Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      1890 год.       Жюли Бодэ, бывшая наша княжна Тишинская, если кто забыл, жила себе и жила в Париже, уже, наверное, лет двенадцать.       Квартира её находилась на левом берегу, на rue de Grenelle, в VII аррондисмане (округе), среди прекрасных особняков, недалеко от Собора Инвалидов и прочих достопримечательностей.       Жюли развила довольно успешную промышленную деятельность, у неё было четыре завода по производству духов, например. Она очень любила духи, и поэтому была заинтересована в появлении новых ароматов. Это была серьёзная работа, надо было подбирать специальных людей, которые изучали запахи, их сочетания, их воздействие на человека. У Жюли были плантации на юге, где выращивались различные ароматные растения, используемые в парфюмерной промышленности. Она умножала свои капиталы, была успешной и уважаемой женщиной. Фирму она назвала по фамилии мужа – «Бодэ». А названия духов подбирала лирические: «Лунный свет», «Серебристый ручей», «Новая песня» (кстати, l’air – это и песня, и аромат, и воздух по-французски…).       И вот однажды к ней пожаловала гостья, дама лет за сорок, с хорошенькой девочкой на десятом году. Дама, несмотря на почтенный возраст, была одета в лиловое платье, украшавшее фигуру: талия в рюмочку и красиво драпирующиеся складки юбки-колокола. Жюли поразилась смелости дамы. На голове дамы была сложная шляпа в тон платью с плотной белой вуалью, имитирующей голубиное крыло.       У девочки было кукольное личико, смугленькое, румяное, она лицом была похожа на эту женщину, так что, очевидно, это были мать и дочь. Тёмно-каштановые волосы в кольцах, как у матери, ниспадали с макушки на покатые плечи и изящную шейку. Девочка была в сиреневом длинном платьице, имитирующем взрослый наряд, и оно было закрытым, летящим, а рукава, узкие на запястьях, к плечам были подняты в виде фонариков. Из-под длинной юбки выглядывали изящные туфельки.       Юлия разглядывала посетительниц, но не могла понять, кто это, пока взрослая дама не открыла рот и не заговорила. Она сказала русским языком:       – Жюли, дорогая! Конечно, меня узнать мудрено: столько лет прошло! Ну как, вспомнила свою старинную приятельницу по салонным играм?       – Ни-ина! Какими судьбами? Нина Воронцова!       Та ответила строго, покачав полузакрытым веером из стороны в сторону, предостерегающе, как пальчиком:       – Ман-чи-ни! Манчини, я уже давно Манчини. А это моя дочь, познакомься, Марчелла Манчини! Мы её зовём Челина, Лина!       Девочка непонимающе переводила взгляд с матери на хозяйку дома. При упоминании её имени склонила головку и присела в книксене – поняла, что речь о ней.       – Нина, дорогая! Она у тебя не понимает и не говорит по-русски?!       – А зачем ей русский? Она итальянка, живёт в Италии!       И она начала вполголоса что-то быстро говорить дочери. Девочка, слушая, водила из стороны в сторону чёрными и блестящими, как маслины, глазами, изредка кивала головой, потом, кивнув в последний раз, подошла к дивану и села, взяв в руки подушечку, вышитую гладью и бусинами, и стала её рассматривать так внимательно, будто собиралась повторить узор своими руками. Узор представлял собою цветы, стебли и листья (вышитые нитками) и ягоды (бусины). Русский разговор матери с приятельницей ей был непонятен и неинтересен.       Жюли сказала:       – А мои крошки в пансионе. Сесиль семь лет, а Бабет – девять! Они такие живые девочки! Я с ними не справляюсь!       Нина спросила с задумчивым видом:       – Неужели не скучаешь по дочерям?       – Скучаю… Но когда мы встречаемся в каникулы, они так радуются! А жили бы все вместе, может, быстро бы надоели друг другу. Хорошо, когда общение – праздник!       Нина посерьёзнела.       – Жюли, я бы могла много ещё болтать, помнишь, как встарь: я была тогда мастерицей салонной causerie* (болтовни)! Но я не буду обсуждать светские сплетни и парижские достопримечательности. Кстати, завтра, если хочешь, можем прогуляться по Парижу, покажешь мне свои любимые места! Однако сейчас я бы хотела перейти к делу. Я собираюсь съездить в Москву, навестить Серёжу. Может быть, он согласится поехать со мной и жить с нами в Италии. Он ведь уже большой мальчик!       Жюли открыла рот от удивления. Нина живо отреагировала:       – Жюли, закрой рот, а то в него влетит птичка!       – Ха-ха! – ответила хозяйка, и смех её был так же принуждён, как во времена её юности, будто она не умела смеяться.       – Неужели ты ещё не утратила способности удивляться?       – Ни-ина! Я всегда знала, что от тебя можно ожидать чего угодно! Кстати, твоему сыну сейчас уже могли сообщить, что ты – его мать. Мне так кажется!       – Вот я здесь, потому что мне приснился вещий сон, что мы с Серёжей поехали в Италию!       – А от меня-то ты чего хочешь? – Жюли не могла взять в толк.       – Я хотела оставить у тебя Лину, но теперь вижу, что тебе не до детей! Значит, придётся оставлять её где-то в другом месте!       Нина была явно разочарована.       – А где твой… Джованни?.. – спросила Жюли. – Боже, даже странно произносить это имя! Как всё было давно!..       Она закатила глаза, напомнив этим ту, московскую прежнюю Жюли.       – Джованни остался дома, в Италии. Я не хотела ему говорить, что собираюсь в Россию, поэтому и Лину взяла с собой. Но везти её в Москву не хочу: незачем.       Жюли мало что поняла, но вникать не захотела.       – Она у тебя по-французски-то говорит?       – Немного. Ты ведь знаешь: итальянский похож на французский, так что в случае чего разберётся!       – А почему ты не хочешь взять дочь с собой?       Жюли хотелось, как прежде, влезть в душу к приятельнице, изведать все её тайные уголки. Это ведь так заманчиво!       – Знаешь: Лина – это моя новая жизнь, не хочу окунать её в быльё.       – Как ты странно выражаешься! Ха-ха-ха! – церемонно засмеялась Жюли. – Тебе и по-русски, небось, не с кем поговорить!       Она хотела немного задеть собеседницу – не могла без этого.       – А тебе?       В голосе Нины слышалась зависть и ревность.       – Здесь очень много русских: кто живёт постоянно, кто приезжает, – у нас целый салон русских! Мы собираемся по пятницам два раза в месяц, - с упоением рассказывала Жюли, поняв, что рыбка заглотила наживку. – Потом, здесь бывает много русских художников, они участвуют в выставках парижских салонов. Они приезжают из Москвы, из Петербурга, у них всегда можно узнать новости.       Почему-то ей было приятно, когда Нина ей завидует. Она продолжала хвастаться:       – Недавно я познакомилась с Константином Коровиным. Потрясающий художник! Он и для театра рисует декорации! Будешь в Москве – обязательно сходи в театр!       И Жюли начала болтать на посторонние, с Нининой точки зрения, темы.       – Жюли, так посоветуешь мне, где оставить дочь, пока я езжу в Москву? Пансион, где живут твои крошки, хороший?       – Да, пансион хороший, но он за городом.       – Это и неплохо: пусть Лина подышит воздухом! Сейчас в Париже слишком много заводов, из-за них трудно дышать! Не город, а просто ад какой-то! У нас на море воздух свежий, прозрачный!       Теперь пришла пора Юлии завидовать - Нина осталась довольна итогом разговора. Она всегда любила, чтобы последнее слово оставалось за ней.       Жюли проводила Нину и Челину Манчини в пансион, где можно было оставить девочку недели на две. Это было на севере от города, в пригороде Обервилье (le faubourg Aubervilliers). Двухэтажный домик с черепичной крышей прятался в тени деревьев: пансион окружал сквер. Лина осталась там без удовольствия, но и без возражений. Она сразу взяла книжку (сказки Шарля Перро с большими детскими картинками), которая лежала на столе, и стала читать, помахав матери на прощание из окна своей нынешней комнаты.       Жюли удивилась: «Какая послушная девочка!»       Нина чувствовала себя немножко предательницей и молчала всю обратную дорогу.       На следующий день Жюли, как и обещала, устроила Нине прогулку по Парижу.       Она показала ей набережные, Монмартр, наконец построенный собор Сердца Господня (La Basilique du Sacré Cœur de Montmartre). В Соборе Инвалидов они поклонились праху императора Наполеона, дух которого порой вызывали в гостиной княгини Алтуфьевой.       На Монмартре Жюли пригласила гостью в кабаре «Moulin Rouge» («Мулен Руж», или «Красная мельница»). Нине не понравились прыжки полуголых танцовщиц: «Это всё для мужчин!» - сказала она и решила, что правильно отвезла дочку в пансион, нечего ей тут было бы делать! Это не детское зрелище!       Одной из невероятных вещей, которыми удивляла столица Франции своих гостей, была ажурная 300-метровая конструкция башни по проекту инженера Эффеля, Eiffel, которая была видна из окна квартиры Жюли. Это сооружение появилось всего год назад к Всемирной выставке, которые регулярно проходили в Париже, и вызывало непримиримые споры, толки, дискуссии. Некоторые, например, писатель Жюль Верн, считали, что башня портит парижский городской пейзаж. Когда его подкалывали, почему же он там обедает каждый день, фантаст отвечал:       - Это единственное место, откуда я не вижу этого уродства!       Нину сооружение впечатлило.       - Это башня ХХ века! - сказала она с восторгом.       Она немного пожалела, что дочка не видит башню вместе с ней.       «Ну, на обратном пути! ...Эх, а что же я увижу в Москве?!»