Nobody told me I could fall

      В такие минуты я действительно не понимаю, что я здесь делаю. Выходя из здания Художественной галереи Онтарио уже после закрытия экспозиций, я в который раз спрашиваю себя: зачем Люк отправил меня с Томасом?       Я, откровенно говоря, не нужна. Никому и нигде.       На второй день съемок стало понятно, что на съемочной площадке я для Тома скорее обуза – он постоянно отвлекался, путал строчки своего текста, пропускал реплики. И хотя большинство членов съемочной группы было настроено ко мне довольно дружелюбно, непонятная неприязнь Джессики Честейн в мою сторону создавала ощутимое напряжение в общении со всеми остальными. В конце концов, мы с Томом решили, что будет лучше, если я буду сопровождать его только до съемочной площадки и встречать после съемок, переложив все заботы и поручения на плечи Майка, поэтому день ото дня у меня появлялось все больше и больше свободного времени, которое чем-либо занимать с каждым днем становилось все труднее.       Сегодня я целый день провела в Художественной галерее Онтарио, рассматривая картины и скульптуры европейских и североамериканских авторов. И как бы я ни старалась задержаться подольше у уникальных композиций, рассмотреть их как следует, попытаться угадать интенцию автора, скрытую за тем или иным образом, мазком и изгибом фигуры, обходя музей по третьему кругу, я поняла, что очередной день прошел совершенно мимо меня.       Когда охранники настоятельно попросили меня покинуть помещение, и я все-таки вышла на улицу, солнце уже давно зашло, а желтый свет уличных фонарей не проходил в крохотный закуток, куда выходила служебная дверь. До окончания съемочного дня Тома оставалось еще несколько часов.       В первый день действительных съемок они решили ускорить процесс – оставаться дольше, снять несколько сцен ночью в павильоне, чтобы быстрее закончить работу и разъехаться по домам. Пусть это стоило всем несколько бессонных дней, эта задумка казалась вполне осуществимой.       План почти было сорвался, когда на пятый съемочный день на площадке произошел неприятный инцидент, и съемки было принято отложить на день. Один из членов технической команды каким-то чудом умудрился наткнуться на неправильно прикрученный кусок железной трубы. Режиссеру и продюсерам пришлось объясняться с полицией и врачами, а мне – с Люком. Не представляю, откуда он мог узнать о происшествии спустя лишь час после того, как все случилось, но мне стоило больших нервов и усилий, чтобы убедить его не приезжать, поскольку «Удивительно, но в этот раз Томас остался невредим. Острая труба пожалела его драгоценные ягодицы». Позднее Чарли пытался описать мне, как именно шел Стефан – один из членов команды осветителей – и на чем он поскользнулся, что сумел наколоться правой ягодицей на торчащую трубку, но я, к сожалению, все равно не смогла себе это представить.       Уиндзор потребовал от меня сообщить ему номер телефона клиники, в которую увезли травмированного, и крайне беспокоился о том, что я не могу передать трубку Хиддлстону. Словно он был уверен, что я его обманываю. Словно я вообще была способна его обмануть.       По просьбе Гильермо, который мне сообщил об отмене этого съемочного дня, я отправила Томаса в медицинский центр, чтобы кожа его рук была готова к большому объему грима, который на них нанесут. Еще в первый день, когда вся команда в первый раз встретилась для вычитки сценария, ко мне подошел Дэвид – будущий гример Тома, и предупредил, что на руки Хиддлстона будет нанесено грима едва ли не больше, чем на его лицо, поскольку они являются чуть ли не самой главной деталью его образа, и мне надо записать его в «Lux Spa», где «над его ручками волшебно поколдуют!».       Через два часа после препираний с взволнованным Люком, когда я только начала разбирать письма фанатов, приходящие и пересылаемые в наш отель, мне позвонил Том, который только освободился после процедур.       - Привет, Том! Как все прошло? – проблеяла я, поднося первый конверт к лампе, чтобы просмотреть его на свет, мало ли что туда могли вложить, поскольку распечатывать и просматривать чужую корреспонденцию мне всегда казалось неправильным.       