Национальные гимны

Лиз перебирала замёрзшими пальцами старые бумаги и отчёты. Первым сюрпризом по прибытию домой стало отключенное отопление и теперь, кутаясь в свитер, она пыталась разобраться в накопившихся счетах, что кладбищем макулатуры высились на диване. Здесь же была кружка с чаем и блокнот. Она периодически вспоминала, что ещё нужно купить для дома и последней записью значились цветы. Но не для дома. Она давным-давно не была на могилах родных, даже не знает, изменилось ли там что-то. Хотя это навряд ли: смерть остаётся смертью. Но принести свежие цветы и покрасить ограждения всё же было необходимо. Этим она и собиралась заняться в ближайшие дни. Брюнетка отпила чай и потянулась за листком на краю дивана. Она и сама не заметила, как кружка наклонилась и часть напитка вылилась прямо на другой рукав. К счастью, кипяток не обжёг сквозь толстую ткань, но чай закапал на листки и Лиза мгновенно подскочила, шипя от неприятного чувства на руке и заляпанных счетов. Кружка отправилась на стол, а Лиз принялась лихорадочно спасать листки. Пока она размахивала счётом за свет, из-под общей кучи выскользнула папка и шлёпнулась на пол. Дело №17. Она открыла её один раз. Всего один раз, пробежала глазами, пролистала, словно ребёнок, ищущий в серьёзной книге картинки и отложила. Ей не хотелось знать кем он был, какое прошлое имел и чем занимался до всего этого кошмара. Лиз много раз ловила себя на мысли, что была бы рада, окажись он наркоторговцем, сутенёром или представителем ещё какой-нибудь нелицеприятной «профессии». Тогда она смогла бы убедить себя, что они спасают этого солдата, вытаскивают его из ямы дерьма, возвращают к свету. Ей было бы проще в это верить. Пока её вера держалась на чистом самовнушении. Всё ещё поддерживая эту тупую надежду внутри себя, Лиза уселась на пол и взяла папку в руки. Она казалась тяжелее чем в прошлый раз, будто данных добавилось, но папка всё время была у неё. Никто не мог туда ничего написать без её ведома. На первой странице как и раньше были фотографии, рядом имя. То, которое должно было остаться лишь здесь, на листах. А теперь оно бывало в лаборатории. Лизе казалось, что раз она произнесла его тогда (пусть даже он был под наркозом) конфиденциальность, о которой так твердил профессор, теперь потеряла всякий смысл. Она зависла на первой странице на пару минут, раздумывая стоит ли продолжать читать. Ведь если она прочтёт его дело, то будет практически единственным кладезем информации о безымянном солдате. Кто знает, чем это пригодиться в будущем? В конце концов, она ведь будет хорошей девочкой, не станет разглашать информацию и уж точно не собирается бегать по улицам с неоновой вывеской над головой: «Я знаю всё о Зимнем Солдате». Так и присоединиться к родным недолго. Так, прочитывая строчку за строчкой, она просидела до вечера. Проштудировала всю информацию, что была у неё на руках, даже разложила фотографии, вглядываясь в каждую из них. Но только единственная привлекла внимание больше всего: правый уголок был оторван, само фото немного выцвело и подпортилось, но на нём всё так же чётко было видно двух юношей. Один был намного меньше другого, худой и маленький, словно ему было лет двенадцать. Его светлые волосы были растрёпанны рукой второго, которая всё ещё лежала на его макушке. Они оба лучезарно улыбались, словно напоминая, что когда-то было время, когда не надо было прятаться и убегать. И только спустя время она узнала в парне, державшем новенький бейсбольный мяч своего Нулевого пациента. Девушка перевернула фото, на обратной стороне, быстрым карандашным почерком значилось: «Стив и Баки — A&T. Бруклин. 