Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Перед отъездом из Москвы Воронцов заехал ещё раз в штаб военного округа, взял там срочные бумаги и только тогда отправился на вокзал. Багаж его состоял из небольшого саквояжа, так как он предполагал, что, возможно, придётся какую-то часть пути проделать верхом.       С ним ехал ординарец, капитан Елоховский, тридцатилетний Степан Евстафьевич, плотненький тёмный блондин. Его баул отличался гораздо большими размерами, но Воронцов ничего не сказал ему.       В поезде граф смотрел в окно, наблюдая убегающие домики, поля и лесные полосы, думал о Софье. Они всегда прощались у порога дома: Владимир Сергеевич не хотел, чтобы жена его провожала. Он целовал её и уходил. Вернее, садился в коляску и уезжал. Наверное, Софья смотрела ему вслед, но он не оборачивался. «Долгие проводы – лишние слёзы».       Поезд был курьерский, вагон мягкий, купе отдельное. Воронцов попросил коньяку, сигары, пригласил в купе Степана Евстафьевича, хотя тот говорил, что ему не положено, но генералу было некомфортно пить в одиночку. Он расспрашивал ординарца о жизни. Капитан рассказывал о семье. Воронцов был солидарен с собеседником, который скучал по своим малышам. Лицо графа тронула грустная улыбка.       В дороге Владимир пытался читать, но буквы прыгали и расплывались, и он бросил эту затею.       Уже через двое суток с небольшим прибыли в Омск.       Генерала ждали у вагона, препроводили на военный катер, переправили через Иртыш. Ширина реки здесь была с полверсты.       По дороге в гостиницу граф сразу почувствовал, что в Омске жарко. Дождей давно не было, дул ветер с песком. «Ещё засухи, пожаров и голода не хватало!» – мельком подумал Владимир. Он нехорошо запомнил недавние голодные годы.       Утром Воронцов проснулся рано и решил схулиганить - пойти на берег Иртыша и искупаться. Видели бы вы хитрое выражение на его лице! Он надел полотняный костюм и тихонько прошёл по коридору гостиницы. До реки было чуть больше версты, и Владимиру было жаль, что нельзя пробежаться по улице города. Купание подействовало освежающе, однако на обратном пути на влажную кожу налипли новые песчинки.       Граф вернулся в гостиницу, выпил кофе и отправился к командующему округом генерал-лейтенанту Таубе. Встретился там с офицерами из Омского военного округа.       Здание губернаторского дворца, где проходила встреча, представляло собой украшенный по углам рустом параллелепипед, на обязательном для омской архитектуры цоколе, – чтобы не страдало от наводнений. Подъезд с парадным балконом, с прямоугольным возвышением над карнизом – аттиком – подчёркивал неоренессансный стиль фасада, а в планировке и внутренней отделке помещений использовались приемы классицизма.       «И сюда дошла мода на эклектику!» – с сожалением подумал Владимир. Ему больше нравились здания в стиле классицизма или ампира, которыми он любовался в Петербурге в годы юности. Омск мог бы выглядеть как столица, но – как столица Западной Сибири, словом, чего-то недоставало городу до столичного лоска.       Воронцов поднялся по широкой двухмаршевой чугунной лестнице. Ажур её балюстрады напомнил графу незабываемые узоры лестницы в институте благородных девиц, на которые он смотрел много лет назад, не смея поднять глаза на Софью.       Максим Антонович Таубе – семидесятилетний человек, весь в орденах, с круглой лысой головой и расчёсанной надвое белой как снег бородой.       Владимир Сергеевич представился генералу, тот пригласил выпить коньячку за знакомство. Воронцов промолчал, что они были знакомы ещё с 1863 г., с польского похода. Максим Антонович начал рассказывать, что в Омске строится железнодорожный мост через Иртыш по проекту Николая Аполлоновича Белелюбского.       – Это выдающийся мостостроитель, с двадцатилетним успешным опытом! Так что всё должно быть выполнено в лучшем виде! Он как раз сейчас приехал на строительство.       – Так можно будет с ним поговорить?! – обрадовался Владимир Сергеевич.       Он всегда пользовался возможностью перенять опыт других.       Старый генерал внимательно посмотрел на приезжего впалыми глазами из-под «орлиных» седых бровей. Этот москвич ему нравился!       