Правильный выбор

Наверное, он сел к ней в машину только потому, что там работал кондиционер, - по-другому этот поступок было не объяснить. В прохладе ему стало немного лучше, хотя в висок все равно упрямо вкручивался надоедливый шуруп. - Я понимаю, - сказала Нацуко, глядя прямо перед собой на дорогу, - все, что произошло вчера, было очень неожиданно. «Пиздец как, - подумал Генджи, - прямо визит Санта-Клауса». - Наверное, у тебя много вопросов. На самом деле, вопрос у Генджи был только один: какого хрена это случилось именно с ним? - Вчера мы все были взволнованы. «Взволнованы» - это было совсем не то слово, которое Генджи применил бы к данной ситуации, но надоедливый шуруп все сильнее ввинчивался в висок, и ему казалось, что если он сейчас откроет рот, его непременно стошнит, поэтому он что-то невнятно промычал. Спустя несколько минут машина остановилась перед кафе. - Думаю, здесь мы можем поговорить, - сказала она, выключая мотор. Сам бы Генджи никогда в такое место бы не зашел: огромные окна, круглые столы на гнутых ножках, полированное дерево, яркие фотографии на стенах – не самое подходящее место для ученика Судзурана. Официант в белоснежной рубашке и ярко-желтом галстуке, от одного взгляда на который шуруп в виске у Генджи радостно ввернулся еще на несколько оборотов, сунул им в руки меню. - Арбузный фреш, - даже не прикоснувшись к его обложке, бросила Нацуко. Официант повернулся к Генджи. Тому хотелось хотя бы пива. Но он не был уверен, что его здесь продают, и еще больше – что продадут ему. - И чай, черный. «Что ж пусть будет черный чай». - Ты часто так много пьешь? - спросила Нацуко, когда официант ушел с заказом. - Чего? - У тебя похмелье, - сказала она, впрочем, без особого осуждения. - Это мое дело, - пробубнил Генджи и вытащил пачку сигарет. - Простите, но у нас не курят, - рядом тут же материализовался желтый галстук, и шуруп вошел в висок чуть ли не до шляпки. Генджи запихнул пачку назад в карман. - Я пошел, - он встал, но Нацуко удержала его. - Не уходи, пожалуйста, я ждала тебя все утро. Генджи опустил глаза: ее рука лежала на его. Узкая ладонь с длинными тонкими пальцами, мягкая и прохладная. - Вчера мы не смогли поговорить, все произошло так быстро, - под тяжелым взглядом Генджи она убрала свою руку. Он неохотно плюхнулся назад, в основном из-за того, что чем меньше движений совершал, тем меньше его тошнило. - Сначала я хочу извиниться за то, что следила за тобой, за нашу встречу на улице и потом в баре, - Генджи подпер кулаком щеку, слова доносились до него, как будто сквозь вату, и требовалось немало сил, чтобы держать глаза открытыми. Кажется, он переоценил себя: нужно было остаться дома или хотя бы выпить чего-нибудь перед выходом. - Я просто хотела посмотреть на тебя… - Я что, панда в зоопарке, что ли? - Нет, конечно, я... - Нацуко смутилась, но тут появился официант с заказом, и она замолчала. - Я очень волнуюсь, - продолжила она после того, как желтый галстук покинул поле зрения Генджи. - Вы правда моя мать? Она опустила стакан, не донеся его до рта. - Да, конечно. - Генджи глубоко вздохнул, прогоняя тошноту. - Зачем мне или твоему отцу лгать тебе? - Не знаю. Я вас не помню. - Пожалуйста, говори мне ты. - По хрену. Я тебя не помню. Почему Хидео говорил мне, что ты умерла? Тошнота снова подкатила к горлу, он схватил чашку и сделал большой глоток. Только когда жидкость попала в желудок, Генджи понял, что совершил ошибку: не хочешь, чтобы вырвало, - ничего не пей. Наверное, со стороны это выглядело ужасно: его выворачивало прямо на блестящий кафельный пол, собственные кеды и джинсы. А ведь он был уверен, что распростился со всем съеденным за последние сутки еще утром. Полностью захваченный увлекательным процессом прощания с содержимым своего желудка, он не сразу почувствовал, как на затылок ему легла прохладная рука, как женский голос властно произнес над его головой: - Холодной воды, быстро! - это вернуло его в реальность. Он тут же увидел себя стороны, и от ужаса и отвращения рвотные спазмы прекратились – ровно настолько, чтобы