1935». Каждая секунда из этих пяти-шести часов, что она просидела на полу собственной гостиной, была наполнена человеком, которого она знала всего ничего. Но даже учитывая, что знакомы они были не так давно, у брюнетки складывалось впечатление, что она следит за ним с самого детства и знает его лучше, чем собственная мать. До чего доводят личные дела, данные в руки такими фанатикам, как Лиза. Она собиралась заканчивать со всей тягомотиной, вот только на последней странице, прежде чем захлопнуть дело и отправиться в душ, её взгляд застыл на листке отчёта, приклеенным к обратно стороне сведений о семье. Почерк был размеренным и аккуратным. Почерк профессора, она бы его узнала из тысячи. Но подпись снизу стояла не его — чья-то размашистая и угловатая и нельзя было разобрать, что она значит. Это был какой-то важный документ, сверху значилось: «Проект 17.0/11B». Под таким номером официально значился проект «Рука помощи». В графе «Куратор» почему-то было написано «В. Карпов». Это было имя генерала, но Лиз всегда думала, что проект курировал лично Зола. Под первой стадией значилось то самое дурацкое название проекта и имя Лизы. Всё как и должно быть впрочем, но куча мелких неувязок начинала действовать на нервы девушке. Ко всему остальному внизу страницы бросалась в глаза надпись: «Стадия три. Пробная. „Чистый разум“. Кандидат №03» «Чистый разум»? Это что ещё за?.. Лиза впервые слышала это название, но судя по всему это тоже был какой-то проект. Вот только в Центре его никто ни разу не упоминал. Надпись была сделана на скорую руку, чьим-то быстрым почерком, будто кто-то в последний момент решил добавить это к делу. Мозг уже кипел, жалобно постанывая, и девушка оперлась спиной на диван, откидывая голову назад. Взгляд устремился в потолок и пару минут в её голове вообще ничего не происходило, но потом началась жуткая неразбериха. Тысяча вопросов — ни одного ответа. Решив, что когда она вернётся в Центр (а она вернётся, уж это ей обеспечат), то поищет что-нибудь на этот проект в архиве, Лиз отложила папку, вставая и твёрдо намереваясь сегодня выспаться. Фото с надписью она отложила в сторону.

***

Конечно, Элизабет знала, что скоро понадобится Золе, но не думала, что настолько скоро. Телеграмма, подписанная Центром, настигла её в собственной холодной постели в Москве, около восьми утра, спустя пару дней после её отъезда. И Элизабет ничего не оставалось, как снова взять рюкзак, который она даже разобрать не успела, и отправиться в Киев. Через тринадцать часов все надежды на то, чтобы отстранится и хоть как-то забыться остались позади, а сама Лиз смерила усталым взглядом кабинет профессора, пустующий уже около пяти минут, с тех пор, когда он сам пригласил её войти и ушёл. В момент, когда девушка уже собиралась встать со стула в центре комнаты, дверь открылась и вернулся профессор. Лиз смерила его вопросительным взглядом. — Хорошо, что ты всё же приехала, — вместо приветствия, строгим голосом начал Зола. — Будто выбор был, — она произнесла фразу на своём родном языке. Профессор знал много языков, но русский в их число не входил. Это позволяло надеяться, что он её не понял. — Мы бы не вырвали тебя просто так. — А то, — снова тихо буркнула Лиза. Зола упрямо игнорировал её недовольство обстоятельствами. — Ситуация на грани критической, — профессор держал в руках бобину с магнитной плёнкой, всунул её в большое гнездо на неповоротливом ящике, с небольшим, выпуклым экраном. — Во время эксперимента вели съёмку. Погляди на это. Он что-то нажал, машина зажужжала, и на экране появилось изображение. Качество оставляло желать лучшего, но кое-что всё-таки можно было различить очень чётко. Звука не было, Лиз только видела, как до этого неподвижный мужчина на медицинском кресле приходит в себя, разглядывая свои руки. Одну настоящую, вторую биомеханическую. В машине что-то шаркает. Люди в халатах, как поняла Лиз, проверяют системы жизнеобеспечения, один из них подходит к солдату, пытаясь заставить его вернутся в горизонтальное положение. Спор длится недолго, около пары секунд. Элизабет не видела лиц, но вдруг чётко увидела, как стальная рука цепляется в шиворот халата и