Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Омский вокзал пока ещё строился. За стройкой обнаружились пути, на которых стоял служебный поезд из трёх вагонов. Генерала Воронцова с ординарцем подвели к среднему.       Здесь Владимир Сергеевич увидел, что в вагон садятся Белелюбский и Березин. Владимир Ильич – в генеральском мундире, хотя даже в ресторане был в штатском. Стюард (проводник) показал каждому его купе. Генералы ехали каждый в отдельном, ординарцы – втроём.       Воронцов расположился в своём купе, посмотрел, как бежит за окном степь, ровная как стол и скучная, как больничная палата. Он постучался к соседям и пригласил их в своё купе – выпить и поговорить.       Стюард принёс коньяк и закуски.       – Вы, наверное, Владимир Сергеевич, удивлены, что мы тоже едем с Вами в Александровский посёлок? Мы там уже года три строим мост через Обь! – сказал Николай Аполлонович.       Воронцов удивился про себя, что инженеры сразу не сказали, что и этой стройкой занимаются они, но вслух и звука не проронил, как будто так и надо.       – Расскажите, пожалуйста, поподробнее, если можно, о сооружении путей и моста там, на Оби? – спросил он.       Березин ответил:       – Вы, наверное, знаете, что первоначально Транссибирская магистраль должна была пройти через Томск – университетский город, крупный центр, всё прочее. Но в Томске Обь сильно разливается, на 12 вёрст, поэтому мост пришлось бы строить протяжённый. Это слишком дорого.       Белелюбский добавил:       – Представьте, как разозлились томские купцы, что их город обошла такая грандиозная магистраль! Впрочем, Владимир Ильич, - он кивнул на собеседника, – может Вам объяснить поподробнее. Он входил в гидрографическую комиссию, которая определяла маршрут магистрали. Кстати, в ней участвовал Николай Георгиевич Гарин-Михайловский, столичный писатель и инженер! Вы знакомы с ним?       Воронцов был знаком с писателем, они с Софьей встречались с Михайловским в Москве. Но генерал Березин почти перебил собеседника:       – Гарину-Михайловскому мы как раз обязаны изменением маршрута Транссибирской магистрали! Он убедил комиссию, и меня в том числе, что мост через Обь нужно строить в селе Кривощёково. Там гранитные скалы выходят на поверхность, а ширина разлива Оби всего 400 сажень.       – Забавно, что линия пересечения Оби прошла по местному броду для скота! – добавил Белелюбский.       Ему было приятно вспоминать начало работ над переправой через Обь: прошло уже более четырёх лет!       «Бедный скот! – подумал Воронцов. – Где ж теперь коровы переходят через реку?!» Но промолчал.       Николай Аполлонович весело предложил налить ещё по рюмке коньяку.       – Господа, я думаю, что рассказ об особенностях моста удобнее будет продолжить на месте!       Воронцов с Березиным согласились. Рисовать и читать на ходу было невозможно.       А в это время в купе ординарцев, когда Елоховский отошёл по естественной надобности, его спутники, – назовём их по-грибоедовски: г-н N. и г-н D., – шушукались:       – Чего это он везёт?       – Фотоаппарат! Вы видите, он всё фотографирует! Шпионит, что ли?       – Или шпионит, или, ещё того хуже, секретный агент!       – Британский?!       Оба глубокомысленно замолчали, обдумывая сказанное. Они даже не осознали, что всю информацию только что выдумали. Один почесал затылок:       – Слушайте! А вдруг он нашим господам навредит, донос напишет?!       Второй ему ответил:       – Всяко может быть! Давайте выкрадем у него эту адскую машинку!       Но они не успели ничего предпринять: Елоховский вернулся в купе. Свой баул с камерой и отснятыми материалами он хранил как зеницу ока. Напрасно г-н N. и г-н D. предлагали Степану Евстафьевичу выпить, отвлекали разговорами. Ординарец Воронцова бдил крепко! Иначе нельзя: страшно себе представить, какой разнос ожидает того, кто не выполнит в точности приказы генерала Воронцова! Да и вообще фотокамера – вещь дорогая, а снимки, сделанные по дороге, уникальны!       Елоховский, видя такой ажиотаж вокруг себя, приготовился уже было не спать ночь, но, на его счастье, генерал вызвал ординарца к себе в купе.       – Сударь, чтобы камера Вам не мешала устроиться комфортно, отдайте её мне на хранение!       Прямо будто Господь услышал молитвы Степана Евстафьевича! Он вздохнул с облегчением. Воронцов, забрав сумку с фотоаппаратом, на всякий случай заперся в купе.       