Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      В свете отъезд, верней бегство графини Нины Воронцовой, получение свободы от брачных уз её мужем и женитьба Владимира Воронцова на Софье Горчаковой могли бы произвести грандиозный фурор. Но из этого ничего не вышло.       Все знали, что на светские скандалы безупречному графу Воронцову наплевать с высокой колокольни, - вон, с Ивана Великого! Это ледяное спокойствие молодого мужа лишало смысла любые телодвижения недоброжелателей и сплетников Москвы.       Также все знали, что в случае чего влиятельный, знатный, богатый муж будет способен защитить честь семьи даже с оружием в руках. А Владимир Воронцов, «хоть и бывший, но военный», поэтому мало кому захочется так глупо подставляться!       Красоту юной графини Воронцовой каждый мог назвать аристократической. Ум, манеры, воспитание, умение держать себя с достоинством - каждому бы такие! Она носила фамилию старинного рода Горчаковых! Кроме того, Софья была одной из первых учениц в выпуске! Владимир был уверен, что его жена блистала бы в салонах, но без крайней необходимости им обоим не захочется туда идти!       А Софья и Владимир были счастливы, что они, наконец, вместе. Они как будто по-новому узнавали друг друга. Это был не быстрый процесс.       Граф любовался женой и чувствовал, что с каждым днём любит её всё больше. Сразу после свадьбы он думал, что сильнее уж и не сможет полюбить, но неожиданно наткнулся на препятствие.       В первую их ночь после венчания, держа свою Софью в объятиях, Владимир отчётливо чувствовал её напряжение. Он мог поклясться, что тогда, в избушке, его не было, этого напряжения, - Софья отдалась ему со всей страстью, с безусловным доверием, навсегда. И ему в ту минуту было бесконечно необходимо это доверие: оно помогло Владимиру поверить, что близок последний рывок на пути к их счастью.       Лёжа в постели с новобрачной, Воронцов не мог сразу догадаться, в чём дело. Ведь всего несколько часов назад, обходя об руку с Софьей вкруг аналоя, он готов был растаять от ощущения единения, которым одаривала его любимая! Что же изменилось?!       Почти умирая от нежности и затаённого страха, Владимир спрашивал себя: что случилось? Он обидел её? У него хватило сил шепнуть: «Я сделал тебе больно?» Софья отвечала тихо: «Нет, ничего!» и только целовала его бережно, ласково, как ребёнка.       Получив своего Владимира навсегда, Софья ужаснулась при виде шрамов и рубцов на его теле. В прошлый раз ей было не до того, и она не заметила их. А сейчас она явственно поняла: вот это ранение - свежее!       Душегуб мог убить её любимого, и Софья решила, что виновата в этом. «Я не должна была к нему приближаться!» - корила она себя задним числом.       Она не подумала, что её всегда влекло к Владимиру! Она не могла сопротивляться! Любовь движет Солнцем и светилами - что ей сопротивление какой-то бедной институтки?!       Воронцов не мог настаивать, в ушах звучало невысказанное «Не мучьте меня!», как тогда, в библиотеке. Он целовал её нежно и бережно, молясь в душе, чтобы всё наладилось поскорее.       * * *       По утрам Софья одевалась и шла к Серёженьке. Она относилась к этому как к своему делу, к своим обязанностям, и отставной полковник даже завидовал жене. Ему, человеку действия, привыкшему к воинской службе, было тошно бездельничать дома.       Были у малыша, конечно, и кормилица, и няня, но Софья сама проводила с ребёнком большую часть дня. Грудной младенец требовал очень много сил и времени, заботы и труда. Она привыкала к нему, как к собственному сыну, и звала мужа разделить её хлопоты и любовь.       Владимир ревновал возлюбленную к маленькому узурпатору, но он помнил, во что давеча обошлось его упрямство, и терпел, сдерживая своё желание вечно обнимать и целовать Софью. Наконец, он мудро решил поддержать супругу в её материнских заботах. «Софья! Обещаю тебе: я постараюсь полюбить его!» Владимир готов был сделать всё, чтобы малыш был жив и здоров, мужчина умилялся при виде пухлых складочек на ручках и ножках сладко спящего дитя, однако пока граф не решался даже назвать ребёнка по имени.       Выйдя в отставку, Воронцов не знал, чем заняться. Жизнь без службы, без всепоглощающего дела представлялась ему пустой, и это раздражало. То Бутов звал вместе выпить и расслабиться, то Платон Матвеев просил помочь в решении сугубо инженерных задач, но это не приближало Владимира к Софье, а отдаляло от неё.       Воронцов решил окружить Софью и младенца своей заботой, не сопротивляться жениному напору. И результаты появились. Софья, наконец, оглянулась вокруг себя и увидела мужа, любимого и любящего человека, Владимира, который нуждался в её поддержке. Софья стала уделять мужу время, оставляя детскую на несколько часов. Она всей душой поддерживала его, помогая обрести себя в новой жизни. Но она знала, что Владимир должен пройти весь путь самостоятельно, чтобы найти своё место.       