Таубе стал расспрашивать Воронцова о его военной карьере, очень удивился и обрадовался, что тот его помнит!       – Эх, более тридцати лет прошло, корнет! – сказал он, кликнув ещё раз ординарца с коньяком. – Выпьем за упокой души Вашего папеньки! Благороднейший был человек! …А мне не довелось побывать на Балканах! Завидую Вам, генерал: Вы сражались рядом с самим Скобелевым!       Затем Таубе повёл Владимира Сергеевича на экскурсию.       – Вот здесь у нас «царские комнаты» на случай приезда членов императорской семьи. Мебель, бронзу и предметы интерьера для них пожертвовали комиссионеры, владельцы акцизно-откупных обществ Западной Сибири, меценаты Рюмин и Базилевский, – сказал Максим Антонович.       Выйдя из дворца, Таубе показал графу находящееся напротив здание Военного собрания – двухэтажный дом с мезонином, построенный в стиле классицизма. Воронцов решил запомнить: может быть, там удастся найти Сергея Шестакова!       Владимир еле дождался, когда, наконец, поехали на строительство моста. Там дым стоял коромыслом.       На берегу был устроен помост в высоту самой постройки, и на нём собирали мостовой пролёт. Готовую конструкцию подтягивали к причаленным у берега баржам.       Белелюбский носился, стремясь уследить за всем. Воронцову вначале показалось, что Таубе раздвоился: инженер был такой же седой и лысый, только без генеральского мундира и без орденских звёзд.       Когда инженер освободился, Воронцов разглядел его получше. Густые бакенбарды оттеняли умное лицо Николая Аполлоновича с глазами чуть навыкате.       Воронцов хотел обсудить с ним сибирские технологии и стандарты строительства на железной дороге. Белелюбский состоял деятельным членом международных совещаний и конгрессов по установлению однообразных способов испытания строительных материалов, он основал в Петербургском институте инженеров железнодорожного транспорта лабораторию по испытанию материалов. Воронцов понял, что у Белелюбского сможет узнать много нового, касаемо сооружения мостов в условиях Сибири.       Тот рассказывал:       – Мост в Омске через Иртыш будет построен шестипролётный, по нему будут ходить поезда, что позволит не пересаживаться при путешествии в Сибирь из центральных районов и с Урала. Но я здесь ненадолго. Строительство ведут контрагент инженер Березин и производитель работ инженер Ольшевский.       Белелюбский представил двух мужчин.       Станислав Ипполитович Ольшевский, лет сорока, говорил с лёгким польским акцентом:       – Все материалы везли за тридевять земель. Гранитный камень для опор - из Челябинска, цемент – из Новороссийска, фермы – из Уфы, рельсы – с уральского завода Демидовых.       Березин, тёзка и ровесник Воронцова, добавил:       – Мост собирается практически вручную, рабочие показывают чудеса выносливости и работоспособности!       Граф смутился, будто это он был виноват в отсутствии механизации на строительстве.       – А смертность, травматизм на каком уровне? – осторожно спросил он, боясь печального ответа.       Таубе пообещал предоставить отчёт медицинской комиссии.       – И когда же планируется открыть движение поездов по мосту? – поменял тему Владимир Сергеевич.       – К концу года пустим! – ответил весело Березин, радуясь тому, что скоро строительство завершится.       Воронцов сделал пометки в блокноте, попросил у Владимира Ильича о личной встрече и откланялся, не желая мешать работе, показывать недоверие инженерам и рабочим.       * * *       Он спросил у Таубе, где можно найти капитана от инфантерии Сергея Петровича Шестакова. Тот ответил, что подполковник Шестаков служит в Сибирской стрелковой бригаде. Только что произведён в новый чин. Отправили к Шестакову ординарца, чтобы передал записку от генерала Воронцова. В ответной записке Сергей Петрович приглашал графа в гости. Адрес был указан. Воронцов в назначенный час прибыл на Тобольскую улицу.       Шестаковы жили в деревянном двухэтажном доме, богато украшенном узорной резьбой. Наличники на окнах сияли древнеславянскими знаками солнца, плодородия и др. На резном свисающем фризе Воронцов насчитал четыре ряда разнообразных орнаментов. «Какая работа! Какая красота! Жаль, нет здесь Елоховского с фотоаппаратом!»       