Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Полицмейстер предъявил тело Федосье Никитичне. Старая женщина залилась слезами, закрыла лицо платком, запричитала: это была её Аннеточка.       Так, с этим ясно. Семён Аркадьевич решил, что надо съездить на разведку в богатый дом, где раньше жил старый князь Хованский, и попросил Воронцова поехать с ним. Тот согласился.       За последние четыре года, что дом стоял бесхозным, здание ещё сильнее обшарпалось. Везде была паутина; мебель, картины – всё было ободрано, на полу толстым слоем лежала пыль. Мужчины начали чихать.       – И где тут кто может быть? – спрашивал в пустоту полицмейстер.       Хотя известно, что именно в таких заброшенных домах могут скрываться преступники. Граф внезапно что-то вспомнил!       – Семён Аркадьевич! Ни в коем случае нельзя, чтобы в этот дом оставался свободный доступ! Знаете, некоторые барышни верят, будто в брошенном доме можно в зеркале суженого увидеть! Заберутся сюда, а потом увидят не суженого, а свою смерть, как Анна Хамовникова!       – Думаете, Анна пришла сюда из романтических соображений?       – Нет, Вы же сами говорите: она пришла в этот дом искать отца, князя Петра Хованского.       На этих словах Воронцов помрачнел. От полицмейстера не укрылось.       – Что опять случилось, Ваше сиятельство? – спросил он, дёрнув ушами.       – Простите, личные воспоминания.       Короче, ничего они не нашли в здании. Безруков приказал организовать дежурство: вдруг кто-нибудь заявится в дом.       – Задержать! – скомандовал обер-полицмейстер подчинённым.       Долго ждать не пришлось: какой-то страшный, худой и заросший человек появился в доме. Он шарил в комнате на полу – искал, похоже, что-то. Его задержали и доставили к полицмейстеру.       Семён Аркадьевич, прежде чем допрашивать, осмотрел его. На грязном и рваном платье его были следы крови. Волосы были спутаны, глаза – безумные, щёки провалены, зубов половины нет.       – Кто вы? – спросил Безруков.       – Я хозяин этого дома!       – Домовой, что ли?       На хозяина дома задержанный вовсе не тянул.       – Ну, пускай домовой! – ответил он.       – Назовитесь! – настаивал на соблюдении протокола полицмейстер.       – Общество меня давно отвергло, зачем я буду называть себя тем именем, с которым я вращался в нём?       Реакции и ответы страшного человека заставили предположить, что у него ум помутился. Безруков вызвал врача, тот пригласил психиатра из клиники Николая Склифосовского.       – Да, вы правы в своих предположениях. Очевидно, этому человеку пришлось пережить многие тяжкие моменты, вот голова и не выдержала.       – А можно его допросить?       – Попробуйте. Только без применения физического воздействия! – ответил доктор.       – Что вы делали в заброшенном доме?       – Это не заброшенный, это мой дом! Я там живу! Я купил его у князя Хованского, - запальчиво отвечал арестованный.       – У князя Хованского?!       Давно уже никакого князя здесь не было, и полицмейстер знать не знал старую историю, поэтому он не верил арестованному.       – Да, у князя Хованского. Я защищал свой дом: в него вторглась ведьма!       Ну да, у таких людей может быть неверное восприятие действительности.       – А с чего Вы взяли, что это была ведьма?       – Посмотрите на меня, господа! Я постарел, изменился, я скатился на самое дно жизни! Я потерял своё имя, деньги, свою жизнь! Я провёл пятнадцать лет на каторге! Так просто, по произволу суда! Здесь всё кругом иное, чем раньше! По Москве бегают чуть ли не самоходные машины! А она… Она встретилась мне в моём доме такая же, как в годы моей юности! Она нисколько не изменилась! Она такая же молодая и… господа, поймите меня правильно… обворожительная! Ведьма! Я должен был давно убить её! Меня попросили её убить!       