DSDS или "Это все нервы"

      Я смотрела на забинтованные руки и несколько отстраненно рассуждала о произошедшем. Вечер воскресения, сегодня здесь необычайно тихо. Рикардо уехал, оставив нас с Беатрис на Оливию, взяв с меня обещание серьезно подумать о том, что творится вокруг. Я впервые за долгое время была действительно спокойна и могла без паники действительно поразмышлять.       Что ж, начнем сначала. Меня зовут Кристина Брихт. Раньше у меня была другая фамилия. Когда мне было полтора года, мои родители развелись с тремя судами, в которых стороны моего биологического отца пыталась выписать нас из квартиры. Меня так и не удалось. Потом они старались уделять мне внимание, одаривать дорогими подарками, но «отец» не слишком интересовался мной, а «бабушка» пыталась манипулировать, как и всеми вокруг. Я с детства не понимала и отвергала родство с ними, безуспешно борясь с иррациональной симпатией к родителю, избегающему меня, со временем я научилась их ненавидеть, а где-то на границе моего совершеннолетия я окончательно разорвала связь с ними.       Андреас и Джу появились в нашей с мамой жизни, когда мне исполнилось шесть лет. Мужчина представлял собой большой заряд добродушия, жизнелюбия и веселого настроя. Мы быстро нашли общий язык, и я, обычно пугливый к чужим людям ребенок, совершенно не боялась большого и взрослого дяди. А вот Джу я иногда побаиваюсь и до сих пор. Она по сей день для меня взрослая умная девушка с необычайно проницательным складом ума. Разве что со временем я узнала, что и у нее бывают слабости, а еще я наблюдала, как она наперекор маминым протестам находила себя во внешнем облике. После этого менять что-то на себе мне было страшновато из-за мнения оставшегося родителя, который никогда не понимал меня толком. Однако, Джу стала моей лучшей подругой.       А их было немного. Я не сходилась с людьми, не находила с ними общего языка. По большей части я была одна, и лишь книги и телевизор были моим спасением. С Джу стало проще, она давала мне много источников информации, за что я ей и по сей день благодарна. Научить меня общаться с людьми и быть проще у нее, правда, получалось хуже. Я стеснялась и закрывалась от людей, боялась их. Я так дожила до пятнадцати лет, пока не влюбилась. Предмет влюбленности был для меня тем, кого я боялась больше всего. Я отчаянно страшилась показать себя глупой, легкомысленной, совсем никакой. Этот страх перерос в комплексы, от которых я не избавилась до сих пор. Я видела себя несуразной, некрасивой, совершенно непривлекательной, винила в его антипатии ко мне себя, свою внешность, вкусы. Мне казалось постыдным показать, что я влюблена в него, ведь мы были едва знакомы. Всего-то ходили на уроки вокала. У нас не клеился диалог, я нервничала, и, понятное дело, он это замечал. И хотя я делала все, чтобы не показать того, как сильно парень для меня важен, ему было все понятно. И я навсегда запомню его слова холодным зимним вечером, когда он сказал мне, что я не интересна ему и не буду. С тех пор я неотвратимо стала считать себя никакой. Непригодной для отношений. Ни для чего. Той, которая проживет всю жизнь в одиночестве, потому что умею только отталкивать, и постепенно эта мысль материализовалось. Примерно год после этого я ни с кем не общалась вовсе.        Потом я старалась больше общаться с окружающими, но тех, кто меня понимал, было мало, и хоть и завелись друзья-приятели, долго они моего закрытого категоричного резкого характера не выдерживали.       