Шел седьмой год в Хогвартсе

Гермиона смешивала зелье, пытаясь размешать мысли в голове и придать им хоть какой-то порядок. Вновь словно ставила на кнопку повтора их разговор с Роном. Среди всего этого проскакивала, так же и мысль о том, что их общий друг Гарри стал слишком требовательным и использует их как мальчиков на побегушках, свободно распоряжаясь их временем и волей. И поделом можно и на него позлится, раз уж она завелась. У Гермионы всегда так; позлится немного и отпустит. В действительность Гермиона всегда страдала низкой самооценки и была склонна к самой критике, то в чем она бы не призналась даже личному дневнику. Внешне самоотверженная и волевая, признаться кому-либо, что в душе ты не такая, было бы, по крайней мере, никому неинтересно. Сейчас даже лучшие друзья отказались бы её слушать. Да и она бы не рискнула ни перед кем обнажить свою душу и лишить себя репутации, из-за которой все ею восхищаются. Часто ли вы внимали на то, когда ваши герои говорили о трудностях, или же вы это пропускали мимо ушей предпочитая думать что невзгоды это всего лишь маленький кариес на зубах. А как насчет того, что трудности это камни в почках и единственное почему тебе удалось от них избавиться потому что твой панцирь (организм) оказался, вдруг чуть сильнее обычного? Золотая троица не были супер героями. Это потому, что Гарри объявили Золотым Мальчиком. Она продолжала мешать зелье, думая, куда же завели ее мысли? Все началось с Рона. Гермиона заметила за собой одну особенность. Для неё беда не приходила одна. Раз уж она начала заниматься самокопанием, то перекапывала не только события к этому приведшие, но и вспоминала даже те свои промахи и неудачи, которые ничего общего не имели с настоящей ситуацией. И хорошо, что это случалось именно в такие моменты. Гермиона даже начала находить в этом свои плюсы. Обычно когда все идет хорошо, о себе плохого никто не думает. Хорошее слово самоотверженность и оно отнюдь не носило для Гермионы того значения какое обычно встречается в словаре. Самоотвержения в ее случае значило отвергать саму себя, в попытке создать из себя кого-то другого. А быть кем-то другим значило быть лучшей версией себя. Гермиона — маленькая, неуверенная в себе девочка с самого детства. В маггловской школе у неё не было друзей. А поскольку у неё не было друзей, ей понадобилась альтернатива. Этой альтернативой стала учёба в которой она стремилась быть лучшей. Неужели кто-то из тех, кто способен здраво мыслить поверит, что если сказать ребенку, отвергнутому своими сверстниками о том, что он особенный и не должен обращать внимание на то, что говорят другие ребята, он примет это и будет жить дальше. Такое ребёнку не под силу; такое не под силу даже человеку взрослому. Вместо мудрого не по летам ребёнка, мы имеем замкнутый человечка, который взращивает внутри себя высокомерие и самодовольство. При всем при этом он не прекращает попыток быть принятым своими сверстниками. Вот только делает он это отнюдь не в дружелюбной форме. Ко всем проявляющимся людьми положительным чертам, Гермиона относилась ревностно и все их хотела присвоить себе. Ей был свойственен странный вид идеализма. Она не пыталась усовершенствовать лишь свои лучшие качества. Она анализировала какие черты выделяют её сверстников. После этого она старалась стать лучше, чем они. Таким образом, она не просто обладала положительными чертами, она еще и пыталась преуспеть. Все это хорошо получалось, когда речь шла об учёбе, но человеческие отношения давали сложнее. Единственными её друзьями по прежнему оставались Гарри и Рон. Другие ребята хоть с ней и общались, это было исключительно из-за того что они дружили с Гарри и Роном. Из девочек подругой была, пожалуй, только Джинни, да и то потому, что они с Гарри были вхожи в дом Уизли ещё с первого курса. Джинни была более общительной. У нее подруг было достаточно. После всего того что сейчас произошло навряд ли Джинни будет относиться к Гермионе как прежде. Гарри стоял, прислонившись к стене. И хоть беспокойство его не оставляло на протяжение всего времени которое он находился в Хогвартсе, сейчас когда дело