Молодые по вечерам сидели у Серёжиной колыбельки, укачивали его и разговаривали вполголоса.       – Как я люблю твой спокойный вид у колыбели! Ты настоящая мама!       Владимир это говорил немного с завистью. Ему казалось, что он ещё не привык к Серёже.       – А ты – настоящий отец, Владимир! Не по бумагам!       Софья пояснила:       – Ты так трогательно нянчишь Серёженьку! Ты ведь его полюбил уже!       Граф прислушался к своим внутренним ощущениям. Ох, как много переменилось для него в этой новой жизни! Да, пожалуй, он принял Серёжу в душу, как своего сына. Удивительная Софья! Она так скоро привязалась к ребёнку, полюбила его и заставила Владимира полюбить и принять малыша.       Её любви хватает и на мужа, и на крестника. Да похоже, она уже считает мальчика родным сыном.       Скорее бы у них родились собственные дети!       Но нет: у Софьи ещё не было выпускного бала, и неизвестно, когда он состоится! Не исключено, что, может, в следующем году, после Рождества! Императрица больна.       А подводить начальницу, педагогов и саму выпускницу не следует! Она же должна блистать на балу: ей там будут вручать шифр императрицы Марии Александровны! Соколова позволила графу с Софьей венчаться, отпустила – давно уже – Софью из дортуара, под его, Владимира, ответственность. Он уже забыл все козни, которые Соколова строила против них. Он всегда считал: кто старое помянет – тому глаз вон! Или не всегда, но Софья на этом настаивала, и он согласился.       Софья заметила, что муж чем-то озабочен.       – Владимир! Тебя что-то тревожит…       Она не спрашивала, а утверждала.       – Скорее бы у нас родились кровные дети! – высказал граф вслух свои тайные мысли, продолжая покачивать колыбельку двумя пальцами.       – Обязательно, Владимир! У нас будет большая семья…       Эта мысль согрела графу душу. Он потянулся поцеловать жену, коснулся губами её виска, щеки, губ.       – А ты сколько детей хочешь? – спросила она с радостной улыбкой.       Она смотрела серьёзно, приготовившись внимательно слушать, что он ответит.       Владимир задумался. Когда-то в юности он мечтал о большой семье. Но Нина ему никого не родила.       Софья поняла по взгляду мужа, что тот вспомнил графиню. Он сказал:       – Софья, любовь моя! Я счастлив, что мы с тобой говорим об этом, планируем, мечтаем! Я счастлив, что ты, единственная моя, родишь мне детей! Наших детей! Сколько бы их ни было! Сколько ты хочешь!       Он целовал ей руки и заглядывал в глаза.       – Я… я тоже счастлива! Но всё же? Владимир!       Софье требовался конкретный ответ.       Граф был смущён. Ему было сложно загадывать, что будет. Немного опустив голову и глядя чуть исподлобья, он сказал:       – Когда-то я мечтал, чтобы моя семья была - семь Я! Значит, не считая родителей, - пятеро детей!       Ого! Пятеро! Софье не будет скучно с графом Воронцовым!       Он повернулся к супруге, обнял её так, чтобы она не ускользнула, и стал целовать. Тёплая нежная кожа Софьи, родной запах... Как звёзды, сияли её глаза среди белокурых локонов.       – Владимир! Я надеюсь, что так и будет! Но не сейчас, хорошо? Серёжа ещё слишком мал. Я боюсь, что ему недостанет моего внимания. Он тоже наш сын! - сказала жена.       Граф выдохнул через нос. Он не любил, когда осуществление его планов откладывается на неопределённое время. Но бесполезно спорить. Если Софья чего решила, её, конечно, не перешибёшь! Зато можно поцеловать любимую!       Серёженька заворочался, и пришлось Владимиру прервать свой сладкий поцелуй. Воронцовы заворковали, как голубки, над колыбелью младенца.       – Дай я его возьму сам!       – Нет, его перепеленать нужно вначале!       Софья взяла ребёнка и подумала: «Жаль, что в доме нет пеленального столика! Надо Владимиру сказать!»       – О, Софья! – отозвался муж на её мысленный монолог. – Здесь неудобно пеленать! Завтра же я тебе сделаю особый столик!       Хм, их сиятельство будет собственноручно мастерить для ребёнка мебель! Впрочем, если умеет и если это его не затруднит, почему бы и нет?       – Владимир! – засмеялась Софья. – Я люблю тебя всё больше и больше!       – Софья, счастье моё!       Ему хотелось немедленно обнять её и поцеловать, но Софья была занята с ребёнком и пелёнками. Приходилось ждать. Граф смог вздохнуть не очень громко, чтобы не смутить жену и не напугать ребёнка.       Пока обменивались любезностями, Софья перепеленала Серёженьку, сложила мокрую пелёнку в корзину и позвонила. Пришла горничная Алёна вынести грязное бельё.       – Барыня! Как можно-с! Позвали бы няньку – она бы перепеленала барчука!       