Утром граф проснулся рано. Дни стояли самые длинные в году, и Воронцов заметил, что светает, учитывая разницу в часовых поясах, так же, как в Москве: в четыре утра солнце было уже над горизонтом. Поезд шёл навстречу светилу, и его утренний свет был приятен глазу.       Окрестности вдоль полотна изменились: открылась ровная, сухая местность, покрытая березнячком, в котором всё чаще мелькали хвойные деревья. Граф постарался сделать несколько физических упражнений, чтобы размять затекшие на вагонной полке мышцы: он один в купе, никому не мешает. Баул с камерой по-прежнему стоял рядом с диваном.       Стюард, услышав возню пассажира, тоже проснулся и пришёл предложить чаю. Владимир Сергеевич не отказался, но есть ничего не стал. Делать было нечего, и он продолжал смотреть в окно, сочиняя про себя письмо Софье.       «Милая, родная моя Софи! Скучаю по тебе! В мечтах засыпаю с тобой по вечерам и утром просыпаюсь рядом! Господь с тобой и с детьми! Как Серёжа? Уехал ли в Петербург?..» Верочка, Люба, Ванятка и Дина – лица всех прошли перед мысленным взором отца.       Неизвестно, когда удастся написать и отправить письмо. Обычно он писем из поездок не писал, но никогда и не отлучался столь надолго. Вагон ходил на рельсах направо-налево, поэтому выписывать ровные буквы было совершенно неосуществимо.       Так в грёзах прошло время, и в купе заглянул Березин.       – Граф! Скоро подъезжаем! Не хотите ли присоединиться к трапезе?       Граф поблагодарил, заказал себе омлет, позвал ординарца: «Сторожи свой баул!» и пошёл к Владимиру Ильичу в надежде узнать ещё что-нибудь о строительстве моста.       За окном тянулись тёмные сосновые боры, природа была красива. Лето, хорошая погода – красота! Съел омлет, выпил кофе. В Москве кофе вкуснее, хотя вода и здесь неплохая!       Через некоторое время поезд остановился посреди густого соснового леса.       – Ваше сиятельство, приехали! Александровский посёлок!       Воронцов со спутниками спустился из вагона на песчаную тропинку. Здесь лес немного отступил под напором человека. Вдали виднелись складские здания и конторы.       На линейке доехали версту с небольшим до реки. Воронцов отметил, что здесь удобно было соединить берега Оби железнодорожным мостом. Строительство шло с восточной стороны. Это зрелище поразило воображение новичков! Огромные гранитные быки, грандиозные деревянные леса, как и в Омске, по размеру будущих металлических ферм, высотой с будущий мост. Он будет висеть над рекой на высоте 17 метров!       Пока ждали переправы, Елоховский опять разложил свою камеру. Солнце светило уже с юга, поэтому фотографировать было удобно.       Переехали на лошадях через реку. Воронцову это напомнило форсирование водных преград на фронте. Пока лошади взбирались на крутую гору, граф шёл пешком. И так слишком много приходится сидеть и лежать! Другое дело – Белелюбский и Березин! Они-то вынуждены быстро бегать на своём строительстве, хотя тоже не молоденькие!       Белелюбский рассказывал с гордостью:       – Мост через Обь в полтора раза длиннее моста в Омске! Девять пролётов – примерно такого же размера, как на иртышском мосту, – лежат на каменных опорах. Дно Оби здесь гранитное.       – Сама природа способствует строительству! – сказал Воронцов.       – Гарин-Михайловский сэкономил казне около трёх миллионов рублей тем, что настоял на этом варианте! – сказал и Березин.       Граф обернулся на реку. Она протекала как бы в скалистой трубе, не позволяющей течению отклоняться и менять свой характер. «Удобно!» – подумал Воронцов и мысленно поаплодировал остроумному и настойчивому Гарину-Михайловскому.       На правом берегу Оби строительство шло шире и интенсивнее.       – Здесь же будет и основная станция, начало Средне-Сибирской магистрали, – показывал Воронцову инженер, – а вон там, в трёх верстах, уже устроена пристань. Все необходимые материалы доставляются сюда по реке!       «Даа, тут скоро закипит жизнь, не хуже, чем в Москве и Петербурге!» – подумал граф.       Поехали дальше на линейке. Их встретил мужчина с породистой внешностью, высоким и широким лбом – главный инженер строительства Григорий Моисеевич Будагов. На мундире путейца звенели ордена Станислава 2-й степени и Владимира 4-й степени. Он поприветствовал прибывших, пригласил отобедать.       