Фиалка

- Если она может позволить себе только BMW, не надо воображать, что на нее не будут косо смотреть… в определенных кругах… Вот что я сказала. Джордж?! Ты меня не слушаешь? Он сидит на краешке кровати, погруженный в свои мысли. Болтовня жены служит для них хорошим фоном, нисколько не отвлекающим и не раздражающим. Ему легче сосредоточиться, когда Иззи что-то ему рассказывает, ведь увлекаясь своим монологом, она обычно не требует от него ответа. Теперь, похоже, она заметила, что он не прислушивался к ее словам, увлеченный собственными размышлениями. В последнее время жена очень болезненно стала относиться к таким случаям, постоянно требовала его внимания. Сейчас уже около полуночи, они собирались ложиться спать. - Почему же? Слушаю… - рассеянно отвечает Георгий Ивлев, которого жена ласково называет Джорджем, Джорджи или Жоржиком. Ну, не Жорой же называть или Гошей! - То есть, я понимаю, если бы она знала свое место, но ведь она постоянно притворяется. Все знают, что ее муж лишь недавно сменил Range Rover на… Тебе не интересно? – Иззи подходит к нему, грациозно наклоняется, вплотную приближая свое лицо к его, настойчиво заглядывая в светло-серые, ничего не выражающие глаза, ласково проводя рукой по темно-русым волосам. Он делает волевое усилие, чтобы не отстраниться от нее. Не то, чтобы Иззи не была привлекательной, напротив, сейчас в своей короткой полупрозрачной ночной рубашке, подчеркивающей ее точеную фигуру, жена выглядит так, будто только что сошла со страниц женского журнала, печатающего статьи типа «Как быть для него желанной: простые советы». Ее округлые формы, пухлые губы, наивно распахнутые голубые глаза, очень светлые с золотистым отливом волосы, мягко спадающие на открытые плечи не оставили бы равнодушными многих мужчин. Георгию же, пытавшемуся подавить внутреннее раздражение, жена была почти противна. - Ты прекрасно знаешь, я ничего не понимаю в автомобилях, - губы трогает усмешка, которую он в последний момент превращает в нежную улыбку. Он лжет. Конечно, как любой мужчина, он не может не интересоваться такими вещами. Но болтовня Иззи… Это ведь просто бессодержательные сплетни. - Неправда! – капризно надувает губки Изольда. – Я столько раз слышала, как ты увлеченно разговариваешь со своими друзьями о новых марках авто. Тебе только со мной неинтересно. - Ты ошибаешься, - спокойно говорит он и легко целует жену в губы. Он не солгал. Ему и с ними неинтересно. И они ему не друзья. Иззи, ободренная его вниманием, садится рядом, обнимает его и решает перевести тему: - А знаешь, Зарянский покончил с собой! – в предвкушении страшной истории глаза ее загораются, а тон становится неподходяще оживленным: - Ты же знаешь, что он разорился. Так вот, когда пришли описывать его имущество, пришлось взламывать дверь. А потом увидели, как он висит. Мариетта сказала, что это было… Георгий резким движением стряхивает с себя руки жены. Он порывисто встает и берет бордовый халат со спинки стула, стоящего недалеко от кровати. - Ты куда? – Изольда глупо распахивает глаза и протягивает к нему руки. - Вспомнил об одном деле. Мне нужно поработать у себя в кабинете. Ложись спать, не жди меня. Он накидывает халат и выходит из спальни. Изольда недоуменно наблюдает, как его прямая фигура, облаченная в халат почти кровавого цвета, исчезает за закрывшейся дверью. Ивлев заходит в кабинет и включает свет. Оглядывает привычную обстановку: дорогая мебель, книжные шкафы вдоль стен, большой стол у окна и пианино в углу. Из ящика стола он вытаскивает пачку сигарет и зажигалку и выходит на балкон. В загородном коттедже Георгия Ивлева все было построено по его личному плану. Амбициозный с юных лет, он уже давно, еще до того, как к нему пришло богатство, мечтал о том, что у него будет такой дом: трехэтажный, с высокими потолками, декоративными башенками и арочками, чтобы было похоже на маленький замок. И представлял, что из его кабинета большой балкон будет выходить прямо в сад, чтобы всегда можно было уединиться для размышлений и подышать свежим воздухом. Ивлев вглядывается в темноту ночи. Небо затянуто тучами, звезд не видно. Красивое лицо Георгия хмурится, глубокие морщины проступают на высоком лбу. Он нетерпеливо щелкает зажигалкой. Зажечь сигарету не получается с первого раза, и тогда он раздраженно выкидывает ее в сад, туда же спустя секунду летят вся пачка и зажигалка. Что его так беспокоит? Да, Иззи сказала, что Зарянский повесился. И тогда он вспоминает, как будто это было вчера... Виктор Зарянский, одетый в мятый пиджак, с серыми кругами под глазами, весь ссутулившийся и несчастный говорит ему: - Георгий Алексеевич, умоляю, дайте мне еще один шанс! У меня много идей, я не допущу больше провала! – его глаза беспокойно бегают, руки дрожат. - Прости, но я не могу больше ждать, - Георгий отвечает решительно и