Шалашик между мирами

Бард не хотел торопиться на обратном пути, чтобы не заставлять Хана перенапрягаться, однако гроза раков этого берега шел наравне с широко шагающим потомком Гириона. Хан выглядел немного уставшим, но и только. Над головой уже погромыхивало, ветер поднялся, налетал порывами, взъерошивал волосы мужчин, пытался их остановить, а потом менял направление и уже подталкивал в спину. Бард ещё прибавил шагу - надо было успеть натянуть полог до того момента, как дождь начнется. Хан, деловито несущий удочки, не отставал. Когда они подошли к полянке с шалашом с неба уже падали первые капли, пока медленно и неохотно, но небо темнело быстро, а ветер рвал вещи из рук всё сильнее. Бард шустро рванул за тентом в палатку, с помощью пока не очень разобравшегося, но быстро приноровившегося Хана натянул плотную парусину между деревьями, туго затянув веревочные крепления. Хан внимательно наблюдал и за этим. Ещё и руки за спиной свёл, будто примерный ученик. Бард сначала почувствовал раздражение, а потом соотнес с поведением на реке и предложил Хану закрепить оставшиеся две веревки самостоятельно. По той скорости, с которой сорвался с места друг, Бард определил, что не ошибся: похоже, Хан просто стеснялся навязываться. Потомок Гириона усмехнулся и отправился разжигать костер. Когда костер уже уверенно подымался языками пламени до донышка котелка, по натянутому пологу застучала первая грозовая дробь. Бард подозвал Хана и принялся за чистку рыбы, попутно объясняя, что он делает сейчас и зачем. Хан внимательно смотрел, кивал, изредка задавал уточняющие вопросы, иногда - весьма непредсказуемого толка, вроде "а почему говорят, что рыба гниет с головы". Через пару рыбин Бард передал свой тяжелый охотничий нож любопытному Хану и уже наблюдал за разделкой рыбы со стороны. Первая жертва Ханового кулинарного навыка, конечно, выглядела жалко, но "нам её варить, а не под стеклом выставлять" успокоил Бард своего поварёнка. Зато потом дело пошло веселее. Когда ингредиенты ухи плавали в котелке, ожидая закипания, над ними сверкнула первая молния. В тент ударили уже тугие струи ливня, но здесь, под пологом, хотя и было сыро, но горел костер, закипала вода, на небольшом возвышении стоял шалаш. Красота. Хан с неослабевающим интересом наблюдал за процессом приготовления пищи, будто видел впервые. Бард озвучил было эту мысль и почти не удивился, когда друг только смущенно отвел глаза. Впрочем, за что его винить? Вряд ли на их железных воздушных кораблях пища готовилась таким же образом. Бард ободряюще похлопал Хана по плечу и стал сопровождать действия подробными комментариями, чтобы сам Хан, если ему случится отдыхать тут без Барда, с голоду не умер. Его друг был, конечно, человеком явно выносливым, но после сегодняшнего рассказа Барду вдвойне не хотелось как-нибудь его мучить, даже если Хан просто заявится в гости в неурочное время и не найдет один раз еды. Вот уж нет, не будет такого. Громыхал гром, сверкали молнии, трепал полы куртки ветер, но шалаш стоял твердо, а костер горел ровно, и ненастье не вызывало никакого ужаса. Когда наваристая уха была готова, уже вечерело, а из-за темных туч казалось, будто приблизилась ночь, поэтому поздний обед воспринимался как ранний ужин. Бард и Хан сидели рядом - на этот раз оба устроились спиной к ближайшей от костра сосне, а Хан устроился ещё и в одеяле: ветер всё же был сильным, и хозяин, не слушая возражений гостя, что ему вполне тепло, он может в этом свитере даже среди льдов ходить и замерзнуть не сразу, выдал одеяло, долженствующее послужить Хану вместо куртки. Хоть какая-то защита от сырости и ветра. Первую тарелку ухи оба смели и не заметили, вторая тоже ухнула без разговоров, третья тарелка уже навела на мысли о беседе, благо гроза понемногу стихала и двигалась на восток - дождь барабанил не так сильно, а громыхало и сверкало уже чуть дальше. Недолгий и не очень бодрый обмен репликами быстро прекратился: Хан гипнотизировал костер, а Бард размышлял в каком виде оставить уху до завтра - наварили они много, очень соблазнительна была идея о студне. Хан давно уже не чувствовал такого умиротворения: сытый, опустошенный разговором на реке, немного уставший он сидел в одеяле возле Барда (теплый левый бок друга приятно об этом напоминал), вытянув ноги к огню и слушая перестук капель по тенту. Огонь согревал, примагничивал взгляд, становился всё ярче на фоне сгущающихся сумерек. Бард тоже был теплым. И большим. И дышал ровно. И не отшатывался от Хана (Нуньен Сингх поморщился, вспомнив сцену у реки) несмотря ни на что. Впрочем, воспоминания больше не тревожили измученного захватчика и диктатора, а ныне - начинающего рыболова и повара, а также - метателя раков, его тревожила невозможность удержать тарелку с остатками наивкуснейшей (из репликатора не такая!) ухи. А ещё, после этого бодрого и бурного во всех смыслах дня, очень хотелось спать. Хан зевал, из последних сил держал тарелку ровно - никогда бы не подумал, что это может быть так трудно! - смотрел на огонь и опять зевал. К счастью, Бард не спешил отстраняться, поэтому можно было слегка - только слегка и совсем ненадолго! - к вышеупомянутому Барду привалиться. Совсем чуть-чуть... Бард мягко отбирает у Хана тарелку, не отодвигаясь, пристраивает тяжелую голову у себя на плече поудобнее, но глаза друга ещё открыты, блестят, в них видны отсветы костра, и любопытство берет верх: - Хан, а сколько тебе лет? - Восемь, - зевает, - скоро де... - опять зевает, - девять... Бард почувствовал, что волосы на затылке зашевелились, будто их приподнял ветер, но позади была сосна и ветер был в другом направлении. Хан окончательно привалился к левому боку, прикрыл глаза и стал дышать медленно, тихо, а Барда не отпускала мысль: "Он младше Альби. Он на год младше Альби..."