась, словно от удара, а потом… взяла себя в руки. Воистину, удивительная женщина. - Тогда… что вы хотите узнать от меня? – холод и сталь, их так много в тебе. Бокал аккуратно ставится на маленький столик из красного дерева. Рывок, и теперь между нами лишь… Я крепко сжимаю твой подбородок, заставляя смотреть в себя. Как тогда. В синих небесах напротив отражается моя ненависть и злоба, а покрывало соскользнуло с твоих плеч, открыв белую до неприличия рубашку и твою молочную кожу. Мне нужен ответ. Сейчас. - Ты ведь знала, кто перед тобой. Тогда, в ночь дождей. Знала, как и то, что я убью тебя. Тогда почему, почему в твоих глазах совсем не было страха? Отвечай мне, маленькая дрянь, что возомнила, будто может позволить себе не боятся Загонщика?! О, что-то новое! Злишься?! Но опять же… без отчаяния, без… страха, дьявол тебя побери! Мне нужен твой страх! Или ответ! Но ты молчишь, упрямая женщина. Мёртвая женщина. Пальцы разжались сами собой, и лишь красные полоски на подбородке и шее ещё пару минут будут напоминать о моей несдержанности. - Я не убью тебя не получив ответа, - бокал вновь наполнен вином, и надо бы подать распоряжения пополнить запас сигар. – Живи… пока. …И как же я удивился, когда ты, ничего не сказав, просто встала из кресла, одной рукой натягивая покрывало, а другой - потирая линию подбородка. Не сгибая спины, не сгибаясь сама. - Доброй вам ночи, лорд Глен. И только тогда я понял, что никогда не увижу твоего страха. И что твоя жизнь всё же не моя. Смерть – да, но жизнь... И вино всё так же прекрасно...