***
- Итак, - затягивая гласные, промычал Хиддлстон, откупоривая вторую бутылку, - любимое стихотворение? - Ох, это сложный вопрос! – простонала я, гоняя тающий кубик льда по столешнице. - Не скажу, ты все равно его не знаешь. Томас многозначительно поиграл бровями и усмехнулся. - Уверена? - Марина Цветаева – «Мне нравится», - в комнате повисла неловкая тишина. - Ну что, съел? - Это что-то явно не английское, да? Откуда я мог слышать об авторе? Я зажмурилась, и перед глазами пронеслись строчки, которые я знала наизусть на двух языках: моем родном, английском, и на языке, на котором мама мне читала это стихотворение одним удивительно пасмурным итальянским утром, русском. - I like that you are not obsessed with me, I like that I have no obsession either, And not for once in the eternity The heavy earth beneath our feet will wither I like I can be funny and be free, Be careless with words and never bother To be betrayed by tide of blush when we Brush with our sleeves when passing one another. I also like that in my company You’re confident enough to hug the other, You don’t foretell infernal suffering To me for being kissed by other lovers. I also like you never call in vain The sweet inflection of my name, my sweetie And that we’ll never live to see the day When wedding bells hail us with nuptial greetings. I thank you from the bottom of my heart For loving me so much quite unawares: For nightly peace that you will never thwart, For twilight dates that cannot be more scarce, For moonlight walks that we will never start, And for the sun above that'll never wear us, For you, alas, who’re not obsessed with me, For me, alas, with no obsession either. Когда я открыла глаза, Томас моргнул, отводя от меня завороженный взгляд. - Очень красиво, - прохрипел он, делая очередной глоток виски. - Это русская поэтесса, да? С каких пор профессор Клэридж рассказывает о русской литературе? Оказалось, что в Кэмбридже мы с Хиддлстоном слушали курс истории мировой литературы у одного профессора – Сэра Уильяма Клэриджа, что доставило нам немало удовольствия еще полбутылки назад, позволив перемыть косточки преподавательскому составу университета. - Он не рассказывает, - я постаралась сделать голос максимально безразличным и равнодушно пожала плечами. - Моя мама была русской, она любила читать мне стихотворения. - Русская? – Хиддлстон, казалось, был удивлен. - Но твоя фамилия… - А мой папа был итальянцем. Поэтому сильнее, чем Лермонтова я люблю только Данте. Мужчина на секунду задумался и осторожно спросил: - А почему в прошедшем времени? Я сглотнула. - А чтобы говорить об этом, мне надо выпить еще полбутылки, - мужчина понимающе кивнул, а я, отхлебнув уже потеплевшего пойла, бросила в бокал еще пару кубиков льда. - Твоя очередь. Любимое стихотворение? Он покачал головой. - Не могу сказать. Зависит от настроения. - Томас! Это нечестно! Само собой зависит от настроения, у всех зависит от настроения! Какое стихотворение у тебя любимое на сегодня? Он на секунду задумался, и, усмехнувшись, тихо заговорил: - До дна очами пей меня, Как я тебя - до дна. Иль поцелуй бокал, чтоб я Не возжелал вина. Мечтаю я испить огня, Напиться допьяна, Но не заменит, жизнь моя, Нектар тебя сполна. Тебе послал я в дар венок, Душистый, словно сад. Я верил - взятые тобой, Цветы не облетят. Вздох подарив цветам, венок Вернула ты назад. Теперь дарить не свой, а твой Он будет аромат. Я не смогла сдержать улыбки. - Бен Джонсон? - Бен Джонсон, - он удовлетворенно кивнул и потянулся за бокалом. - А я думала, будет Шекспир, – протянула я и дала ему свой для новой порции виски. - Ты любишь Шекспира? - Боюсь, не всего. Хиддлстон понимающе кивнул. - «Ромео и Джульетта» и сонеты? - я помотала головой. - «Отелло» и «Тит Андроник» Томас удивленно поднял бровь. - Ты такая кровожадная? - Нет, просто русские о любви писали красивее, - я пожала плечами и рассмеялась, заметив ошеломленный взгляд Тома на себе. - О, да, я чувствую, как ты меня ненавидишь! - Я практически чувствую себя Отелло. Обдумывая позже разговоры этого вечера, я поняла, что кажется, это был тот момент, когда мы оба окончательно перешли черту трезвости, ибо