Воронцову не терпелось закончить с делами, но пришлось ехать в трактир. Здание было похоже на обыкновенную избу постоялого двора или почтовой станции: длинный сруб с шестью окошками и входом, с треугольным фронтоном посредине, тёмные брёвна в четыре обхвата. Сибирь!       Сели обедать. Свежая рыба, только что выловленная и приготовленная, была необыкновенно вкусна. И ординарцам перепало деликатесов.       Воронцов задавал инженерам вопросы о строительстве моста и железной дороги, о характере грунтов, рельефе местности и климате.       Говоря об истории строительства у села Краснощёково, Будагов с благодарностью вспоминал Гарина-Михайловского: «Деятельность этого остроумного, талантливого человека и превосходного товарища делает всю внутреннюю жизнь строителей, их работу как-то особенно красочной и приятной. Кланяйтесь при случае, ваше сиятельство, Николаю Георгиевичу! Мы надеемся его ещё увидеть здесь!» Воронцову было очень приятно, что коллеги способны дать такие хвалебные отзывы о своём знакомом.       – Да, кстати, - сказал Георгий Моисеевич. – Вы прибыли в наш посёлок – в наш посёлок! – подчеркнул он ещё раз с улыбкой, – в исторический момент! С данного времени он будет называться Ново-Николаевским в честь государя Императора Николая Александровича!       После обеда Воронцов откланялся: ему необходимо было побыть одному. В комнате, которую он попросил у хозяина трактира, граф сел за письменный стол и сделал запись в своём деловом блокноте:       «Господин инженер Белелюбский Н.А. в верхнем строении моста через Обь применил полупараболические фермы с опорной стойкой и одним криволинейным поясом, с двухраскосной системой решётки ферм. Такая система, обладая высокой жёсткостью, уменьшает длину панели и облегчает вес частей моста, а присутствие опорной стойки в ферме упрощает устройство опорного узла и опорной рамы и облегчает конструирование сопряжений опорной поперечной балки с фермами.       Инженер изобрёл новую конструкцию проезжей части моста с шарнирным опиранием поперечных балок на узлы ферм через специальные детали, обеспечивающие работу проезжей части независимо от ферм. Это изобретение мирового уровня!»       Рядом сделал рисунки фермы, моста и гранитных опор.       Затем он написал письмо жене: сообщил о встрече с Сергеем Шестаковым, описал красивые, высокие и лесистые берега мощной сибирской реки Оби, – запечатал листок в конверт, надписал адрес: «Москва, Якиманка, Мароновский переулок, в собств. доме гр. В.С. Воронцова, Ея Сиятельству Графине С.И. Воронцовой» и попросил отправить как можно быстрее. «Наверное, Пётр сообразит доставить письмо в деревню, если Софья ещё не вернётся в Москву к тому времени!»       Он посмотрел на часы: было уже около шести вечера.       «Надо бы узнать, как мне дальше добираться до места!»       Здесь, в бывшем Александровском, с сегодняшнего дня Ново-Николаевском посёлке, не было ни высшего общества, ни окружного начальства! Единственные генералы – это были инженер, подрядчик и он сам, граф Воронцов. А время не ждёт! Надо отправляться в путь!       Он прошёл к трактирщику и спросил, где можно взять курьерских лошадей. «Да, ведь ещё надо искать моего Елоховского! Куда он запропастился?!»       Но Степан Евстафьевич уже шёл сам к графу.       – Ваше превосходительство! Разрешите доложить!       Воронцов внимательно слушал.       – Господин генерал! Уже построена ветка до Красноярска! Хотя до регулярного движения поездов ещё далеко, но полотно положено и ходят рабочие поезда!       Воронцов вздохнул: придётся идти к начальнику станции!       Он потребовал у трактирщика коляску, кликнул с собой Елоховского: вдруг придётся ехать на восток сразу же! И они вдвоём, с камерой, отправились на станцию.       В маленьком деревянном домике, густо покрытом искусной резьбой, – временном здании станции Обь, – Воронцов нашёл начальника. Тот был похож на всех начальников низшего звена: низенький, пугливый, со следами оспы на черноватом лице. Граф, показав ему свои документы, спросил о пути в Красноярск. Начальник при виде генерала немного скукожился от страха, но пообещал сделать всё возможное, чтобы отправить его превосходительство по назначению.       «И ездят же такие блестящие господа, прости Господи, в этакую глушь!» Начальник искренне недоумевал, что генерал забыл в Сибири. «Ему бы по паркету шаркать сапогами, натёртыми до блеска! Такой забьёт, если что не по его!» Видно, в своём страхе перед начальством железнодорожный чиновник был не в состоянии видеть то, что есть, а не то, что представляется в воображении.       – Пройдите, пожалуйста, в зал ожидания! Ваше превосходительство! Мы вам сейчас предоставим ужин, свежую прессу!..       От ужина Воронцов отказался, а газеты уже несколько дней не читал!       Это был местный листок, напечатанный на кустарном типографском станке. Назывался «Александровский вестник». Граф почитал о заводах, переданных для управления от семейства Демидовых в Кабинет Его Императорского Величества. «Да, всё тут казённое! – подумал Воронцов. – Всё дышит казною, всё управляется Государем. Но хватит ли Государя на все мелочи?» – внезапно пришло ему в голову.       Вдруг он увидел, что начальник станции летит к нему с выпученными глазами.       – Ваше ппп-превосходительство! Там… там жандармы пришли… В-вашего ординарца арестовывать, вот! – выпалил он, поминутно заикаясь.       «Что за чёрт?!» – мысленно выругался Воронцов и побежал, поправляя саблю на ходу.       Два офицера в голубых, так ненавистных Владимиру Сергеевичу мундирах зажали с двух сторон в тиски капитана Елоховского.       Генерал подошёл и бешеным голосом, выпучив глаза на манер государя императора Николая Павловича, произнёс:       – Что здесь происходит, чёрт вас возьми!       В душе он оставался холоден и спокоен. Но перед этими господами необходимо было разыгрывать представления, чтобы они понимали, что он от них хочет.       Сибиряки в жандармской форме лениво обернулись. Один из них сказал, жмурясь, как кот на сметану, и характерно поводя светло-рыжей головой:       – Ваше превосходительство! Это не по Вашему ведомству!       А второй засмеялся:       – Шпиёна, вишь, поймали!       «Р-распустились!» – возмутился Воронцов про себя. А вслух он сказал очень спокойно, но с металлом в голосе:       – Это мой ординарец, и будьте так любезны оставить его в покое! Я сам отдаю ему приказания!       Жандармы поняли, что целесообразней для собственной безопасности всё же вступить с генералом в переговоры.       Старший сказал:       – Ваше превосходительство, давайте лучше не здесь! Пройдёмте в полицию!       Ему хотелось быть хозяином положения. Но Воронцов не сдавался.       – Представьтесь по форме!       – Поручик Булавин!       – Капитан Киселёв! – козырнули они.       – Господин капитан! Господин поручик! – сказал Воронцов с серьёзным видом. – Я запишу ваши фамилии и звания.       Он достал блокнот и что-то в нём черкнул карандашом.       – И я обо всём доложу вашему начальству. Будьте покойны!       Его тон был зловещим, особенно в сочетании с этой фразой. Он козырнул жандармам.       – Капитан! – обернулся он к ординарцу. – Что же вы валяете по полу мой багаж?! – и кивнул на баул с фотокамерой. – Забирайте его, и шагом марш!       И, не дав опомниться Елоховскому, пошёл вместе с ним на неухоженный в период стройки перрон вокзала. Киселёв с Булавиным остались стоять, открыв рты.       – Ваше превосходительство! Выручили! – благодарил Степан Евстафьевич.       Воронцов не знал, выручил или нет. Здесь не Москва – не затеряешься, и подорожной, подписанной Великим Князем, нет, да и самого Константина Николаевича уже несколько лет нет на этом свете… Он обратился к своему спутнику:       – Давайте пройдём пока в тень деревьев, чтобы солнце голову не напекло.       На самом деле генерал не хотел маячить на виду у жандармов. Прошли в сосновую рощицу.       – Подождите здесь, капитан! Я выясню насчёт поезда на Красноярск!       Ординарцу было неудобно, что не он хлопочет, а их превосходительство. Но Воронцов на такие вещи не обращал внимания. Ему главное было – скорее добраться до места. Он ненавидел задержки!       Начало уже темнеть, когда начальник станции сообщил генералу, что можно пройти на служебный поезд до Красноярска.       – Я провожу!       – И сколько, интересно, времени занимает путь в этот славный город? – спросил Воронцов.       – Вёрст семьсот проедете… чуть больше суток, Ваше превосходительство! Дорога ещё не очень! До Болотной-то в момент домчите! А там ещё придётся поболтаться!       – Сам-то не болтай! – огрызнулся Воронцов. – Веди в вагон.       Граф вдруг вспомнил:       – Ах, ординарца моего позови. Вон он в той рощице, сбегай-ка за ним! И баул свой пусть не забудет.       Воронцов усмехнулся в ухоженные усы и пошёл к вагону.