Удивительно, я до сих пор безумно смущаюсь каждый раз, когда мне приходится разговаривать с Томом, или Чарли, или Джимом.       С Хиддлстоном это даже удивительней, если не абсурдней, поскольку мы, фактически, живем вместе, и мне давно, еще после нашей попойки в первый вечер, следовало бы привыкнуть к его обществу, однако чувство, что благодаря чертову Питеру Паркеру, он видел меня слабой и уязвимой - какой я запретила себе быть сразу после смерти родителей - и поэтому сейчас снисходительно смотрит на мои попытки выглядеть профессионалом, меня не покидало.       Поэтому каждое утро, выходя в гостиную, где он уже жевал свою яичницу, увлеченно смотря новости на ВВС, я заставляла свой голос не дрожать, звучать твердо и уверенно, а румянец перемещаться на затылок, где из-за волос его никто бы не увидел.       И кажется, Том чувствовал или догадывался о моих эмоциях, поскольку после того случая, который мужчина все еще иногда называл «загадочным убийством в ночи», он держался со мной дружески-отстраненно – предельно вежливо, предельно деликатно и политкорректно, предоставляя мне возможность решать все, даже самые маленькие и незначительный проблемы, которые возникали. Как с профессионалом, которому он, безусловно, доверял, но не собирался открываться, как Люку, с которым они прошли и огонь, и воду.       И мне бы стоило радоваться, ведь именно такого отношения я и хотела, рассказывая ему про свои насыщенные студенческие годы, но такой Том, снисхождение, которое моя мнительность подсовывала мне в каждой сказанной им фразе, смущало меня еще больше.       - Пожалуйста, позвони Уиндзору и подтверди, что я жив, здоров, и моя «звездная задница» не пострадала! – прошипел голос на том конце.       Я не смогла сдержать смешок.       - Он тебе тоже позвонил?       - Он мне оба телефона оборвал! Закидал сообщениями так, что один из них разрядился! Как с цепи сорвался, что с ним?! – в трубке гудел ветер, и были слышны проезжавшие мимо машины, словно Томас шел по улице, однако он орал совершенно не стесняясь людей, которые могли находиться вокруг. – Неужели только я могу вляпаться в какие-то неприятности, скажи мне?!       - Том, ты – его любимый клиент, он просто волнуется.       - Он меня тебе отдал! Волноваться о сохранности моей звездной задницы теперь твоя работа. Почему ты мне телефоны не срываешь?       - Ну, я же знаю, что твоя звездная задница на этот раз не при чем. Зачем мне волноваться? Мне надо было поволноваться о твоих звездных ладошках – я о них поволновалась, моя работа на сегодня закончена, – пробормотала я, просвечивая очередной конверт.       Люк писал, что однажды Тому прислали настоящее обручальное кольцо. Платиновое. Мужское. Обручальное. Кольцо. С тех пор они решили проверять письма поклонников, потому что получать подобные подарки было неудобно ни Тому, ни Люку, как его представителю.       На том конце трубки на секунду воцарилось молчание, а потом Хиддлстон оглушительно рассмеялся.       - Ари, знаешь, это гениальная фраза! – воскликнул он.       - В смысле? – я вопросительно посмотрела на свое отражение в зеркале, висящем на противоположной стене, словно оно могло мне объяснить, что именно я сказала гениального.       - Не важно. Раз на сегодня ты уже закончила быть моим паблишистом, может, сходим куда-нибудь? Ты же никогда не была в Торонто? Как насчет мини-экскурсии, мини-босс?       - О, я за! Только если ты меня еще раз назовешь «мини-боссом», я тебя убью! – я мягко улыбнулась своему отражению, тихо радуясь, что Том не может видеть выражение моего лица.       - Договорились. Тогда будь минут через 40 у Старбакса? Я подойду.       - Может быть тебе вызвать такси? Уверен, что…       - Ариэн, - он меня перебил, - на сегодня ты больше не мой паблишист. Собирайся.       Отложив телефон в сторону, я поднялась с дивана и принялась раскладывать просмотренные и не просмотренные письма в две стопки.       Может быть, это не снисходительность, а дружелюбие? Что если я принимаю что-то хорошее за что-то плохое, просто ради того, чтобы «прикопаться»? Что если это я пытаюсь от него отгородиться, а не он от меня? Что если мое смущение, это…       Нет. Смущение – это смущение. И да, я просто стараюсь к нему «прикопаться».