он успел добежать до туалета. Если бы можно было совершить сеппуку ершиком для унитаза, Генджи бы непременно воспользовался такой возможностью. Можно было еще попробовать разбить себе голову об этот самый унитаз или об угол раковины. Мало ли способов для настоящего самурая проститься с жизнью, в которой потеряна даже честь. Но в роду Генджи никогда не было самураев, так что он стоял перед зеркалом в мокрых джинсах, футболке, кое-как отмытых кедах и чувствовал исходивший от себя отвратительный запах рвоты, избавиться от которого в условиях ресторанного туалета было невозможно и который даже непривередливому Генджи казался отвратительным. Правда, после того, как его снова вырвало, он почувствовал себя лучше. Зато когда он видел себя посреди светлого, яркого, чистого зала, рядом с такой шикарной Нацуко, согнувшегося пополам и заливающего рвотой свою же одежду, ему хотелось исчезнуть с лица земли. Потом стыд сменился злостью. Разве это случилось по его вине? Нет, он жил себе и никого не трогал, и вдруг она свалилась на его голову, «здравствуй, я твоя мама». Кто, кроме нее, виноват в этом? А еще этот козел, Хидео, вешал лапшу на уши столько лет. Если бы Генджи знал правду, то не прятался бы в этом туалете и не испытывал бы жгучий стыд при мысли, что ему придется выйти отсюда, и от него не несло бы, как от последнего бродяги. - Твою же мать! - он изо всех сил ударил кулаком по стене, и в дверь тут же постучали. - Генджи, у тебя все хорошо? - это была Нацуко. Генджи едва не застонал. Неужели она не понимает, что сейчас ее он хочет видеть меньше всего. Что он просто не может показаться ей на глаза. - Отвяжись от меня! Убирайся! - Я подожду, пока тебе не станет лучше! Какими еще словами ей объяснить, что лучше ему станет, когда она исчезнет, навсегда, и желательно прихватив с собой воспоминания об этих сутках. - Мне уже лучше, уходи! - Тогда подумай о других посетителях, это единственный туалет в кафе. Он в бешенстве распахнул дверь. Нацуко стояла перед ним с совершенно невозмутимым видом. - Пойдем, - сказала она, - официант был так любезен, что разрешил нам воспользоваться выходом для персонала. - Какого хрена тебе от меня надо! Я сам о себе позабочусь! - Пойдешь по улице в таком виде? Ни один таксист тебя не посадит. - Да тебе-то какое нахер дело? – он закричал так, что из-за шторы, видимо, скрывающей кухню, выглянул повар в белом фартуке. - Не кричи, уже достаточно скандалов. Я отвезу тебя домой. Нет, домой Генджи точно не хотел. Он хотел, чтобы здесь был Идзаки, чтобы они завалились в бар, и Генджи бы рассказал обо всем том дерьме, в которое за считанные часы превратилась его жизнь, а Идзаки дал бы ему хороший совет. Потому что если кто-то и мог бы разобраться во всем этом, то только Идзаки. Но тот был далеко, зубрил свои «а квадрат плюс б квадрат», и даже мобильный телефон ему давали только на полчаса по вечерам. Да и разве расскажешь такое по мобильному? На него вдруг навалилась какая-то жуткая апатия. Он позволил Нацуко буквально за руку вывести себя на улицу и усадить в машину. Здесь, под кондиционером, стало чуть-чуть полегче, он привалился ноющим виском к стеклу. - Не нужно домой. - Тогда поедем ко мне в отель, сможешь привести себя в порядок, - Нацуко завела мотор. – У них есть прачечная, я закажу срочную стирку, они все сделают за час-полтора. Генджи закрыл глаза. Нацуко остановилась в «Свиссотеле», в двухкомнатном люксе на тридцать третьем из тридцати шести этажей (пятьдесят шесть тысяч йен в сутки, бесплатное пользование тренажерным залом и бассейном включено в стоимость). Так было написано в брошюре, которую Генджи успел изучить, пока они поднимались на лифте. - Ванная там, - показала она, едва они переступили порог. В этой ванной можно было играть в боулинг. Генджи долго стоял под душем, пытаясь избавиться от, кажется, навсегда въевшегося в кожу запаха рвоты. Потом долго чистил зубы лежавшей здесь же щеткой для гостей. При этом больше всего на свете ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, от этого роскошного номера, этой