сдвинулось хоть немного, он был в более сносном распоряжении духа. По крайней мере, он не смотрел на всех волком. Взгляд его смягчился. Всего лишь на один миг он стал самим собой. Думал ли он, какой удар нанес он своим друзьям Рону и Гермионе? Не думал, так как ни на секунду не переставал относиться к этому как просто плану. Думал ли он, что это приведёт к выяснениям отношений с последствиями. Или же вновь сетовал на то, что Гермиона его вразумит, и Рон поймёт его. Но он ошибался. Рон не собирался его понимать, а тем более прощать. Он затаил на Гарри глубокую обиду. Да, он обещал Гарри, что будет предан ему, и будет с ним до конца, но ведь и Гарри должен был знать меры разумного. Сейчас Гарри использует своих друзей, совершенно не думая об их чувствах. И если он думал, что Гермиона сможет переубедить Рона, то он глубоко ошибался. Гермиона ранила его больнее всех. Причина, по которой Рон не препятствовал осуществлению этого плана заключается в том, что Волдеморт их общий враг и они все борется ради одного и того же правого дела. И несмотря на это, Рон не простит и никогда не поймет именно этого поступка Гарри. Он так же не недоумевал, почему Гермиона без сопротивления согласилась на выполнение столь безумного плана. И больше он не подастся объяснениям по типу «так было нужно», «не будь ребёнком». Здесь был некий подвох, то в чем Гермиона ему не хотела признаваться. Гермиона решила применить зелье ближе к вечеру. Как раз к этому времени новые старосты начали заступать на патруль. Первый факультет, который они будут патрулировать Слизерин. Об этом было несложно догадаться. Гриффиндор будет, конечно же, последним, который они будут обходить. Даже не удивительно, что Гриффиндор последний. Ближе к одиннадцати вечера будет легче поймать нарушителя, нежели в девять или даже в десять. Паркинсон такой возможности не упустит. Гермиона мысленно пожелала удачи ребятам, надеясь, что они не удостоят Паркинсон чести поймать их. Когда вынашиваешь план, лишь идея его осуществления кажется безумной. Но когда все доходит до настоящего действия, все совершается гораздо быстрее. И вот надо было уже применять зелье и идти к Малфою. С какими словами ей к нему идти и что ей ему сказать? И с чего Гермиона решила, что Малфой так запросто поделится с Паркинсон своими планами или хоть как-нибудь намекнет о них? Не было никаких оснований полагать, что он поступит именно так. Но и не было этому опровержения. Таким образом у Гермионы не было оснований списывать план заранее на провал. На этот раз, применяя зелья, она была более осмотрительной и прихватила с собой зеркало. Но все прошло удачно, будто и не было того неудачного опыта с превращением в кошку. Гермиона была готова к осуществлению их плана. Она больше не оценивала уровень эффективности этого плана. Сейчас надо было действовать. Мысли о произошедшем с Роном были оставлены в сторону. Гермиона решила в лишний раз не заходить к Гарри. Единственное чего опасалась Гермиона было, как бы не столкнуться с Паркинсон. Для этого нужно было точно вычислить время, когда она заканчивала патрулировать свой факультет. Но как же быть, если Малфоя не окажется в комнате? Об этом Гермиона не подумала. С присущей Гриффиндору привычке действовать быстро, а в иной раз и безрассудно ноги уже несли ее в сторону подземелий. Было около десяти вечера. Спустившись в подземелья, первое, что Гермиона про себя подметила, что там было сыро и влажно, как и присуще месту, где живут рептилии и змеи. Кто знает, может предки слизеринцев, действительно были змеями. Конечно же, это было абсурдным предположением. Но вспоминая хладнокровие того же Снейпа, Гермиона вполне могла понять почему если бы люди поверили этой идеи. Самое главное, о чем Гермиона забыла подумать, был пароль от Слизерина, которого она, конечно же, не могла знать. Ей было известно, по слухам, что пароль меняется каждые две недели. Насколько это правило оставалось действенным на сегодняшний момент Гермиона не знала. Гриффиндорка растерялась. Кажется, осознание этого факта вернул ее вреальность, и остудил ее пыл. А если вдруг никто не выйдет или не зайдет