Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Сафие ехала с мамой из Нухи трое суток. Вначале в экипаже, затем в поезде, в закрытом купе. Ей было пятнадцать лет, и она впервые покинула родной город.       Отец трясся над своей единственной дочерью, давно уже поняв, что наследника ему не дождаться, а всё своё добро придётся передавать зятю. О том, что подбором жениха для дочери придётся заняться скоро, Аслан думал с содроганием. Кто может быть достойным Сафие?! Никто! Но против законов общества и природы не пойдёшь!       Сафие смотрела с нетерпеливым, но и боязливым ожиданием из окна вагона на удаляющиеся горы, поля, степи, потом леса…       Москва встретила женщин оглушающим шумом. В Азербайджане тоже было шумно. Но восточные звуки напоминали базар, не были агрессивными, угрожающими, как здесь, а московский шум был незнаком, непривычен.       Сафие забилась в угол кареты, которую наняла Мириам на вокзале. Мать смеялась над ней, потому что ей московские мелодии навевали воспоминания юности.       Вот и знакомый дом с колоннами и портиком. Мириам целовалась с Софьей. Сафие смутилась, увидев мальчиков.       В родном доме девочка чётко знала, где женская половина, с которой она не может отлучаться. При мужчинах она обязана не открывать рта, должна носить хиджаб. А русские, кажется, собрались сидеть в столовой. О Аллах всемилостивый! Тут и мужчина! И ещё один! Что ж, придётся турецкой девушке сидеть голодной.       При виде хозяина дома мать Сафие просияла улыбкой.       — Граф! — присела она церемонно.       — Что ты, Мириам! Ты уже давно не институтка!       — Владимир Сергеевич! Вы заменили мне отца! Я рада Вас видеть через столько лет! — звенит голос женщины, будто она скинула с плеч лет двадцать.       — Я тоже рад тебя видеть, Мириам! У тебя такая прелестная дочка!       Воронцов пытается придать голосу наибольшую мягкость, чтоб интонации были похожи на привычные восточным женщинам.       – Ах, граф! Вы всё так же любезны! — делает комплимент Мириам. — Представляю Вам мою Сафие!       — Ты очень выросла, Сафие! — улыбается этот страшный мужчина.       Откуда он её знает?! Ах да! Мама говорила Сафие, что когда-то давно возила её в Москву, но поездка стёрлась у девушки из памяти.       От непривычной обстановки закружилась голова, и Сафие пришла в себя лишь в маленькой розовой комнатке. Рядом с ней девочка, её ровесница.       Светлые волосы, серые большие глаза. Она совсем не похожа на азербайджанских девочек.       — Ну как ты себя чувствуешь? — спрашивает она турчанку, кладя ласково руку ей на лоб.       — Спасибо, мне уже лучше! — пытается спрыгнуть с кровати Сафие.       — Что ты, что ты! Лежи! — останавливает её девочка и подкрепляет свои слова решительным жестом руки, так что Сафие остаётся на постели. — Меня зовут Люба. Я дочка Софьи Ивановны, хозяйки этого дома. Моя и твоя мамы — подруги.       Люба объясняет, как учительница.       — Да, Люба, моя мама тоже рассказывала мне о своих подругах! — звонко говорит Сафие.       Люба улыбается:       — Ну вот теперь видно, что ты оклемалась! А то совсем нас напугала!       В дверь заглянула девочка лет девяти или десяти, с тёмными волосами и зелёными, как изумруды, глазами.       — Любань, можно к вам?       Старшая сестра засмеялась:       — Да неужели и ты напугалась, Вера? Что-то на тебя не похоже, чтобы ты просила разрешения войти!       Но Вера уже в комнате.       — Ты заболела? — обратилась она к Сафие. — Тебя полечить? Может, доктора позвать?       Сафие всполошилась. Доктора? Мужчину? Нет! Ни в коем случае!       — Тогда я тебя полечу, — говорит решительно Вера.       Люба запротестовала:       — Ты-то полечишь! Вера! Оставь нас!       Вера ушла, но через минуту вернулась с Динкой. Люба сказала, отведя девчонок за дверь:       — Вы бросили гостей! Миша и Николка там одни! А ну-ка! Марш!       Катерина Петровна приехала. Она была в розовом платье с узкой однотонной юбкой. Крой остромодный: короткий рукавчик фонариком, воротничок стоечкой со складками, и к платью ещё высокий чёрный корсаж.       С мадам Басмановой были дочка восьми лет и трёхлетний сын. Полуброшенные мальчики Бутовы спрашивали у Катерины Петровны с пристрастием, где Петруша. Надежда Николаевна делала сыновьям большие глаза, а новая гостья оправдывалась.       — Петруша в корпусе, — сказала Катя, — у него лагеря будут перед последним классом, а у Лизоньки переводные экзамены, поэтому я их не взяла с собой.       Хотя Лизонька больше интересовала Любу, конечно, чем Николая с Михаилом. Мальчики с Верой и Ванюшкой отправились во двор играть в лапту.       Вера летала по полянке, как бабочка, в жёлтеньком платьице с тремя рядами оборок на юбке, с рукавчиком до локтя, с узкими белыми кружевами, в жёлто-лимонной шляпке с красной ленточкой и розочкой, размахивала битой, ловила и отбивала мяч. Любо-дорого посмотреть!       