***

      Занятая мыслями и воспоминаниями я не заметила, как дошла до съемочной площадки. Располагавшаяся на берегу озера Онтарио, в Бейфронт Парке, она была в шаговой доступности от музея для тех, кто любил и привык ходить пешком. Подгоняемая размышлениями, я спокойно дошла до парка за полтора часа, и даже не заметила бы этого и прошла бы мимо, если бы меня не окрикнул один из охранников.       - Добрый вечер, Гаррет!       - Привет, Ариэн. Ты сегодня рановато – они еще работают.       - Ничего страшного, я подожду.       Пожав плечами, мужчина приоткрыл ворота и пропустил меня внутрь.       По подъездной дорожке, заставленной огромными трейлерами, в которых все эти дни практически день и ночь жили актеры, туда-сюда сновали люди: одни с тяжелым реквизитом наперевес мчались в огромный шатер, расположенный прямо за импровизированным трейлерным парком, другие бежали оттуда, волоча за собой провода и лестницы, третьи (гримеры) носились в хаотичном порядке в поисках того, кого еще надо было запудрить, замазать и зачесать. Среди всего этого непонятного и необъяснимого Броуновского движения людей и реквизита, на лужайке прямо перед входом в Шатер на большой коробке из-под софита сидел Чарли и, не обращая ни малейшего внимания на хаос, царивший вокруг него, спокойно наигрывал что-то на потрепанной гитаре.       - Привет, Чар!       - Привет, мини-босс! – воскликнул он, радужно улыбнувшись, и подвинулся, чтобы я могла сесть рядом. - Играешь?       - Нет, - я покачала головой, - всегда было интересно научиться, но как-то не довелось. У тебя на сегодня все закончилось?       - Не-а, - он снял гитару и протянул ее мне, - просто перерыв. Держи.       Я осторожно приняла инструмент и, закрепив ремень на плече, вопросительно уставилась на него. Парень хмыкнул.       - На самом деле, я самоучка и не представляю, как этому надо правильно учить. Давай попробуем так…       - Ханнэм! Твоя очередь! – Гильермо прогрохотал за белой ширмой, и парню пришлось подняться с места.       - Просто попытайся что-нибудь сделать, хорошо? Музыка придет! Только пальцы себе струнами не порежь. – Чарли хитро мне подмигнул и скрылся в складках жесткой ткани. - Том, мини-босс пришла!       Я усмехнулась и склонилась к грифу, пытаясь понять, как тут все устроено.       Ужас, с какой скоростью идиотское прозвище способно закрепиться за человеком.       Поначалу, когда его использует один человек, оно кажется смешным и немного милым, когда тебя так называют почти все твои друзья – начинает смущать и раздражать, но когда, в конце концов, легендарный режиссер, обращаясь к тебе, его использует чаще, чем твое имя, подавая тем самым пример всем коллегам на площадке – ты просто сдаешься и стараешься получить от этого удовольствие.       Набравшись смелости, я осторожно провела по струнам большим пальцем и сжалась в ужасе от жалобного дребезжания инструмента. У самоучки-Ханнэма это получалось явно больше. Тогда я попыталась это сделать по-другому: зажав одну струну пальцем у самой головки грифа, кажется, так это делают в музыкальных видео, я дернула ее у голосника, но сразу же зажала, надеясь, что мучительного стона бедной струны никто не успел услышать.       - Ты делаешь это неправильно, - раздался за спиной мягкий голос. - Выпрями спину, – теплые пальцы, ощутимые даже сквозь толстую шерсть кардигана, пробежались по позвоночнику, заставляя меня выгнуться. - Теперь, - вкрадчивый голос Тома раздался прямо над ухом, и я невольно дернулась, стараясь отодвинуться, - левую руку надо держать вот так, - его пальцы легли поверх моих и прижали их к струнам, захватывая гриф снизу.       