женщины, которая… Стоило ему подумать о Нацуко, как противный шуруп, вроде бы оставивший его в покое, снова начинал вкручиваться в висок с радостным упорством. «Хватит ныть, тряпка, - сказал Генджи, глядя на себя в зеркало, – просто забери свою одежду и уходи. Ты ни чем ей не обязан». Однако когда он переступил бортик ванны, то услышал доносящиеся из гостиной приглушенные голоса. Один из них принадлежал Нацуко, второй был мужской, незнакомый. - Я волнуюсь за тебя, - говорил мужчина. - Не нужно. Я знаю, что делаю. - Но этот человек может быть опасен. Я наводил справки, он настоящий преступник. - Я знаю. Не забывай, я была его женой. - Не стоит говорить об этом вслух, - брюзгливо сказал мужчина. - Для тебя это стало проблемой? - Генджи никогда прежде не слышал, чтобы чей-то голос мог звучать так высокомерно. - Нет, конечно, я… - заблеял собеседник. - Я просто волнуюсь за тебя. - Не стоит, - высокомерия поубавилось, но арктического холода было все еще хоть отбавляй. - Я люблю тебя, Нацуко, и ты не можешь запретить переживать за тебя. И я жалею, что не уговорил тебя остаться в Токио. Я отлично бы управился и сам. Генджи присел на кушетку и запахнул полы махрового халата с логотипом отеля на карманах. Выйти сейчас, да еще в таком виде, как-то не тянуло. - Просто пойми, что для меня это важно, - несмотря на слова, тон у Нацуко вовсе не был просительным. - Ну, хорошо, и все же, еще и этот мальчик… Ты лишь измучаешь себя! - Тэйноске, хватит. Мы говорили об этом тысячу раз. Тебе лучше вернуться в Токио. - Вот как? Ты приезжаешь в город, в котором не была много лет, туда, где живет твой муж… - Прежде всего – мой сын. - И хочешь, чтобы я уехал. Тебе не кажется, что это выглядит странно? - Только в твоем воображении. - Нацуко! - Тише, Генджи в ванной, он может выйти в любой момент. Генджи и правда уже хотелось выйти, чтобы прервать этот разговор: хватит с него чужих секретов. - Я не хочу, чтобы он тебя видел, ему сейчас и так трудно, - голос Нацуко зазвучал тише. - Послушай, Тэйноске, разве я когда-нибудь врала тебе? Разве у тебя был повод упрекнуть меня в чем-нибудь? Поверь, я действую лишь в наших интересах. Я знаю Хидео. И если мы хотим, чтобы все получилось так, как нужно, не стоит его злить. Я знаю, как с ним управиться. Просто поверь мне. - Ты так в этом уверена, ведь прошло столько лет. Он мог измениться. - Не так уж сильно. - Ну хорошо, - проворчал Тэйноске, - но все-таки послушай, - но что еще собирался сказать занудный любовник, Генджи так и не услышал. Шуруп наконец-то оставил его висок в покое, и он провалился в темноту. *** Когда Генджи открыл глаза, то на мгновение даже испугался, пытаясь понять, где он и почему лежит голый в темноте в одном только махровом халате. Вспомнил – и тут же пожалел об этом. Глаза, между тем, привыкли к темноте, и он различал очертания окружающих предметов: шкаф, большая кровать, угол стола. Голова уже так не болела, хотя во рту было ужасно противно. На столике у окна стояла ваза с фруктами – и, что более важно, графин с водой. Не утруждая себя поисками стакана, Генджи пил так, как будто томился от жажды неделю. Вытерев ладонью рот, он огляделся. Двери между спальней и гостиной были закрыты, но через матовое стекло проникал тусклый свет. Его было достаточно, чтобы увидеть лежавшую на краю постели стопку одежды. А значит, пора отсюда валить. Натянув на себя еще теплые, пахнущие кондиционером вещи, Генджи в нерешительности остановился. Нацуко там, за дверью, но он совсем не хотел с ней встречаться, не знал, как себя повести и что сказать. Если бы можно было стать невидимкой или просочиться сквозь стену! Генджи решительно взялся за ручки двери. Хватит жевать сопли, он просто откроет дверь и уйдет. Если ей что-то от него надо, то это ее проблемы. Ему нужно только, чтобы его оставили в покое. Нацуко действительно была в гостиной. Она полулежала на диване и печатала на лэптопе. Пальцы ее так и летали над клавиатурой. Увидев его, она торопливо вскочила, едва не уронив ноутбук. - Ты проснулся? - Угу. - Я не стала тебя