Женщины с младшими детьми тоже вышли погулять.       Азинька в таком же, как у матери, розовом платье сарафанчиком, с розовой нижней юбкой, выглядывающей из-под низу, а верхняя покороче и попышнее, посветлее и украшена по подолу цветочными гирляндами, вышивкой. Катя улыбнулась: «Сама вышивала дочке!»       Сверху сарафанчика полагалась белая кофточка с рукавами, но Александра всё время пыталась снять её. По мнению мамы, с голыми плечами гулять было ещё холодно, поэтому Катерина с Азей затеяли спор.       Порядок навела Люба, взяв Азиньку и уведя её к Динке и Сафие. Девочки стали играть и плести венки из мать-и-мачехи. Восточная красавица вначале стеснялась, а потом тоже стала плести венки, поняв, что здесь её спокойствию ничто не угрожает.       Люба и Сафие рассказывали друг другу, какие сердечные волнения их посещали, какие книжки они читают, о чём мечтают. Оказалось, что и турчанка, и москвичка думают об одном и том же.       — Сафие, душечка! Давай с тобой дружить, как наши мамы дружат!       — Давай! — обрадовалась Сафие.       — Давай друг другу писать письма! Будем поверять самые сокровенные тайны! Это же так интересно! — мечтала Люба.       - А вдруг у меня будут ошибки! Я ведь плохо знаю русский письменный! - побоялась Сафие.       - Ничего страшного! Наоборот! Чем больше пишешь, тем лучше получается!       А женщины наконец остались одни и могли поговорить обо всём, что их волновало.       Ксения Филипповна присоединилась к ним как раз перед самым ужином.       — Что ж, я же ж, душечки мои, прямо с дежурства! Приняла сегодня десять детишек! Все, слава Господу, здоровенькие, пухленькие, миленькие! Мамочки тоже, слава Богу, все живы, здоровы, молоко, надеюсь, у них будет! А вы же ещё не ужинали?       Софья, Мириам, Катя и Надя переглянулись и засмеялись: Оксана в своём репертуаре.       Софья вдруг сказала:       — Душечки! А давайте в честь нашего института напишем стихи!       — Стихи? О чём?! — спросила Катя.       — О нас, о нашем институте! — решительно отвечала Софья.       — Мы же ж не умеем! — протянула Оксана разочарованно.       Ей хотелось поскорее поесть.       А Катерина и Надежда подхватили с интересом предложение подруги.       — Ты же ж, Горчакова, наш неизменный вождь! — с восторгом сказала Нечипоренко. — Валяйте, сочиняйте стихи! Только кушать охота же ж всё одно!       — Потерпи, Оксаночка, немножко! — засмеялась Софья, - может быть, и ты нам подскажешь вкусную рифму!       И женщины принялись творить, пока их не позвали ужинать.       Когда ужин был закончен, дети накормлены и отправлены спать, Софья и её подруги собрались в гостиной.       — Ну, что у нас получилось?       Софья, как учительница, собрала листочки у подруг, взяла лист бумаги, перо, переписала все куплеты.       — Итак, душечки, слушайте! Плод нашего коллективного творчества! Прошу любить и жаловать! И не критиковать!       Софья прочитала хорошо поставленным, учительским голосом, по своей привычке немного сильнее, чем нужно, растягивая ударные гласные.             - Отечество нам — милый институт             Промчались наши годы быстротечно,             И вот опять мы собралися тут.             Мы стали сёстрами, и будем ими вечно.             Отечество нам — милый институт!             Погибла наша смелая Варюшка.             Какие нас ещё потери ждут?             Всегда мы будем помнить рыжую подружку.             Отечество нам — милый институт.             Наш резвый воин — милая Мария,             И класс, и госпиталь — всё для неё редут!             Кузнечик не забудет стрелы боевые.             Любви их родина — наш институт!             Оксана, Катя, Мириам и Тата —             Все к Софье на день ангела придут.             Она наш верный предводитель, как когда-то.             Отечество нам — милый институт.             Судьба качала на своих качелях,             Казалось, бури чёрные сметут!             Держались стойко мы, смеялись, вместе пели —             Отечество нам — милый институт.             Мы на всю жизнь запомним нашу Эмму,             Судьбы персты часы перевернут.             Её любовь не сразу оценили все мы,             Отечество нам — милый институт.             Мы были девочки, мы о любви мечтали,             Почти у всех нас дочери растут.             Они, как мы тогда, в своём пути, в начале.             Отечество нам — милый институт.       — А кстати, где же наша Эмма? — спросила Катя. — Я так давно не видела фройляйн Штольц!       — Где ж ей быть — всё в институте! В прошлый раз она с нами встречалась, — отвечала Оксана.       — А в этом году Эмма Оттовна отправилась на курорт вместе со своим супругом Григорием Ефимовичем! — пояснила Софья. — У нас ведь каникулы начались чуть раньше в связи с коронацией Его Императорского Величества.       — Коронация… Помните коронацию Его Величества покойного государя императора Александра Третьего? — спросила Оксана.       — Не беспокойся, душечка! — воскликнула Катя. — Граф Илларион Иванович уже имеет опыт подготовки к этому торжественному событию! Он же и в прошлое царствование возглавлял комитет по подготовке к коронации!       — Какой Илларион Иванович? — наивно спросила Оксана.       Софья и Катя объяснили, что речь идёт о министре двора, возглавляющем коронацию и Николая II.       - Это папенькин знакомый! - сказала Катя, как в детстве.       На самом деле, в выдвижении на первый план Воронцова-Дашкова сыграла роль императрица-мать Мария Федоровна, «особым благоволением» которой он пользовался. Жена его была близкой подругой Марии Федоровны, а с другой стороны, императрица недолюбливала свою невестку Александру Федоровну, а с некоторых пор и её сестру Елизавету Федоровну, ну и её мужа Великого Князя Сергея Александровича.       * * *       Мириам сидела на диване в расслабленной позе и отдыхала. Дальний путь из Нухи утомил её, хотелось уже пойти улечься спать вместе с дочкой. Глаза закрывались. А подруги продолжали свою тему.       — И городской голова с гласными Думы, и члены городской управы, и духовенство с хоругвями, и губернское дворянство, и, наконец, московский губернатор — все будут встречать царскую чету! — с воодушевлением говорила звонкоголосая Катя.       — Ты так об этом говоришь, Катюш! — подметила Софья. — Ты хочешь присутствовать на коронации Его Императорского Величества?       — Папеньке, наверное, пришлют приглашения! — ответила Басманова. — А ты разве не поедешь на коронационные торжества, Сонюшка?       — Достаточно того, — засмеялась Софья, — что мой супруг по должности будет в них участвовать! Однако вернёмся к нашему сочинению.       — Да! — снова воскликнула Катя. — Я предлагаю сочинить к стихам музыку!       — Ну вот же ж тебе и ноты в руки! — кивнула Нечипоренко на Катю и на рояль в гостиной.       — Хорошо! — тряхнула колечками волос на лбу Катерина и отправилась за инструмент.       Через полчаса разговоров мелодия была представлена на суд бывших институток.       — Как же ж подходяще! — удовлетворённо сказала сытая Оксана.       На полный желудок ей всё нравилось.       — Мириамочка! Спойте вместе с Катюшей! — сказала она закавказской гостье.       Но Софья тоже заметила, что Мириам уже почти засыпает.       — Мне очень неловко, душечки! Но все мы утомились, поэтому предлагаю продолжить наши посиделки завтра!       Оксана и Бутовы поехали домой. Катя не могла ни разбудить своих малышей, ни оставить их у Сони. Хорошо, что есть телефон: можно сообщить родителям, что Катя с детьми остаётся у Воронцовых.       — Прости, душечка, что навязались тебе! — оправдывалась графиня Басманова.       Софья пригрозила, что обидится, если подруга будет так говорить.       — Ты же знаешь: мы с тобой как сёстры.       — Сонечка! Мы столько лет не виделись! Пойдём посекретничаем! — предложила Катя. — Я тебе всё, всё расскажу!       На душе накопилось много, но не с кем было поделиться. И о Мише, и о детях, и о трудностях, и о достижениях, о дружбе с Вандой и о путешествиях по Белоруссии, Польше, Европе. Катя говорила, как будто прорвалась плотина.       - Соня! Мне представляется, словно мы с тобой сбежали из дортуара в умывальню! Помнишь, как в институте делились тайнами?! Страшилки рассказывали! О «чёрной невесте», о «белой даме»!       Софья, как ни хотела спать, слушала внимательно, делала замечания, делилась своим отношением к услышанному.       — А ты знаешь, Катюша, что Владимир прошлым летом был в Омске?       — Да, родители писали, что граф встречался с Сергеем, видел моих племянниц и невестку, но я бы хотела услышать о брате из первых уст!       — Так можно спросить его! — обрадовалась Софья.       Но граф вовсе не разделял радость полуночниц. Ему хотелось поскорее заполучить жёнку в спальню, но он понимал, что этой ночью в приоритете у Софьи графиня Басманова.       Он заглянул к Софье с Катериной, те попросили его рассказать о Шестаковых-младших, но Владимир Сергеевич выразительно посмотрел на фамильные напольные часы, которые показывали уже половину третьего ночи.       — Графиня, — склонил он почтительно голову перед Катей, — разрешите продолжить эту увлекательную тему завтра!       — Хорошо, — пискнула та, как институтка.       Воронцовы засмеялись единодушно. Катя подумала: «У счастливых супругов и мысли, и чувства одинаковые».       Когда, наконец, дамы скрылись в своих комнатах, граф смог вздохнуть спокойно.