я, мило улыбнувшись, пролепетала: - Я бы не стала проводить параллели между нами и парой, которая закончила свою жизнь убийством и самоубийством, не считаешь? Пару секунд мужчина не отрывал своего взгляда от моего лица, а потом оглушительно рассмеялся. - Мне кажется, мы достигли кондиции для неприличных вопросов? – выдавил он сквозь смех. Я поперхнулась. - Думаю, нам пора спать, Томас. Тебе завтра надо быть на съемочной площадке. - Завтра я, как ни в чем не бывало, встану с гудящей головой, только и всего! – он весело хохотнул и подмигнул мне из-за бокала. - Ну что, ты готова? - А мне говорили, что ты джентльмен, - я покачала головой. Том кивнул на полупустую бутылку. - Мой папа – шотландец. Два бокала назад шотландской расхлябанности во мне стало больше, чем английской сдержанности. Говорим правду, только правду и ничего, кроме правды. - Правду, только правду и ничего, кроме правды! – я попыталась положить ладонь на грудь, забыв о том, что она перевязана, и поморщилась от боли. - Только давай мы закончим эту бутылку и начнем вечер откровений со следующей?***
- Первый раз, когда напился? - Одиннадцать лет. Родители и Сара уехали, меня оставили с Эммой. Она хныкала и не могла уснуть, поэтому я дал ей выпить немного джина, который мама всегда добавляла в пироги. Она уснула, а мне стало интересно, все ли люди после него засыпают, - Хиддлстон смущенно усмехнулся и покачал головой. - Пяти глотков этой дряни хватило, чтобы меня вырубило так, что я не слышал, как вернулись родители, - он пожал плечами и посмотрел на меня. - Теперь история о том, как они пришли домой, а я спал в обнимку с бутылкой джина – самая частая история на рождественских ужинах. Первый поцелуй? - Джанфранко Равиццоне. Он был сыном нашей кухарки и в свободное от учебы время подрабатывал, подстригая мамины розовые кусты. Он засунул язык мне в рот, утверждая, что его туда укусила оса, и я обязана его спасти, хотя я просто не могла понять, что происходит. Мне было 8, ему 9. Отец очень ругался, когда нас застукал. Томас поморщился и глотнул колы. Закончив третью бутылку виски, мы решили, что нам пора остановиться, иначе завтра с кровати не подымется ни один из нас, и перешли на колу. - Я бы убил парнишку. - Папа считал его за сына, - я пожала плечами. - Но Джо меня еще долго сторонился. Первая любовь? Мы начали играть в «первое и десять», когда у нас еще оставался виски. Суть этой игры в том, что один человек должен спросить другого про что-то сделанное впервые, а тот должен об этом рассказать. Если этого «первого» еще не случалось или он не хочет об этом рассказывать – делает большой глоток виски. Но потом он должен рассказать о том, что у него случалось хотя бы десять раз. Начав играть, Johnnie Walker`a мы прикончили за пару ходов, поскольку делиться секретами никому не хотелось. Зато когда алкоголь дошел до мозга и временно стер все остатки благоразумия, игра пошла гораздо веселее. - Восемь лет, подруга Сары. Ее звали… - он замолчал минут на пять, силясь вспомнить имя, - нет, не помню, черт возьми! Я ахнула. - Как?! Мистер Хиддлстон?! Вы не помните имя вашей первой дамы?! Он засмеялся. - Она так никогда и не стала моей дамой. Я пошел с ними бегать по заднему двору, она уронила меня в лужу и потом несколько недель дразнила «неваляшкой». Конец истории. - Тогда маленький Хиддлс понял, что женщины – бессердечные стервы, да? - Нет, это понял взрослый Хиддлс, когда его бросила первая девушка, - Томас равнодушно пожал плечами. - Первый секс? Я ошарашенно уставилась на него. Кому, черт возьми, придет в голову об этом спрашивать?! - Ты серьезно? - Абсолютно, что в этом такого? Так, Ариэн, ты сможешь. Подумаешь, согнуть руку и глотнуть газировки. Ничего сложного. Внезапно, это простое действие показалось невыполнимым. - Я могу задать другой вопрос, - Том не отрываясь смотрел на меня. - Ничего, кроме правды, помнишь? Я кивнула и, не отрывая от мужчины взгляда, отпила из бокала. Его лицо вытянулось. Только не спрашивай, только не спрашивай, только не… - Не было или не хочешь говорить? - Первое. Зато я десять раз встречалась со Стивеном Хокингом, – пробормотала я скороговоркой. Правда и ничего, кроме