Я находила выход только в пении и в любимой группе. Маму это пугало. Что я сверну с намеченного давно пути, перестану прилежно учиться… Ее многое беспокоило в моем поведении, я отходила от ее намеченного в голове идеальной жизни для меня. Меня расстраивало, что я не оправдываю ее ожиданий, но бросить не могла. Я жила тем, что, может быть, могу чуть больше, чем другие, и яркой жизнью четверки парней, каждый из которых был мной горячо любим. Годы шли, но это было неизменным. Я заперла себя в повседневной рутине, убеждая себя, что так будет всю жизнь. Кристина должна была быть хорошей девочкой. Кристина должна была хорошо учиться, уделять время семье, готовить себя к будущей тяжелой взрослой жизни и подавлять завистливый скулеж, когда Джу снова пропадала на фестивалях с друзьями-неформалами. Кристина не должно многого просить от жизни, ведь все люди, которых она любила, от нее отворачивались и делали больно       Со временем я огородилась от мира. Мне не было так уж важно чужое мнение, да и общение с другими людьми тоже, я, с грустью смотря на гуляющие парочки по вечерам, стремилась отказаться от лишних чувств, мне не нужных. Были парни, которым я была интересна, но они не были интересны мне. А те, кто был интересен мне, чаще всего не интересовались типом девушек вроде меня. Я со временем свыклась с тем, что, может быть, никогда не обрету другую семью, не выйду замуж, даже не поцелуюсь ни разу. Этого никто не понимал. Ни мама, с которой мы вообще часто расходились во мнениях, ни Джу, которая видела, как мне тошно в этой клетке, но не понимала, почему я никак не вырвусь из нее. Она боролась против этого, как могла, много, чего говорила, до истерик доводила, но я слишком боялась. В один из таких моментов сестра сказала, что если я буду сидеть на жопе ровно, как сейчас, то у меня никогда ничего не выйдет, что я никогда не добьюсь, чего хочу. Я разозлилась против обыкновения и позвонила в DSDS. Об этом никто не знал. Ни Джу, ни родители — никто. Я едва закончила школу и сказала, что поеду посмотреть университеты. Они обо всем узнали лишь после того, как я прошла до Карибов.       А потом много чего произошло. Это было полгода назад, но ощущение, что прошла вечность. Я уже совсем другая, совсем-совсем. Все пролетело как-то быстро, и я не могла ухватить момент, когда успела так сильно пришквариться к Тому, когда он успел почувствовать интерес ко мне. Вспомнился момент в отеле, когда я пришла к ним во второй раз. Это, наверное, было отправной точкой, но начиналось все еще давно. Очень давно. Наверное, когда я впервые его увидела. Тогда он был просто… человеком-звездой, что-то вроде иконы. А сейчас… господи… как описать отношения между нами? Я влюблена в него. Как никогда ни в кого не влюблялась. До болезненной зависимости, до разрывов внутри и сбитого дыхания. Ни с чем не шло это в сравнение, но так же я и понимала, что он не чувствует того же. Конечно же. Нашим отношениям ничего не светит, даже если преодолеть все условности. Он мужчина, привыкший к женскому вниманию, когда он целовал меня в подъезде, может, конечно и испытывал ко мне интерес, но ни на что большее не рассчитывал, и, зная его, делаю предположение, что считает это лишним. Что ж. Раз так… Пожалуй, я знаю, что мне делать.       Я хмыкнула и, поднявшись, направилась к компьютеру.