со всей силы дергает доктора на себя. Удар о край кушетки приходится на челюсть и тело, тяжело обмякнув, сползает на пол. Второй из докторов, стоящий ближе всех, хватается было за что-то напоминающее пульт управления. Солдат всё ещё не может твёрдо устоять на земле, но тем не менее ему удаётся впиться стальными пальцами в горло второму из докторов. Что-то совсем не различимое происходит и солдат вдруг, пошатнувшись, падает без сознания. Транквилизаторы сработали. Профессор выключил плёнку, повернув строгое лицо к бывшей ученице. Он смотрел на неё так, словно это она всё это вытворяла. Сдвинув брови и нахмурив лоб. Элизабет чувствовала, что внутри, словно извергается вулкан и становится дико жарко, а сердце колошматится о грудную клетку. Она ощущала себя провинившейся школьницей, но с чего? Не она всё это делала. — У меня были свои важные дела дома, а вы вырвали меня ради кинофильма? — наконец, нарушила тишину брюнетка, почувствовав недовольство. Они сами сделали его таким, а теперь приказывают ей тащится за тридевять земель из-за того, в чём сами виноваты. Абсурд. — Элизабет, ты же знаешь, я отношусь к тебе, как к родной, но твоё упрямство начинает меня раздражать, — Зола всё ещё глядел на неё окаменелым, жёстким взглядом. «Не отводи взгляда. Он ждёт этого. Не прячь глаз» — крутилась в голове назойливая мысль. — Моя цель — всего лишь создание первой ступени проекта. Я всегда думала, вы довольны мной в этой роли. — Вполне доволен, — кивнул профессор. — Тогда в чём причина? Если с «рукой» какие-то проблемы, то я сделаю всё, что в моих силах, — она встала, стараясь контролировать своё тело, так, чтобы её движения не выглядели, как брошенный вызов. — Остальное — приоритет ваших людей. У которых, между прочим, нет ни капли уважения к чужой работе. Она даже припомнила случай, когда один из докторов привезённых Золой в Центр, будто собственная свита, хозяйничал в её лаборатории, позволяя себе разглядывать её детище. Лиза ненавидела, когда кто-то вмешивался в её зону комфорта. Если таковая вообще осталась. — Он не хочет никого видеть. Ни с кем не говорит. За эти дни с момента операции он не проронил ни слова. — Вы всерьёз думали, что лишить человека руки, прошлого, памяти и на выходе получить послушного щенка будет возможно? Я не хочу знать об этом. Она слышала, как сердце лихорадочно прогоняет кровь слишком близко к вискам, так, что стук отдаётся в них барабанной дробью. Неужели, Моник была права: она и вправду боится? Какая глупость! — Позволяя себе перефразировать: мы в ответе за тех, кого создали. Голос резко обрушился откуда-то сзади, девушка даже не слышала, как открылась дверь. Тем не менее за её спиной возник генерал. Количество неприятных людей на один квадратный метр в этой комнате приняло просто неприличное значение. Брюнетка резко обернулась, стараясь держать себя в руках настолько, насколько это возможно, когда ты проигрываешь важную схватку двум мужчинам, а цена в ней — твоё душевное спокойствие. Которого в жизни Лизы и так не доставало. Генерал был на голову её выше, но совсем не это заставляло девушку напрягаться в его присутствии. Если Зола был не частым гостем в Центре, то появление генерала было сравни манне небесной. Для остальных, не для Лизы. Она, впрочем как и Зола, его не любила. Но что-то в нём было такое, что заставляло всех трепетать. Неизвестная сила, власть. Может быть, пронзительный взгляд стальных глаз. А может, строжайшая дисциплина, которой генерал всегда добивался от своих подопечных. Что-то, что побуждало всегда говорить с ним уважительно и с долей страха. А генерал, разумеется, получал от этого удовольствие. — А вы-то здесь откуда? — давясь негодованием процедила брюнетка. За что была тут же одёрнута профессором, который, как собачонка, был готов танцевать перед их гостем на задних лапах. — Элизабет, не стоит, — это было сказано таким фальшивым, отеческим тоном, что