за это время. Но Гермиона быстро выбросила эти мысли из головы. Не может быть такого, чтобы никто больше не выходил отсюда. По времени было еще не так поздно. И буквально через пару минут, Гермиона услышала знакомый голос. — Пэнси, — ты разве не на дежурстве? — это был Блейз Забини. — Я, — начала было Гермиона, немного заикаясь, — я кое-что забыла. — Доверила этому рейвенкловцу делать всю работу? Гермиона ничего не ответила. Она ждала пока Блейз наконец пройдет в гостиную. Блейз недоумевал, почему Пэнси не заходит, а топчется у входа. Гермиона начала опасаться, что Забина может начать о чем-то подозревать. Гермионе надо было собрать все остатки своего несуществующего актерского мастерства и обыграть эту ситуацию. И поскольку ничего другого она придумать не могла, она продемонстрировала истинное замешательство. Блейз быстро что-то прошипел про себя, именно так могла охарактеризовать этот шепот, который по открываемой двери и был паролём от подземелья. Он зашел внутрь. Гермиона последовала за ним. Увидев Малфоя, который раскинулся на диване, читая что-то, Блейз кинул быстрый взгляд на Пэнси и все понял. Блейз не стал ничего отвечать на вопросительный взгляд Малфоя. Драко несколько опешил, увидев в двери Пэнси Паркинсон. Он недовольно поморщился. После той ночи проведенной вместе, Пэнси стала слишком эмоционально зависимой от него. Ему казалось, они все обсудили насчет их отношений, но этого было недостаточно. Гермиона слишком мало знала об истинных отношениях между Малфоем и Паркинсон, чтобы пытаться интерпретировать, что значил недвусмысленный взгляд Забини, и чего ожидать от Малфоя. Вся сложившаяся ситуация была ей на руку. Она не стала начинать разговор, ожидая, что это сделает Малфой. К тому же он уже собирался что-то сказать. Гермиона заметила по его взгляду. Забини покончив с целью своего прихода в подземелья, поторопился удалиться из комнаты. Малфой проводил его взглядом. Гермиона уставилась на Малфоя, словно передавая ему эстафету. Про себя гриффиндорка подметила, что все идет на руку, и ей просто нужно действовать по ситуации. — Ты разве не на дежурстве? Малфой не собирался переходить к главному так быстро. Эстафета вновь была передана Гермионе (Пэнси). Сейчас Гермионе предстояло хорошо подумать, чего ей стоит, а чего не стоит говорить. Если она скажет что забыла что-то, как сказал Блейзу, то это вполне может поставить точку на еще толком не начавшемся разговоре. Интуиция же подсказывала ей, что он точно хочет сказать нечто другое, ну, а этими дежурными разговорами просто тянет время. Гермиона решила начать издалека, и начала разговор с чего-то обобщенного. — Драко, нам нужно поговорить, — заявила она. Гермиона назвала Малфоя по имени. Она почувствовала нечто необъяснимое непривычное при этом. Она не стала уделять этой мысли слишком много времени, отметив что поумает об этом на досуге. Сейчас она Пэнси Паркинсон, и их характер отношений с Малфоем отличаются от ее собственных. Для гриффиндорцев Малфой враг, ну, а для Паркинсон он что-то большое. По крайней мере, к нему она обращается по имени. — Пэнси, — начал Драко с какой-то непривычной мягкостью, свидетельницей которой Гермиона никогда не была. Да и откуда она могла знать? Гермиона постаралась выключить внутренний анализ личности Малфоя, в страхе пропустить суть разговора. Но это было не просто, так как Малфой открывался с каких-то новых, невероятных сторон. — Пэнси ты ведь знаешь ты мой хороший друг, единственный кому я доверяю. Гермиона приоткрыла рот от удивления. Для нее было шоком не столько его отношения к Паркинсон, сколько манера, в которой он это говорил. Слишком откровенная и прозрачная для слизеринца. Слова были слишком теплыми для хладнокровной змеи, и слишком искренними для Малфоя. — А как же Забини? — словно не своими устами (и это было действительно так) спрашивала Гермиона. Это вопрос показался вполне связующим с предыдущей репликой Малфоя. — Да, и он тоже. Но я не могу понять причину его внезапного интереса ко мне, а посему не могу полностью ему доверять. Гермиона непроизвольно оглянулась вокруг.