Я почувствовала, что его грудь тесно прижалась к моей спине, когда он забрался на коробку и сел прямо за мной, свободной рукой обхватывая меня за талию и притягивая ближе.       - Что ты делаешь? – пробормотала я, чувствуя, как в груди все сжимается, и дышать становится тяжелее.       - Учу тебя играть на гитаре, нельзя же так мучить бедный инструмент, - Томас тихо рассмеялся. - Теперь пальцы правой руки... Где там наши пальцы? – устроившись своим подбородком на моем плече, он поймал мою безвольно болтающуюся руку и, на секунду переплетя свои пальцы с моими, поднял ее к голоснику. - Пальцы надо расслабить. И сама расслабься, я тебя не съем, - я не смогла сдержаться и нервно хохотнула. Повернув голову, Том удивленно на меня посмотрел. - Что я вижу, мини-босс, ты нервничаешь?       - Не хочу сломать гитару Чарли.       - Не волнуйся, не сломаем, - он успокаивающе сжал мою ладонь. - Теперь попробуем самое простое. Зажав левой рукой струны вот… - он склонился ниже, пытаясь увидеть наши ладони на грифе, так, что он практически прижался щекой к моей щеке, - здесь. Отлично. Медленно проведи большим пальцем по струнам. Сверху вниз. Вот так, умница. – Том отпустил мою правую руку, положив свою ладонь мне на талию, и окончательно расслабился, удобно устроив свою голову на моем плече.       Он сидел, поджав одну ногу, прямо позади меня, болтая второй рядом с моими ногами и обнимал меня за талию, прижимая ближе к себе, чтобы ему с моего плеча было видно, правильно ли я обращаюсь со струнами.       - У тебя все получается! – прошептал он.       Я молча кивнула, не в силах сдержать румянец, яркими пятнами разливающийся по моим щекам.       - Молодец! Продолжай в том же духе. Я сейчас переоденусь, с меня снимут грим, и мы можем ехать в отель, хорошо? – Томас, наконец, отстранился от меня и слез с коробки.       - Да, отличная идея, - прохрипела я в ответ, не осмеливаясь поднять на него взгляд.       Дождавшись, пока за Хиддлстоном захлопнется скрипучая дверь его трейлера, я с облегчением сняла с себя гитару и вскочила с коробки.       Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.       - Боже мой, не заводись так! – из темноты совершенно незаметная ночью в своем черном платье выскользнула Джессика Честейн и, насмешливо глядя на меня, села на место, где недавно сидел Том. - Зачем так нервничать?       - Прости, я не понимаю?       - Возможно, - она поджала губы и передернула плечами, – однако диатезная краснота у тебя на щеках понимает все прекрасно. Сколько тебе лет?       Я нахмурилась.       - А тебе это, прости, зачем?       - Вы, британцы, явно любите извиняться, да? Так сколько? Двадцать? Двадцать два?       - Двадцать четыре, - я с наслаждением смотрела, как глаза девушки удивленно распахнулись, - и я не британка.       - Кем бы ты ни была, ты уже достаточно взрослая, чтобы знать, что секс на рабочем месте еще никого не доводил до добра.       - Тебе это известно не понаслышке, правда?       Заметив гнев, промелькнувший во взгляде рыжей, я почти пожалела о своих словах, предчувствуя жесткую расплату. Но Джесс взяла себя в руки и почти не наигранно улыбнулась.       - Я просто хотела предупредить. Хочешь сохранить свою работу – не стоит с ним спать. Хочешь с ним спать… - она внимательно на меня посмотрела, - лучше выбери другого кандидата. Том тебе не по зубам.       Невдалеке от нас снова скрипнула дверь, и Джесс быстро поднялась с коробки.       - Подумай об этом. Я верну гитару Чарли.       И Честейн, как ни в чем не бывало, скрылась за занавесом шатра.