твердо, осознавая свою правоту и непререкаемость своего авторитета. - У меня есть несколько прекрасных планов по развитию нашего с Вами бизнеса. Честное слово, я… - Это дело никогда не было нашим. Я проявил снисхождение, позволив тебе поучаствовать в моем предприятии. Ты же бездумно растратил все деньги. Я прощал тебе долги, но не может же это продолжаться вечно. Тебе придется заплатить все, что ты мне должен. Я не могу ставить благополучие моей семьи под угрозу из-за твоих неудач. Зарянский низко наклоняет голову, кажется, что он пытается сдержать слезы. Георгий теряет терпение. Терпеть он не может тех, кто давит на жалость, особенно, если это мужчины. - Я ничем не могу тебе помочь. Ты растратил все, что у тебя было, влез в долги. А теперь отказываешься, когда пришло время платить. - Георгий Алексеевич, умоляю Вас! Я не смогу жить… Я умру без нее… - тихо произносит Зарянский. Ивлев презрительно усмехается. Он прекрасно понимает, о чем говорит его неудачливый партнер по бизнесу. Зарянский без памяти влюбился в женщину, мягко говоря, легкого поведения. Любому незаинтересованному наблюдателю с первого взгляда стало бы понятно, что она насквозь меркантильна и лишена всяких моральных принципов. Она меняла любовников как перчатки, все время находилась в поиске того, кто обеспечит ей красивую жизнь. С тех пор, как начался их роман с Виктором, она только и делала, что требовала от него: платье, шубу, кольцо, серьги, деньги на спа-салон, ужины в дорогих ресторанах и многое другое. Кажется, и сам Зарянский давно понял, что ей от него нужны только деньги, именно поэтому он и тратил на нее столько. Он привязался к этой женщине и хватался за нее с безнадежностью утопающего, упрямо подталкивая самого себя ко дну. - Сможешь, - улыбается Георгий. – Ты ей без денег не интересен. Ну, уйдет она к другому, а ты получишь бесценный шанс встретить настоящую любовь. «Кажется, это было немного грубо», - размышляет сейчас Ивлев, оперевшись на балюстраду балкона. Он никогда не забудет, какая бездна боли отразилась после его слов в бледных и невыразительных обычно глазах Зарянского. А потом тот выбежал из кабинета Ивлева. А теперь… Покончил с собой. Есть ли в этом вина его, Георгия Ивлева? Разумеется, нет! Зарянский был слишком глуп и слабоволен. Связался с женщиной, которая цинично его использовала, растратил все деньги, влез в долги. Да еще и не смог нести ответственность за свои действия. Но все же… Отчего так неспокойно у Ивлева на душе? Он зашел в кабинет, присел перед пианино и медленно провел по клавишам тонкими пальцами. Когда-то он хорошо играл. Окончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Дурацкая история получилась. Когда мать отдала его учиться музыке, он был еще слишком мал, чтобы протестовать. А потом «включилась» его амбициозность. Он упрямо решил не бросать музыкальную школу и окончил ее лучшим в классе. Однако душа его никогда не лежала к музыке. Именно поэтому он очень скоро забыл почти все, что умел. Да, в его кабинете стояло пианино. Даже считалось забавным, когда приходили деловые партнеры Ивлева, а он небрежно и весело, чтобы разрядить напряженную обстановку, играл им «Собачий вальс». Но теперь ноты были раскрыты на 17 сонате Бетховена. Уже почти неделя прошла с тех пор, как он стал свидетелем чарующей игры таинственной незнакомки в ресторане на набережной. Тогда, вернувшись домой, он попробовал сам сыграть Шекспировскую сонату, и потом тренировался каждый день, но не достиг никакого результата. Его умения ушли навсегда, пальцы, словно деревянные, бездушно долбили по клавишам. Ивлев закрывает лицо ладонями. Перед его мысленным взором пронеслись почему-то пьяная Иззи, перекошенное лицо Зарянского, болтавшегося в петле, и… девушка на берегу моря, отчаянно протягивающая руки к тонущему кораблю. - Я так и знала, что ты не работаешь, - торжествующим тоном произносит Иззи, открывая дверь в кабинет. – Опять курил, да? Он поднимает голову и смотрит на жену невидящим взглядом. Отвечает: - Нет, я думал. Я просто думал о том, как же это трудно быть… - Или не быть? – с беззаботным смехом перебивает Иззи. – Пойдем спать. Он сдерживает себя, чтобы не наговорить жене грубостей. Как же она некстати умеет появиться, со своей глупой улыбкой и неуместным смехом! - «Быть или не быть» - эта проблема стояла перед Зарянским. Он, к сожалению, решил ее в пользу небытия. Я же думаю, как трудно быть человеком, милая Иззи, - объясняет он жене нарочито учительским тоном. В голосе сквозят и горечь, и насмешка. Изольда не замечает подвоха в его словах. Она подходит к мужу, обнимает и целует его. Он устало закрывает глаза, представляет себя на пустынном морском побережье. В воздухе звучит 17 соната, а он обращается с вопросом к девушке с неровно остриженными волосами в серой старенькой кофточке: «Быть или не быть?»