Малфой улыбнулся краем губ. — Даже если он услышит, это будет только на руку. Может быть скорее расколится. Гермиона пристально смотрела на него. Это было невероятно. Она пришла заполучить информацию об одном, но узнала что-то более важное. С одного взгляда Малфой прочитал её мысли. В какой же манере слизеринцы говорят друг с другом вне класса, при условии, что они воспринимают друг друга на равных? Гриффиндорка подметила про себя одну черту присущую Малфою, а возможно и всему Слизерину в целом. Она заметила, что слизеринец вполне может откинуть свое высокомерие и общаться вполне дружественно, если они воспринимают собеседника на равных. И это вопреки утверждениям, что на Слизерине дружбы нет. Гермиона вновь себя одёрнула. Она, кажется, снова начала отходить от сути дела. Пытаясь придумать, как навести разговор на нужную ей тему, Гермиона вновь взглянула на Малфоя. Она осмотрела его с ног до головы. Он был достаточно высок и строен. У него были достаточно широкие плечи, но он был по-прежнему каким-то худощавым. Не таким как Рон, больше похож на Гарри по телосложению. Гермиона вновь перевела взгляд на его лицо, всматриваясь в него будто читая страницу очередной книги. Ей будто предоставилось возможность разглядеть то, что она до этого не могла, и она ею воспользовалась. К счастью Малфой не счёл это подозрительным. Он отвёл взгляд.  — Пэнси, мы об этом уже говорили, — начал он. Гермиона напряглась. Может быть, сейчас он скажет хоть что-то связанное с произошедшим. И чтобы точно подойти к этой теме, Гермиона спросила. — Что ты думаешь об убийстве Скримджера? — Скримджер? Почему тебя вдруг заинтересовал Скримджер? Сказано это было таким подозрительным тоном, что Гермионе показалось, что ее сейчас раскроют. Паника начала вновь овладевать ею. — Тебя никогда не интересовала внешняя политика? — более мягким голосом сказал он. Гермиона немного расслабилась, и решила аргументировать свой интерес вполне логическими доводами, которые могла предоставить ему и Паркинсон. — Мне просто интересно, что будет дальше? — пытаясь предать своему голосу равнодушия, сказала Гермиона. Но к Малфою все же начало подкрадываться подозрение. И Гермиона это тоже поняла. Но Малфой не подал виду, и это вызывало ещё большее опасение. — Не знаю, — просто ответил Малфой. Сказано это было с такой простодушной честностью, что и придраться было не к чему. Гермиона сразу смекнула, что даже если Малфой и знает, кто был причастен к смерти Скримджера, так просто он об этом не расскажет, даже Пэнси, которой по его же словам доверяет больше всего. Она не ошиблась. Ведение диалогов и откровенных разговоров между слизеринцами отличалась от того как подобные разговоры вели гриффиндорцы. Если последние задавали прямые вопросы и предпочитали получать на них прямые ответы, как на духу, у Слизерина все было иначе. В лишний раз никто ничего друг другу не говорил, ни во что не посвящал. Чем меньше людей знали, тем меньше вероятность того что они пострадают или смогут повлиять пусть и косвенно на неудачу какого-нибудь дела или операции. Когда на Слизерине случалось какие-нибудь неприятности, под раздачу попадал лишь виновник, и это не отражалось на всех остальных. В случае Пэнси так и было. Его хорошее отношение к Пэнси заключалось в том, что он не посвящал её в дела Пожирателей, ради её собственного блага. Теперь же чрезмерное любопытство Пэнси несколько сбивало с толку Малфоя. Неужели она подалась сентиментализму и начнёт говорить, что она за него беспокоится и переживает? Ему это было ни к чему. Гермиона окончательно удостоверилась, что план Гарри был изначально провальным. Когда имеешь дело со Слизерином поведение по типу «главное действие», даже если оно, не запланированное и необдуманное равно полному бездействию, так как никаких результатов не приносит. И не то чтобы Гермиона боялась какой-нибудь устрашающей мести со стороны Малфоя. Вспоминая все гадости, которые он им делал, такое предположение смехотворно. Все его действия совершенные в прошлом можно было охарактеризовать, как хорошо продуманную маркетинговую стратегию, не лишенной креативности нужно заметить и не как уж серьезной угрозой.