Шалашик между мирами

- Чай?.. И здесь тоже?.. - Да-да, и здесь тоже, что бы это ни значило, - Бард принимается ворчать, потому что в поднятых на него глазах прямо-таки через край отчаяния. С этим надо что-то делать. Срочно. - Держи кружку крепко, сейчас устроимся на прогрев! Хан заинтересованно наблюдает за рейдом Барда до поленницы и обратно - возвращается потомок Гириона уже с дровами, но устраивает сухие, ещё пахнущие смолой и соснами деревяшки не в костер, а перед костром, как раз на расстоянии вытянутых ног, своих и Нуньена Сингха. Потом Бард подносит запас дров побольше, видимо, чтобы поддерживать огонь, покуда они будут сидеть, и устраивается на своем месте, жестом побуждая повторять свои действия. Бард разувается, вешает носки возле огня, обувь ставит прогреваться, а потом вытягивает ноги, устанавливая их на сухое дерево, обращая стопы к пламени и, очевидно, этим наслаждаясь. Хан заинтригован - Бард выглядит таким довольным - и тоже проделывает такие же манипуляции, по пути чуть не подбросив в огонь свою обувь. К счастью, Бард настороже - и Хану всё ещё есть что надеть на ноги. Другое дело, что надевать сейчас ничего совершенно не хочется: спина упирается в шершавый крепкий ствол сосны, в руках горячая кружка с чаем, ноги начинают будто даже не отогреваться, а оттаивать. Хан тщательно запоминает особенности этой обстановки - шум деревьев, треск костра, негромкий голос напевающего Барда, далекий свист какой-то птицы... Если он сойдет-таки с ума, ему хотелось бы вспоминать именно эту картину. Бард наблюдает внимательно, выбирает момент, чувствует, что промахнуться легко, а последствия промашки могут быть самого ужасного толка. "Эх, Ингрид бы сюда, она бы живо со всем разобралась, у неё получается развеять ужас и отчаяние будто безо всяких усилий", - Барду думалось легче, если он пытался представить на месте утешителя (а что утешать придется уже не являлось для Барда секретом) свою жену. Бард продолжал мурлыкать, прихлёбывая чай, глядя попеременно то в огонь, то на друга, и размышлял, как начать разговор. Хана он узнал не так давно, но они уже успели подружиться, хотя и представляли друг для друга ещё отчасти загадку. Дружить это, странное дело, не мешало. Бард знал, что Хан - это каким-то магическим образом сделанный человек, Хан не был рожден буквально, но являлся человеком по факту, как наследник Гириона успел убедиться. Так бездарно в ножички на его памяти не играл никто. Хан не знал иногда самых простых вещей, но мог странным образом посоветовать управленческое решение или предоставить новый взгляд на ситуацию, которая заботила Барда. Хан всегда очень скупо рассказывал о себе и очень щедро делился радостью от своей повторно обретенной Ханны и другого друга - Артура. По тому, с каким теплом Нуньен Сингх рассказывал о своих друзьях и своей семье, Бард заключил, что за обретение столь простых, но таких верных ценностей пришлось долго и упорно бороться. В конце концов, это Бард мог утверждать и по собственному опыту. Иногда в речи друга проскальзывали неприятные персонажи - именно проскальзывали, Хан никогда не останавливался на этой стороне своей жизни подробно, но всякий раз эти реплики сопровождались словами "заставили", "следили", "наказали" - вряд ли имело смысл выводить Хана на разговор жестко. Слишком мягкий заход тоже заставил бы Хана замкнуться - друг привык обороняться, это было понятно сразу, даже в спаррингах Хан всегда начинал и заканчивал с оборонительной стойки. Итак, вечно поднятый щит - ломиться или пробовать сдвинуть смысла нет. Способ только один: зайти с другой стороны, показать, что ты друг. Несмотря на затянувшееся молчание, сопровождавшееся негромким напевом Барда, и удобную позу, Хан всё ещё не спал - лицо было напряженным, руки крепко сжимали чашку, ногтевые фаланги даже побелели. Так, хватит телиться, надо уже помочь изнервничавшемуся другу! - Ты знаешь, Хан, - бледное лицо обращается от звездного неба к нему, Барду, и в самом повороте головы есть что-то жуткое: будто заговорил с призраком. Впрочем, призраки не греются у огня, не хватаются судорожно за кружку и не бывают такими дружелюбными. Бард прочищает горло. - Так вот, Хан, ты знаешь, у меня был младший брат, его звали Альби, то есть Альберт, и был он довольно дерзким и свободолюбивым даже с учетом возраста. Он был не особенно сильным, мой брат Альберт, но когда его дерзость и свободолюбие не давали ему покоя в особенной, отчаянной степени, они перерастали во вдохновение. Альберт создавал прелестные чертежи - он выражал себя в искусстве архитектуры, иногда - живописи. Но ещё реже, когда ситуация становилась не просто отчаянной, а безысходной, Альберт искал меня, чтобы поделиться своими тревогами. Бард сделал паузу и снова вгляделся в лицо Хана - белое, выражение не поменялось, но глаза... в глазах затеплились интерес и надежда. - И что самое странное, Хан, ситуация переставала быть безысходной - вдвоем мы могли решить почти любую проблему, - вот теперь или удача, или провал. - Уверен, что этот способ могут применять даже магически созданные люди. Бард умолк, ожидая ответа, наверху шумели кроны деревьев - ветер набирал силу, а внизу на него смотрел ещё один требующий присмотра и заботы человек. Не Альберт, но дела это не меняло. Прошла минута, другая, пауза затянулась, но Бард не торопил с ответом, он видел, что Хан будто собирается с силами, продолжает вглядываться в лицо недавнего рассказчика и подбирает слова. Наконец, момент неопределенности завершился: - Ситуация и впрямь безысходная, - бледная улыбка, бледное лицо, да что произошло с тем Ханом, который всегда был полон любопытства и энергии?! - Но в то же время простая. Не знаю, чем ты сможешь помочь, но за рассказ уже тебя благодарю, - снова пауза, небольшой глоток чаю. - Дело в том, что я схожу с ума.