Его ординарец в своём бауле, оказывается, вёз фотокамеру – он сделал снимки строительства моста через Иртыш и собирался в дальнейшем запечатлевать для памяти и наглядности инженерные сооружения и виды местности, где планируется трасса. Правильно Владимир Сергеевич ему не стал делать замечания при посадке в Москве.       Воронцов зашёл в дом и встретился с хозяевами. Сергею Петровичу не было ещё сорока лет, но шевелюра слегка поредела, он обладал довольно грузной фигурой и стал похож одновременно на отца и на мать.       Шестаков обрадовался, увидев графа. В глазах Сергея мелькнули огоньки светлых воспоминаний о том времени, когда Катя, Ася и Соня оканчивали институт и когда заключались их браки. Воронцов заметил это.       Но подполковник погасил эти огоньки и представил свою семью. Жена Анна, чуть полноватая после четырёх родов, с пышными тёмными волосами, лежащими очень крупной волной. Круглое лицо, круглые глаза, даже нос кажется круглым.       – Моя жена. Дочь войскового атамана Баскова, Анна Афанасьевна, – представил Сергей Петрович.       «Баской – красивый, по-сибирски, – отметил про себя Воронцов, припомнив рассказы Софьи о русских говорах. – Говорящая фамилия!» Он умел ценить красивое вокруг себя, будь то произведение искусства или красота женщины, - конечно, только с эстетической точки зрения. Кроме Софьи, ему никто не нужен!       И Сергей, и Владимир отвыкли за много лет друг от друга, поэтому держались несколько церемонно. Граф помнил несчастного юнкера Шестакова в жалком положении, но ни движением брови не позволил себе напомнить об этом, обращался к подполковнику на "Вы". Только вздохнул, вспомнив бедную Ольгу Николаевну Скобелеву!       Старший сын Сергея Шестакова – Александр, 13 лет, побритый наголо круглоголовый подросток. Кадет Сибирского кадетского корпуса, учится буквально рядом с домом - повезло! Сейчас на каникулах.       – Кадеты блистают на парадах и смотрах, – сдержанно похвастался отец. – А Ваши сыновья тоже кадеты, Владимир Сергеевич?       – Старший уже закончил корпус, уехал в Петербург, в артиллерийское, – поведал Воронцов. – Младший пока не дорос, но и ему предстоит военная карьера.       – Именно в кадетских корпусах вырабатывается та особенная выправка, которой отличаются кадровые офицеры, – кивнул Шестаков.       «Твоя-то выправка!» - сыронизировал про себя Воронцов. Он был стройнее Сергея, хотя старше его на 12 лет. Тут же графу представилась возможность убедиться, что Сергей Шестаков покушать любит.       За небольшим ореховым столом в столовой с голубыми стенами, куда пригласили графа, сидели три дочери. Сергей Петрович представил их гостю: Татьяна 11 лет, гимназистка, Анастасия, 9 лет, и Варвара, семи лет. Старшие брюнетки, младшенькая тёмно-русая. Все круглолицые и не худышки, с коричневыми лентами в волосах. У Таты часть локонов собрана на затылке, остальные рассыпаны по плечам. У Аси блестящие волосы гладко зачёсаны и заколоты в пучок на макушке, как у большой. А у Вари – длинная коса, как у институток или гимназисток.       Воронцов догадался, в честь кого названы дети. «Приеду – Сонечке расскажу!» – помечтал он о встрече с женой.       Мать довольно сурово смотрела на дочерей. Девочки, напротив, улыбались, они сразу поняли, что пришедший в гости генерал любит детей. Когда сидели за столом и мать требовала держать локти и спину, Ася, Тата и Варюлька иногда ловили лукавые искры из полуопущенных глаз гостя. Он довольно сочувственно на них взглядывал.       Думал и о Сергее: каково ему каждый день вспоминать, встречаясь с дочерьми, так растерянно пропущенную им Ильинскую, отвергнутую и погибшую Кулакову и оставившую его Черневскую? Ведь что-то значили эти барышни в его жизни, если он назвал детей их именами?       Удалившись после обеда в кабинет хозяина, за рюмкой обязательного коньяка, Воронцов поздравил Шестакова с повышением. Сергей ответил:       – И Вас, Ваше превосходительство, можно поздравить!       Воронцов смутился, как всегда в таких случаях. Но Шестаков предложил тост за удачную карьеру их обоих, и неловкость была сглажена.       Они поговорили о Шестаковых-старших.       – Я плохой сын! – посетовал Сергей. – Я уехал на восток, Катерина – на запад, а родителей оставили в Москве одних без сыновнего и дочернего внимания. Мы переписываемся, а телефонировать за три тысячи вёрст невозможно!       В сущности-то, два дня пути до Москвы - могли бы когда-нибудь и навестить отца с матерью! Но Воронцов знал, как служба затягивает.       – Ваши родители – необыкновенные люди! – прочувствованно сказал Воронцов. – Мы так благодарны Петру Ильичу и Елизавете Александровне! Дай им Бог здоровья! Они к нашей семье относятся как родные!       – Катерина писала, что Вы с ней кум да кума? – припомнил Шестаков.       Владимир Сергеевич ответил:       – Да, моя супруга пригласила Катерину Петровну в крёстные нашей старшей дочери!       Воронцов нарочно так сказал, не упоминая, что в то время Шестаков ещё не развёлся с Асей и не уехал из Москвы.       – Простите, подполковник, – обратился он к хозяину, затягиваясь предложенной сигарой. – Мы осмелились Вас записать в заочные воспреемники нашей младшей, Надежды. Вы не рассердитесь?       Сергей ответил, что нет, напротив, с радостью, и ещё раз поблагодарил за то, что Воронцов передал подарки от бабушки и дедушки внуку и внучкам.       – Мы тоже приготовим небольшую посылочку в Москву, пока Вы, граф, путешествуете на Востоке. Вы же потом будете проезжать обратно через нас? – утвердительно спросил Шестаков.       - Разумеется! - ответил граф. - Поцелуйте девочек от меня! У вас с супругой прекрасные дети!       Когда Воронцов простился с гостеприимными хозяевами, благодарный за общие воспоминания о давних временах, он всё ещё думал о сыне генерала Петра Ильича.       Шестаков командовал резервным батальоном в Сибирской стрелковой бригаде. По мнению Воронцова, резервные войска значительно отличались от действующих: офицерский состав в этих войсках менее подготовлен, и боевые качества ниже. «Не хотелось бы это обнаружить, только когда начнётся война!» – подумал генерал.       * * *       На следующий день была запланирована встреча с Березиным. Владимир Ильич предложил встретиться в ресторане «Шато». Воронцов заметил, что это деревянное здание на Думской улице имитировало черты мавританской Испании. Неповторимую экзотичность придавала ему веранда с арками. Картины на стенах просторного зала изображали противоречивость и безысходность жизненных коллизий. «Некстати», – подумал Воронцов, посчитав это дурным знаком.       Однако разговор с инженером ему понравился. Березин откровенничал:       – Для сооружения опор моста мы использовали кессоны. Это конструкции для образования под водой или в водонасыщенном грунте рабочих камер, свободных от воды. Разработка Евгения Кнорре, который работает сейчас на реке Томи.       Воронцов записал и зарисовал схему, которую показал ему Владимир Ильич. Затем стал уточнять технологию сборки пролётов.       – Сударь! Скажите, пожалуйста, какой вес и размер пролёта моста Вы считаете оптимальными? – спросил он.       – Длина пролёта на омском мосту более двухсот саженей, точнее 215. А вес – 30 с половиной тысяч пудов.       Воронцов сделал пометки в блокноте.       – Высота размещения конструкций, – объяснял Березин, – регулируется водой, которая частично заполняет баржи. Теперь мы буксируем пролёт к опорам и устанавливаем на них. А потом, набрав в баржи побольше воды, уводим их из-под места монтажа.       – Браво, господин Березин! – воскликнул Воронцов. – Кессоны при постройке опор и монтаж пролётов с помощью плавучих средств – это изобретение мирового уровня!       Березин покраснел от удовольствия. Генерал продолжал:       – Надо Вам подавать заявку на участие во Всемирной выставке! Пусть в Европе знают наши «русские способы»!       Тем временем принесли ранний обед, состоящий из стерляжьей ухи, сибирских шанежек, жаркого и нескольких бутылок вина. Воронцов не прочь был бы выпить и коньяку, да кто ж его пьёт в такую рань!       Вечером его и Елоховского ждал поезд на восток. Путь неблизкий, а чугунка – только до переправы через Обь.       Воронцов заехал в штаб округа, забрал документы, обещанный Максимом Антоновичем медицинский отчёт и отправился на вокзал в одной пролётке с ординарцем и его большим кофром.