Служанка подумала: чуднЫе господа! Заняться им нечем!       Воронцов сделал жест рукой – не мешай, не твоё дело!       На самом деле, граф понимал, что это немножко игра, немножко репетиция родительских ролей. Ему было даже немного жаль Серёжу за то, что ему выпало стать объектом для тренировки.       Когда ребёночек был переодет и лежал в своих батистовых пелёнках, посапывая, как котёнок, на больших руках Владимира, который тихонько его покачивал, граф сказал, оглядывая помещение:       – Да, у нас не хватает уюта.       Он начал оправдываться.       – Вначале я был на войне, потом лежал без движения, потом мне, знаешь, было совсем не до ремонтов и улучшений… - По совести говоря, Воронцову тогда сбежать из дому хотелось. - Настроения не было. Не для кого было обустраивать гнёздышко. А сейчас я займусь как раз наведением порядка в покоях!       – Владимир! Вообще-то это женское дело – уют и покой! – возразила Софья.       Больше, конечно, для приличия, потому что она знала: к этому душа у неё не лежит, она даже не умеет толком подобрать себе изысканный стильный наряд, не говоря уж об интерьерах и уюте! Владимир разделял точку зрения супруги на её способности, но тактично умолчал об этом. Он промолвил, укладывая Серёжу в колыбель:       – Сооофья! Давай каждый будет делать то, к чему у него больше склонность! Мне всё равно нечем заняться сейчас! Я буду подавать прошение о пересмотре решения об отставке, но пока не время – так Константин Николаевич говорит.       Воронцову очень нравилось, что с Софьей можно прямо и открыто обсуждать всё и говорить обо всём, что его волнует. С ней он может быть самим собой - это настоящее счастье!       Софья обрадовалась, услышав, что вскоре Владимир восстановится в армии. Она знала, что любимый не может быть бездеятельным, – у него от этого портится настроение и самочувствие.       – Но Великий Князь назначил меня своим советником по особым поручениям. Это тоже дело серьёзное! – сказал Воронцов.       – Владимир!       Софья заулыбалась и обняла мужа. Она была так рада за него, что даже не спросила, в чём будут состоять эти особые поручения!       А он опять стал целовать её.       * * *       Хотя светская жизнь не увлекала Воронцовых, им пришлось давать официальный приём по случаю бракосочетания. Таковы законы света.       Там были и Шестаковы, и Великий Князь (да-да! Его Высочество почтил графа своим вниманием!), и другие представители светского общества. Прошло всё по протоколу. Никто, естественно, не ел блинчики руками и даже от свадебного торта с кремом не отщипывал куски… Всё прошло чинно и благородно, но Софье и Воронцову было скучно, потому что на это торжество были приглашены слишком разные люди.       Все явившиеся были приятно удивлены преображением дворца Воронцовых. Сиреневый дом перестал быть пустым безжизненным сараем, потому что в нём поселилась любовь. Она заставляла Владимира Воронцова приобретать новую мебель, отделывать комнаты по своему вкусу. А он был у графа безупречным, Воронцов знал толк в отделке. У него не было так, чтобы столик был стиля Луи Каторза, а диван - стиля русский классицизм...       Разумеется граф нанимал специалистов по интерьеру, но все преобразования обсуждались с хозяином и по существу, и по цене.       А Софья разместила в комнатах милые безделушки, одушевив помещения. Особенно любовно была устроена детская. Для малыша в колыбели она была огромной, но молодые родители верили, что вскоре она наполнится детским гомоном и топотом нескольких пар маленьких ножек.       Светским кумушкам не удалось почесать язык об историю Воронцовых. Может быть, потом в своих будуарах и салонах кто-то и сплетничал, но приём по случаю бракосочетания графа и Софьи прошёл спокойно, к радости Владимира.       Софье было неловко, и хотелось уйти, но она терпела ради любимого. Нельзя было бросить Владимира. Он тоже не мог уйти, потому что он хозяин приёма. Когда Софья считалась невестой Хованского, она могла себе позволить отправиться с приёма восвояси, как только надоело. Но сейчас-то случай другой! Надо уважать светские обычаи: в свете ещё предстоит вращаться будущим детям Воронцовых! Репутация очень важна!       Так, наверное, потом на балу у Воланда терпела Маргарита приветствия грешников. «Ну что ж? Ты этого хотела, графиня Воронцова! – думала Софья на приёме. – Любишь кататься – люби и саночки возить! Главное – Владимир рядом!» И она улыбалась. Сдержанная улыбка как нельзя лучше приличествовала моменту и соответствовала внутреннему состоянию Софьи.       Когда-то Софья говорила Владимиру, что у неё по сравнению со светскими барышнями разная жизнь и разное будущее. В свете, пожалуй, не одни Воронцовы так считали. Кое-кто позаботился о перспективах дальнейшей жизни юной графини Воронцовой.