Звуки на бумаге

      — …Слушай, брат, а знаешь ли ты, какие слухи о тебе ходят? Будто бы ты, честный христианин, спутался с ведьмой да ещё и в жёны её взял!       — Моя жена не ведьма, — нахмурившись, Рейвен отодвинул в сторону едва пригубленную кружку с элем и недоуменно уставился на сидящего рядом друга, успевшего изрядно захмелеть. — Кто только выдумал подобную чушь?       — Ну так, — икнув, Бренн хитро сощурил чуть косящий глаз, — повод к тому ж есть, и весомый! Папашка-то её, говорят, язычником был, да из тех, что до последнего за идолов своих поганых цеплялись. Вот и не верит никто, будто женка твоя чиста перед Господом нашим и Церковью Его. Вон и тебя, говорят, приворожила, до неё-то ты ни одной красивой юбки не пропускал, под каждую норовил заглянуть, а теперь…       — Теперь я женат, — разговор всё меньше и меньше нравился Рейвену и, оставив на столе горсть медных монет, он встал из-за стола. — И поклялся хранить верность только одной женщине. Доброй ночи тебе, Бренн, береги себя.       — Поберегу, а как иначе, — кивнул ему на прощанье друг, в пару глотков осушив очередную кружку. И вполголоса добавил, думая, что Рейвен его больше не слышит. — Тебя-то твоя ведьма уж точно бережёт…       Той ночью, лёжа на узкой койке в маленькой комнате, снятой на постоялом дворе на одну ночь, Рейвен долго не может уснуть. Пропитанные хмелем слова Бренна, сколь бы нелепо они не звучали, не давали ему покоя. Да ещё и упрямая память раз за разом так услужливо подсовывала ему одно воспоминание за другим…       …Её звали Элис, и в крохотном городке у моря, где они впервые встретились, её недолюбливали. Никто, даже за глаза, не называл её колдуньей или еретичкой, но все соседи знали, что покойный батюшка «рыжей Элли» был друидом, и оттого её разумно опасались. Она была искусной травницей, знающей толк в целебных снадобьях и зельях, изготовлением которых и жила, назло всем окрестным молодухам, независимо ни от кого, одна в своём небольшом домике.       Прошло три года, а Рейвен всё никак не мог понять, почему из тысячи именно на него упал взгляд синих глаз дочери друида. Почему именно к нему подошла она в один из базарных дней, протянула тяжёлую, переполненную товарами корзину и вежливо, но без толики теплоты, попросила помочь. Не мог он и понять, почему безропотно принял из её рук ношу и без лишних слов пошёл следом за девушкой, что видел впервые. Возможно, в чём-то Бренн всё же прав: Элис действительно очаровала его, вот только колдовство тут было совершенно не причём.       Он полюбил её почти сразу, так крепко и страстно, как не любил, будучи даже безусым юнцом, отчаянным мальчишкой. Полюбил её всегда ровную спину и гордый нрав, её холодную вежливость и вечно гневный взгляд. Дважды он просил её стать его женой, и дважды получал учтивый, но отказ. В третий раз она не сказала ничего в ответ на его тихие признания, а только посмотрела в глаза и впервые улыбнулась ему. И в тот миг Рейвен поклялся себе, что сделает всё, чтобы Элли — его Элли! — всегда улыбалась. Тогда он ещё не знал, что не в его силах сдержать это обещание.       Его звало море. Манило, как манит свет фонаря глупого мотылька. Рейвен большую часть своей жизни провёл в море: сын рыбака, юнга, матрос и помощник капитана, он не мыслил надолго покидать родную стихию. Потому, спустя год после свадьбы, и сообщил Элис, что снова хочет ходить под парусом и оттого нанимается на торговый корабль. Она не держала его. Не упрекала, не злилась, лишь сказала, что будет ждать. Ждать столько, сколько потребуется, и отчего-то эти слова больно кольнули Рейвена. Он пытался оправдаться, шутил, что это маленький корабль, он не ходит дальше соседних городов, но Элис будто не слышала его. И больше не улыбалась вплоть до самого его отплытия.       Если бы только Рейвен знал, как жестоко отомстит ему та стихия, к которой он поклонялся и был верен одной до того солнечного дня, когда его окликнула из толпы рыжая девушка с синими глазами, он бы никогда не покинул её.       Спустя почти две недели после начала плавания их маленькое судно угодило в шторм, свирепый и безжалостный. Спустя три или два дня нескончаемой бури их вынесло к прибрежным скалам, где корабль и большая часть команды встретились со своей гибелью…       Вглядываясь во тьму комнаты, Рейвен вспоминает не только чудовищные волны, захлёстывающее его лодку и шальной ветер, рвущий в клочья всякую надежду добраться до земли. Он вспоминает, как, обессиленный, исхудавший долго шёл по узкой тропе меж холмов, в поисках хоть человеческого жилья. Вспоминает жёлтые тряпки на окнах городов и деревень, что встречались ему. Вспоминает, как много раз видел не только гибель товарищей, но и свою собственную, близкую настолько, что её можно было коснуться руками. Вспоминает, как плакал и шептал имя Элли, и просил у неё прощения и обещал, что обязательно, во что бы то ни стало, снова увидит ее улыбку.       Сон приходит к нему лишь ближе к рассвету, когда небо за окном начинает светлеть. Снится ему, конечно же, Элли, точно такая, какой он и запомнил её, когда больше года назад началось его полно потерь и горечей плаванье.       В доме тихо, даже половицы не скрипят под его ногами. Сквозь заиндевевшее стекло в комнату падает первый луч нового дня и касается волос Элли. Она спит, уронив голову на стол, не закончив с ночи вязанье, и рядом тлеет догорающая свеча. Она что-то тихо шепчет во сне, невнятно, сбивчиво, и одинокая слеза скользит по её бледной щеке, усеянной веснушками.       Рейвен склоняется над ней, тихонько обнимая за плечи, и со всей возможной нежностью касается губами её виска.       — Я дома, родная…       Она просыпается оттого, что кто-то тихонько касается её плеча. Вздрагивает и, ещё не до конца проснувшись, спрашивает в темноту:       — Рей?       Ответом ей служит лишь ритмичный звук работающей аппаратуры.       Элис вздыхает и потягивается, разминая затёкшую спину. Подбирает с пола съезжавший с её плеч плед, которым её наверняка заботливо накрыл медбрат Бреннан во время вечернего обхода. Как бы невзначай касается обручального кольца, будто боясь, что оно может исчезнуть с её пальца, пока она спит. И только после поднимает глаза.       Рейвен спит, и Элис видит на мониторе, как красной линией проходит пульс его сердца. Врачи говорят, что динамика хорошая, что шансы велики, но для Элис даже ритмичный писк кардиографа значит куда больше, чем их пустые слова формальной надежды. Рейвен спит, спит уже очень давно, и чтобы не говорили доктора, она знает, что с каждым днём надежда на его пробуждение тает, как весенний снег.       Опускаясь на колени рядом с кроватью мужа, Элис осторожно касается своей щекой его бледного лица и сжимает в пальцах его неподвижную ладонь.       — Рей… Пожалуйста, возвращайся ко мне поскорее.       Она верит, что он её слышит.