будить, подумала, что тебе нужно отдохнуть. Тебе лучше? - в ее голосе слышалось нехарактерное заискивание. - Угу, - Генджи направился к двери, где стояли его кеды. - Ты уже уходишь? - Да. Мне пора. - Подожди немного. Я позвонила Хидео, сказала, что ты у меня. - Что? - Генджи, уже державшийся за дверную ручку, обернулся. - Какого хрена? - Чтобы он за тебя не волновался. Генджи не нашелся, что ответить: с одной стороны, сама мысль, что Хидео будет волноваться, казалась ему абсурдной, с другой – какого черта она о себе возомнила и лезет не в свое дело, с третьей – он представил, как старик наверняка взбесился. Так ему и надо! Нацуко, между тем, взялась за телефон: - Я заказала ужин. Тебе нужно восстановить силы. Это номер 3312, - заговорила она в трубку, - можно подавать. Генджи и сам не понял, как оказался за столом, как перед ним возникли накрытые блестящими круглыми крышками тарелки, и Нацуко протянула ему чашку с чаем, от одного вида которого Генджи не удержался и скривился. - Знаю, хочется чего-нибудь покрепче, но поверь, сейчас это именно то, что тебе нужно, - она сняла крышку, и Генджи увидел, что стоящая перед ним тарелка полна какой-то желто-зеленой жижи. - Это овощной суп, - объяснила Нацуко как ни в чем не бывало, - не стоит нагружать желудок. Может быть, она и была его матерью, но ей уж точно не стоило так себя вести. Генджи оттолкнул стул и встал. - Мне пора. Нацуко и сама поняла, что перестаралась. - Я вызову тебе такси, - она тоже встала. - Сам как-нибудь справлюсь. - Генджи! - она стояла, сложив руки на груди, за ее спиной горела лампа, и на мгновение ему показалось, что она словно окутана золотым сиянием. Генджи тряхнул головой. - Тебе нужно время, чтобы все осознать. Я обещаю, что не буду на тебя давить. Я понимаю, ты имеешь право злиться, ненавидеть. Но все-таки прошу, дай мне шанс. Позволь еще раз увидеть тебя. Может быть, позже, когда ты будешь готов. Я обещаю, что отвечу на все твои вопросы, постараюсь все объяснить. Она стояла, окутанная золотистым светом лампы, с поникшими плечами и сложенными в молящем жесте руками, и Генджи казалось, что он цепенеет, не может перестать смотреть в ее темные, совершенно бездонные и при этом непроницаемые глаза. И он услышал свой собственный голос, пробурчавший: - Хорошо. Потом… Уже сидя в темном салоне машины, глядя на мелькающие за окном огни, он все думал, почему не послал ее куда подальше. Главный вопрос, который он хотел бы ей задать, - это почему она исчезла много лет назад. И еще, наверное, спросил бы, зачем она вернулась столько лет спустя и что ей надо. Почему она не появлялась раньше, что произошло между ней и отцом. Почему столько лет Хидео говорил ему, что Нацуко мертва. Может быть, он сам ее выгнал? Тогда почему она не забрала его, Генджи, с собой, ведь так поступила бы любая мать. Неужели Хидео стал бы за него держаться? Нацуко совершенно не походила на ту, которую можно было бы просто взять и выгнать. Висок начал ныть, желудок, который за последние сутки не получал ничего, кроме разнообразных жидкостей, сворачивался в немыслимые узлы. Остатки здравого смысла говорили, что нужно ехать домой, съесть что-нибудь и лечь спать. Но сама мысль о том, что там будет Хидео, что, возможно, им придется поговорить, заставляла изыскивать любую возможность, как можно дольше держаться подальше от родного дома. И Генджи снова оказался там, где и начал - за барной стойкой. В стакане снова плескалось виски, и голова наполнялась такой желанной пустотой. К трем утра, когда бар все-таки закрылся, он пребывал в том блаженном состоянии, когда любая проблема кажется не стоящей внимания. Так продолжалось ровно до того момента, пока он не ввалился в дом. - Первая встреча матери и сына, это так трогательно, - перед ним стоял Хидео. Голос отца отдавался в голове гулким эхом, а мир плясал перед глазами. - Ну и как все прошло? - и тут Генджи, уже в который раз, стошнило, прямо на отполированный пол. - Красноречивый ответ, - невозмутимо произнес отец и ушел, оставив сына давиться желчью посреди пустой, темной комнаты.