правды. - Но… как? - Я много училась. А тетя Мария была достаточно благоразумна, рассказывая мне истории о том, как над ними измывались в детском доме. Я решила, что без этой составляющей взрослой жизни я могу спокойно обойтись. Он, казалось, все еще не мог прийти в себя. - Прости, я не должен был. Это личное, ты могла соврать. - Ничего, кроме правды, помнишь? Ты сам настоял. - Прости, я… я не… прости. - Ничего страшного, Томас. Это ерунда. Он открыл рот, собираясь что-то еще добавить, но передумал и лишь сочувствующе улыбнулся. Я улыбнулась в ответ и покачала головой. Забудь. Когда лет в пятнадцать я начала проявлять интерес к мальчикам и к той химии, что возникает между полами, тетя Мария впервые начала рассказывать мне истории о том, как они с мамой жили в детском доме. Видимо, она сочла меня достаточно взрослой. Хотя лучше бы я никогда этого не слышала. Она рассказывала о том, как парни из старшей группы по ночам пробирались в женскую спальню, где их уже ждали старшие девочки; как богатые чиновники и бизнесмены инкогнито приходили и забирали на день или два совсем еще маленьких девочек, которые вернувшись уже не были похожи на себя. А воспитателям и директору детского дома платили за молчание. Она рассказывала, как ее саму один раз так пытались увезти, однако она и мама прямо в детской комнате вцепились этому подонку в лицо так, что он, воя от боли, отбросил ее от себя, и она, ударившись затылком об острый угол стола, провела еще две недели в больнице. Хотя шрам у нее сохранился до сих пор, о тех двух неделях она вспоминала, как о самых счастливых днях, потому что в больнице за ними с мамой медсестры ухаживали, «как за родными». Тогда они впервые почувствовали на себе силу человеческой заботы. Кажется, все эти мысли и эмоции отобразились на моем лице, потому что Том встал из своего кресла и, пошатываясь, подошел ко мне, поднял на ноги и, притянув к себе, нежно обнял. - Прости. Я не должен быть это спрашивать. Я сожалею. Я обвила руками его шею, вдыхая терпкий аромат его парфюма, и тихо выдохнула: - Говорю же, ничего страшного. Мне без разницы. - Пошли спать? – пробормотал Хиддлстон, не выпуская меня из своих объятий. - Я пьянее, чем принц Хэл в свои самые разгульные времена. - Идти сможете, Ваше Высочество? – усмехнулась я. Томас кивнул, разомкнул объятия и направился в свою комнату. Спустя минуту я услышала трагический стон пружин, прогнувшихся под его телом. - Ариэн, давай не будем больше столько пить? - Ты сам предложил! – засмеялась я, заходя в комнату за ним. Он лежал на неразобранной кровати прямо в одежде и уже сладко посапывал. - Я разберу твои вещи, чтобы тебе завтра было, что надеть, ты не против? - Ты ещ на эт спсбн? - Ты меня недооцениваешь. Разложив по шкафу его скромный багаж, я вернулась к его кровати и толкнула Хиддлстона, пытаясь разбудить. - Томас? - Ммм? - Где твой телефон? - Вкмне… Не успела я вернуться к шкафу, чтобы проверить карманы его верхней куртки и найти телефон, как рядом с моей рукой что-то завибрировало, и сквозь плотную ткань джинсов проступил слабый свет. В кармане джинсов. Понятно. Вытащив айфон двумя пальцами, стараясь не касаться ничего, чего мне касаться не следовало, я в недоумении уставилась на все еще святящийся экран телефона. Письмо от Люка. «Отправляю тебе досье Ариэн. Надеюсь, ты…» - продолжение текста не отображалось, а я не могла открыть письмо так, чтобы Том не догадался. Неприятное скребущее чувство поселилось где-то в районе желудка. Интересно, если я утром спрошу его об этом письме, он мне расскажет? Да и что может содержаться в этом досье? По сравнению с тем, что я ему сегодня рассказала, информации в письме должно быть намного меньше. Заперев подозрения на периферии сознания, я завела Тому будильник и положила телефон на прикроватную тумбочку. Мне все равно придется встать раньше, хочу быть уверена, что он проснется вовремя. Осторожно поднявшись, я на цыпочках вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. - Ариэн? – раздался из-за стенки жалобный голос. - Да, Том? - Ты, даже когда пьяная, всегда держишь себя в руках, да? Я усмехнулась. - Спите, Ваше Высочество. - Спокойной ночи, мини-босс.