Человек говорил об убийстве совершенно просто, будто его попросили нарубить дров или написать статью. Психиатр подумал, что речь идёт о «голосах», которые слышатся сумасшедшим.       – Так это вы её убили? – спросил Безруков, имея в виду бедную девушку Хамовникову.       – Я убил! Я хотел ей в сердце всадить осиновый кол, но у меня его не было под рукой! - завопил арестованный. - Я только железный прут нашёл! Кочергу! Но и она помогла! Я провёл 15 лет на каторге ни за что, но я там научился убивать своими руками! Никому нельзя доверять то, что должен сделать сам! И я убил её, убил наконец! Из-за неё, из-за ведьмы все мои несчастья!       – А зачем вы утащили труп в подземелье? – терпеливо выслушав все вопли, спросил полицмейстер.       – Она – ведьма, она должна жить в преисподней! Я её туда и препроводил! Что непонятного?       Полицмейстер поверил. Он отправил полицейского найти в доме орудие убийства - кочергу. А задержанного переспросил:       - Вы так и не ответили, что вы делали в доме сегодня?       - Да искал одну вещицу - обронил, кажется, в доме!       Эта реплика была похожа на разумную, собеседник, кажется, вошёл в контакт с полицейским.       - Минуточку! - Полицмейстер быстро собрал какие-то мелочи в ящике и разложил их на столе. - Посмотрите сюда: нет ли её здесь, вашей вещицы? Не-ет, не приближайтесь, издали смотрите, а то знаю я вас, преступников! Сейчас стащите что-нибудь!       - Плохо вижу я, ваше сковородие! - запричитал страшный мужик. - Не знаю!       Но от наблюдательного Безрукова не укрылось, как ярко вспыхнули глаза убийцы при виде колечка, найденного полицейскими у трупа девушки. Семён Аркадьевич, пожалуй, обладал встроенным детектором лжи, вернее сказать бы - детектором правды! Ничто от него не укроется, всё насквозь видит!       - Ага, любезнейший! Колечко это ваше?       Человек отреагировал, как ненормальный. Он снова ушёл от контакта и был нарочито безразличен.       - А.Х. - это ваши инициалы?       - Нет! - человек поднял подбородок и презрительно отвернулся, забормотав снова что-то неразборчивое.       Полицмейстер мог разобрать только: «Господи, не жалею ни о чём… избавил мир от ведьмы… Дай мне знак!»       В это время вошёл в кабинет Воронцов: он приехал узнать, не нужна ли его помощь. Арестант дико взглянул на него и воздел очи горе: «Господи! Благодарю тебя за прощение! О, Господень Великий Архангеле Михаиле!» - а затем начал класть крестное знамение.       Воронцов очень удивился, видя, что страшный человек в кабинете полицейского кланяется ему в ноги.       Тот сказал:       – О, святой Архистратиже Божий Михаиле! Молниеносным мечом Твоим отжени от меня духа лукаваго! - и он забормотал всё неразборчивее и неразборчивее, постепенно приходя в экстаз.       Присутствующие были поражены. Доктор сказал, что больной нуждается в покое и врачебном присмотре. Воронцов смотрел на несчастного и соображал, кого он напоминает и где он его видел.       Потом дошло.       Когда арестованного увели, Безруков объяснил:       - Ваше сиятельство! Это и есть убийца барышни Хамовниковой!       Воронцов ответил:       – Я его знаю. Её убийца - осуждённый шестнадцать лет назад на каторжные работы Николай Маркин. Он был обвинён в убийстве князя Андрея Хованского, которого до того обобрал и разорил.       «Андрея Хованского - "А.Х."», - сопоставил в уме обер-полицмейстер. Граф между тем продолжал:       - Обвинён, скорее всего, несправедливо: есть подозрение, что тот кончил жизнь самоубийством. Впрочем, князь Хованский сам решил, чего заслуживает, и тем самым уже искупил кровью свою вину. А Маркин и без того злодеяний наделал немало!..       Воронцов замолчал, вновь окунувшись в неприятные воспоминания. Безруков спросил:       – А что он тут о ведьмах?       – Господин обер-полицмейстер, я подозреваю, что барышня пала жертвой несчастного случая. Вы видите: Маркин не в себе. Могло ему что-то привидеться, а девушка пришла не в то время в ненужное место.       Воронцов догадался, что и Маркин заметил сходство Аннеты с юной Софьей и убил девчонку из мести бывшей мадмуазель Горчаковой, вернее под влиянием своих бредовых мыслей о событиях прошлого. Было страшно, что ненормальный человек остаётся жив и что его существование, его помутившийся разум угрожают Софье.       Безруков поговорил с графом о кольце, Воронцов высказал предположение, что, действительно, кольцо, находившееся в заброшенном доме, могло принадлежать его прежнему хозяину - покойному Андрею Хованскому, а после его гибели - Николаю Маркину. Не повезло Маркину: кольцо - лишняя улика против него!       Полицмейстер предложил графу Воронцову поехать вместе к генерал-губернатору и доложить о результатах расследования.       – Ведь половину фактов раскрыли Вы, граф, вдруг у Их Высочества возникнут какие-то вопросы, а я не смогу ответить! – аргументировал Безруков.       Владимир поехал домой переодеться в парадный мундир.       Дома он не стал пока ничего рассказывать Софье, успокаивающе посмотрел в любимые глаза и поехал к Великому Князю.       Сергей Александрович принимал на Тверской, в двух шагах от Кремля по крутой горке вверх. Трёхэтажный красный с белым дом по проекту архитектора М.Ф.Казакова слыл шедевром классицизма.       В приёмной Воронцов встретился с полицмейстером Безруковым, и они вместе зашли.       Кабинет был оформлен в строгом стиле, с преобладанием прямых углов и перпендикулярных линий, в коричневых тонах с белой отделкой деревом и кожей. Это было необычно для нынешнего времени эклектики и пышных украшений в псевдорусском стиле. Под потолком электрическое освещение довершало убранство комнаты белыми плафонами.       Все трое разместились в кожаных жёстких креслах, полицмейстер доложил обо всём, что удалось обнаружить, кивнул на графа: «Полковнику удалось узнать более половины из этого!»       Великий Князь удивился:       – Оперативно! Значит, Владимир Сергеевич, Вы знали когда-то этого человека?       – Да, Ваше Императорское Высочество, я знал Николая Маркина! Каторга не повлияла на его наклонности в лучшую сторону. Она только обучила его более изощрённому искусству убивать невинных людей!       Великий Князь поморщился. Он не любил морализаторских разговоров. Воронцов же осмелился высказать своё главное опасение:       – Ваше Высочество! Меня тревожит вот что... Я не уверен, что Маркина удастся удержать за решёткой, в больнице, что он не вырвется на волю и не начнёт убивать опять! Мало ли, что ему покажется, что ему в голову взбредёт!       Он опять не сказал ничего о Софье. Сергей Александрович ответил вопросом:       – Вы настаиваете на смертном приговоре Маркину?       Владимир смутился. Он не мог брать на себя такую ответственность – ответственность за чужую смерть! Но он давно уже взял на себя ответственность за жизнь Софьи, за безопасность детей.       «Казнить нельзя помиловать» – где ставить запятую? Это как раз был тот случай. Если бы пришлось драться с Маркиным в открытом бою – он бы иначе посмотрел тому в глаза! Граф – дворянин, офицер! Но подписывать смертный приговор, даже просто соглашаться с ним – нет, Воронцов не палач!       Великий Князь истолковал смущение по-своему.        – Если хотите, мы можем ввести Вас в состав суда, граф! Это только формальность!       Такое предложение ещё больше смутило Воронцова.       – Я не судья, Ваше Императорское Высочество! Я служу в Московском окружном комитете военных сообщений! У меня нет времени на другое поприще!       Великий Князь внимательно посмотрел на графа.       – Жаль. Вы провели замечательное расследование. Хорошо, - сказал он, заметив, что Воронцов отрицательно качает головой. – Мы с Вами, полковник, обсудим позже дела военных сообщений! А сейчас хотелось бы закончить уже с этим… с Маркиным.       Он обратился к полицмейстеру:       – Господин обер-полицмейстер! Вы можете гарантировать надёжность замков, за которыми будет находиться преступник?       – Хотелось бы, конечно, Ваше Императорское Высочество, ответить: так точно! Однако все мы знаем, что бывают и случайности! Тем более если его поместят в лечебницу для умалишённых. Кто может гарантировать крепость тамошних замков?       По мере его реплики у Воронцова усиливалась тревога. Век кончается, и с ним, кажется, кончается надёжность государственной машины. Чем дальше, тем всё печальнее. Была надежда на Обер-прокурора Святейшего Синода при государе императоре – на Победоносцева, но ведь его имя и его дела окружены оголтелой критикой! И он уже оглядывается, прежде чем сделать шаг.       Великий Князь отпустил Безрукова и Воронцова.       – Лично проследите, господин полицейский, надёжность охраны преступника. Каждый день контролируйте! А дом этот заброшенный я распоряжусь снести. Мы там построим доходный дом от московского правительства! Пусть люди живут и молят Бога за генерал-губернатора!       Сергей Александрович запомнил удачливого полковника.       А психиатр ежедневно докладывал полицмейстеру о сумасшедшем арестанте. «Молится!»       Ну ладно, пусть молится. Чем бы дитя ни тешилось!       * * *       Как бы там ни было, преступление было раскрыто, меры предосторожности приняты. От Воронцова ничего больше здесь не зависело. Он ехал домой и думал: говорить, не говорить Софье!       Любимая уже ждала его дома. По её спокойному взгляду он понял, что всё у неё хорошо. Но заботу в глазах мужа она сразу заметила.       – Владимир! Мы поужинаем или сначала расскажешь?       – Сегодня рассказ мой будет печален, Софья!       Он очень бережно рассказал жене о её единокровной сестре.       – Выходит, старый князь Хованский ошибался, считая тебя единородной дочерью! Она очень на тебя была похожа, на тебя и на Любочку!       Реакция Софьи оказалась парадоксальной. Она поверила новости сразу, она не оспаривала подлинность записок и дневника. Софья спросила мужа:       – А мы не можем похоронить Анну?!       Воронцов опешил:       – В качестве кого мы предъявим свои права на тело? Я никому ничего не сказал о тебе! Ты же сама не хочешь, чтобы каким-то образом всплывала твоя связь с фамилией Хованских.       – Хорошо, пусть Федосья попросит, а мы заплатим за похороны и будем ухаживать за могилкой!       – Бедная моя Софи! – граф обнял жену, гладил её, как маленькую, по голове, по плечам. – Давай так и сделаем!       Отчего и не сделать, если возлюбленной так будет спокойнее!       – Всё могло быть иначе! – сетовала Софья. – Девочка была бы жива!       – Вот они, фамильные тайны! – снова начал Воронцов, утирая её слёзы.       Он намекал, не пора ли рассказать Серёже правду о нём самом.       – Влади-имир! У нас всё будет хорошо! – отрезала супруга, и слёзы её сразу высохли. – Если бы Аннет не узнала тайну своего рождения, она бы никуда не пошла и не погибла бы!       Такая логика убедила Владимира.       Он не считал нужным рассказывать ей о Маркине, хотя, с другой стороны, хотелось и похвастаться. А чем, собственно, хвастаться? Преступник пойман, наказан, сидит под замком, но никто не может гарантировать, что он оттуда никогда не выберется. И Воронцов это не может проконтролировать никак!       Зачем тревожить любимую? Пусть лучше занимается своими делами, институтом, девочками, семьёй! Если будет необходимость, то Владимир непременно ей расскажет, предостережёт от опасности.       А может быть, и зря не рассказал: раз уж Маркин молится, так, может, Софьина искренняя молитва тоже помогла бы его истерзанной и преступной душе.