* * *

      — Лаура? — я удивленно округлила глаза, застыв с кружкой чая перед монитором. На меня оттуда и правда смотрела француженка. Выглядит лучше, чем тогда, хоть и сложила виновато бровки.       — Кристина, прости, что не звонила все это время, мне нужно было… подумать. Не то чтобы мне неважно твое мнение, просто мне надо было все переосмыслить чисто для себя.       — Ничего страшного, я все понимаю… и правда, сейчас как никто, — невесело хохотнула я.       — Ты ведь не занята?       — Нет, у меня перерыв между репетицией и обедом. Есть я все равно не буду, так что могу поболтать.       — Выглядишь устало, — заметила девушка.       — Финал… — я многозначительно усмехнулась. — С ним будет многое связано.       — О чем ты?       — Как-нибудь потом расскажу. Увидишь на шоу.       — Как знаешь, — заинтригованно улыбнулась она.       — Ты говорила, что у тебя там переоценка ситуации и… как она прошла?       — Ты знаешь… Я думаю, что произошло, то и произошло. Мы просто друг другу не подходим и не смогли бы быть вместе, как бы не хотели. Так что… Он действительно не может переехать, а я не решусь, ты меня знаешь. Так что бесполезно это все. В конце концов, не у всех в этой жизни был роман с Биллом Каулитцем.       — Это точно, — я хохотнула. Для меня это тоже будет достойным утешением. Потом. — Я за тебя рада. Ну то есть, я рада, что тебе стало легче жить.       Мы еще поболтали о чем-то, а потом я пошла репетировать. В этот раз мне не доверяли никаких реквизитов, да мне и не надо особенно, я вполне могла обойтись и без них, хотела брать естественностью. К слову, с бинтами приходилось сложно попросту существовать, и вскоре я отвоевала пластыри. Царапины уже не так беспокоили, хоть и болели. Их было много, больше, чем я по началу думала, но не слишком волновалась в отличие от моей мамы. Она боялась повторения моих подростковых истерик. Зато Джу была подозрительно спокойна, она даже не спрашивала о том, что я думаю, что собираюсь делать. Сестра ждала. И это наводило на подозрения. С чего бы все это? Да и странно как-то.       Пару раз на неделе звонил Билл. Словно невзначай поинтересовался о репетициях, но я ничего конкретного ему не сказала и считала, что сделала верно. Еще испортит все к черту. Зато о Джу мы основательно поболтали. Он нервничал, говорил, что общаться-то они общаются, но и на этом все.       — Билл, мы с Томом несколько месяцев «просто общались». Не торопись. Я не знаю, что она думает, да и мне неинтересно. Важнее, научишься ты ждать или нет, — наставительно отвечала я, запихивая обувь в чемодан.       — Ты собираешься? — только сейчас заметил парень, на фоне чем-то еще занимаясь.       — Да… В этот раз я точно уеду, так что готовлюсь. Надо бы, кстати, заранее номер забронировать.       — Давай к нам в отель? Тебе там скидку сделают, если мы попросим.       — Ну нет, у меня денег не хватит, прости. И да, надо заказать билет в Мюнхен.       — Ты улетишь домой? — как-то странно спросил блондин. Я обернулась.       — А куда мне еще? В Берлин? Конечно, я лечу домой.       — А если выиграешь?       — Ой, да наверняка нет. Беатрис же у нас любимица публики и Дитера, что важнее.       — Ты совсем не думала о том, что будет если выиграешь, да? — вздохнул он.       — Нет, — я покачала головой. — Я этого не жду. Но если это и случится, я все равно улечу домой. Я давно там не была и сильно скучала.       — Понимаю.       — Верю. Кстати, как погода в ЛА? Все так же радует?       — Жарища!       — Ужасно. Терпеть не могу жару. Голова кружится, я плавлюсь и начинаю по походке напоминать медузу.       — Ну, дома у нас прохладно. Мы вообще спим днем.       — Прям вампиры, — рассмеялась я. — Не представляю, как так можно.       — Том вообще иногда сутками не спит, работает.       — Нет бы помочь ему. Эх ты! Брательник!       — Если б я знал, как, — проворчал он.       — Я б нашла как, — пожала я плечами. Билл хохотнул.       — Массаж ему бы сделала?       — Не, я б тоже над треками стала работать. Текст для меня — тьма тьмущая, а вот минус придумать попроще будет. Интересно, наверное, — задумалась я. Блондин посмотрел на меня с экрана и бормотнул что-то вроде «вот уж парочка нашлась», но когда я переспросила, ничего не ответил. Ну ладно.       Насчет Билла мнение Джу я все же знала. Она и там ждала. Ее вполне пока устраивало что есть, а если он хочет действий — пусть действует. Я бы даже сказала, пусть берет пример с брата. Вот уж кто добавил действий… К слову, меня о нем спрашивала мама, что совершенно неожиданно, я даже поперхнулась кофе.       — Эм, что? — переспросила я.       — Как у Тома дела? — повторила она. Благо, по камере мы не разговаривали, и она не видела моего лица.       — Нормально, точнее, не знаю, а что?       — Ну… Не просто же так он был на твоем Дне Рождении. О Билле ты упоминаешь, а вот о Томе вовсе ни слова.        — Так получается, просто, — неловко выдавила я, не зная, что еще на это сказать. Ее предупреждения были запоздалыми, и я не хотела этого признавать. — Просто, говорить нечего.        — Совсем? Выходит, вы не разговариваете?        — Да нет, перебалтываемся иногда, — ага, у нас очень тесный контакт. — Что ты пристала к нему? Мне без него дел хватает.        — Как-то у тебя отношение к нему изменилось с твоего Дня Рождения, — цокнула языком мама. Какая проницательность.        — Да, мам, что мне еще тебе сказать, чтобы тебя успокоить?        — Да ничего. Просто, у тебя явно что-то случилось, а ты не хочешь говорить.        — Да, не хочу, — забурчала я.        — Почему я узнаю о том, что вы расстались с Рикардо из телевизора, а не от тебя?        — Потому что в этот момент мы были в ссоре. Это случилось раньше. Намного.       — Почему?       — Потому что он мне не нравится. Я не испытываю к нему ровным счетом ничего, хоть и пыталась привыкнуть.       Из трубки послышался тяжелый вздох. Я знала, что у мамы были большие ожидания относительно Рикардо, он нравился ей. Я в очередной раз не оправдала ее ожиданий.       — И что теперь? — с нажимом спросила она. — Надеешься на своего Тома?       Мне вдруг стало невыразимо тошно. Комок подступил к горлу, боль разлилась по грудине так, что не вздохнуть. Мне никогда ее не понять. Словно ей нравится доставлять мне боль постоянным и обвинениями.       — А тебе было бы радостнее, если бы я жила по твоему плану несчастливой? — тихо спросила я.       — Ты была бы счастливой, если бы не твое восприятие. Ты все принимаешь в штыки, тебе все не нравится, что не предложи. Готовилась целый год, сдала экзамены хорошо, поступать на факультет? Не-е-ет, мы потратим целый год и кучу нервов, ресурсов, на конкурс, который в итоге ничего не даст. Встретила хорошего парня, который был серьезно к тебе настроен и который был способен тебя вынести? Нет, мы будет носом вертеть. Ты все делаешь не по-людски, хуже, но по-своему.       Старая фраза. Мама часто ее повторяла, когда я поступала так, как ей бы не хотелось. Я отключилась и разрыдалась. Она еще звонила потом. На меня волнами накатывала истерика, я не могла перестать. Звонки сыпались очередью, мама, папа, Джу… Я уже, не скрываясь, рыдала в голос от того, как тошно мне было все это слышать от нее. Она ничего не знала. Она не знала ни капли того, что я чувствовала все это время, но осуждает, обвиняет в легкомыслии, как делала это всегда. После Оливия отпаивала меня успокоительным, Беатрис обнимала и гладила по волосам, нас было трое в лофте, и эти две женщины помогали мне, чем могли, дарили поддержку, хотя обе были измотаны. И от этого было только горше. Заснуть я смогла только выпив снотворное, а на утро голос едва меня слушался. Но у меня не было выхода, не было альтернативы. Через слезы и разбитое состояние, я пошла на репетиции и вечером отправилась к Дитеру. Тот видел мое состояние, но не комментировал.       Мы дорабатывали с ним песню до четверга, благо, выучить ее к тому времени мне было уже совсем несложно. Было сложно достигать консенсуса, постоянно споря и меняя аранжировку, но результат был неплохим. Как нам показалось.       Я не сдавалась до конца. Да, я влюблена в Тома, но это не значит, что я согласна быть с ним. Слишком свежи в памяти картинки прошлого, и мне слишком страшно испытать это снова. Только в этот раз было бы куда больнее. Я уверена. Лучше признаться и вырвать сердце из груди, чем снова переживать ту боль.