её даже покоробило. — И вам доброе утро, Елизавета, — генерал улыбнулся, но в улыбке не было не тени доброты, это было просто сокращение мышц. — Я просто решил, что уж если профессор не может вразумить вас, то и я, наверное, не смогу. Но попытка не пытка, верно? — Я не хочу слушать то, что вы скажете. Мне сказали, его готовили к этой роли, вот только ему самому, по-моему, забыли об этом сообщить. — Знаешь, мне уже становится интересно, почему ты так рвёшься защищать его? Уж не личные ли симпатии это? — генерал недоверчиво изогнул бровь. Лиз сглотнула, чувствуя, что горло пересыхает. — Вы только что сказали: мы в ответе за тех, кого создаём. Если Зимний Солдат моё изобретение — я имею право знать, что с ним сделают. — Используют во благо общества. Война не вечна, доктор. И после неё миру нужна будет реабилитация, — по его голосу казалось, он знал что-то такое, чего не могли знать остальные, в особенности Лиз. — Допустим, даже если бы твой солдат выжил на войне, вернулся бы домой и что дальше? Кем бы он был? — Человеком. — А станет гораздо лучше. — Я не поверю, что вы вырастили этого солдата, как подопытного в пробирке. У него могло быть будущее. И теперь у вас нет права всё забирать у него. — У него ничего не было! — голос мужчины так резко скакнул вверх, что Лиза вздрогнула. Появилось единственное желание — сбежать. Как можно дальше от голоса, который звучит, кажется, в каждой клетке тела. — Если бы не мы, он бы сдох в ущелье! На снегу, истекая кровью. Это мы нашли его. Мы вытащили его. Мы дали ему новый дом, новую жизнь. С каждым словом генерал становился на полшага ближе, пока не встал напротив, так близко, что подними она голову, они могли бы столкнуться лбами. Но Лиза не могла оторвать взгляда от пола. — И всё что тебе осталось — дать веру. — Веру во что? — так трудно было сказать это спокойно. — В светлое будущее. В окончание войны и совершенно другой, дивный новый мир. Веру в то, что он может сделать его таким. С нашей помощью, — голос генерала был гипнотическим, с опьяняющим эффектом, как от наркотика. Он менялся от настойчивого до мягкого так быстро, что Лиз не могла реагировать. Она очнулась только, когда в разговор вмешался профессор. Его же голос будто доносился откуда-то из-под толщи воды, такой вкрадчивый, но навязчивый. — Ты можешь отказаться, — она даже уловила акцент. — Но если ты не пойдёшь, мы будем вынуждены признать попытку неудачной, аннулировать материал и начать всё заново. Понимаешь, насколько всё сложно? Лиз кивнула, лишь единожды подняв глаза, чтобы видеть, как генерал отходит к двери. «Аннулировать» в данных условиях значило «уничтожить». Девушка ужаснулась, как спокойно она об этом подумала. Либо она сейчас сдвинется с места и сделает всё, чтобы наставить солдата «на путь истинный», либо они уберут его с дороги и начнут всё заново. Она сделала только шаг, но ощущение было, что за ногой тянется гиря на цепи. Генерал очень по-джентльменски открыл перед ней дверь, выпуская в холодный коридор. Мимо прошёл какой-то учёный, прижимавший к себе стопку бумаг. Он бросил короткий взгляд на Лиз, будто хотел спросить что-то, но фигура генерала позади заставила его уткнутся в пол и пройти мимо. Она бездумно шагнула вперёд, мимо учёного и дальше от двери, когда голос Золы всё-таки догнал её. — Елизавета! — она обернулась, скорее инстинктивно. — Вы не спросили куда идти. — Куда мне идти? — с послушанием машины повторила девушка. — Последняя палата, правое крыло. Девушка только послушно кивнула. Она знала, что вряд ли это что-то изменит. Чтобы она не сказала сейчас своему Нулевому пациенту, он всё равно будет сопротивляться. Искать выходы заложено в человеческом ДНК. Она, наконец, поняла чего боится и отчего пыталась убежать. От их борьбы. Они захотят подчинить себе его волю, иначе не добиться исполнительности, а он станет противится этому, как любой бы стал, чтобы сохранить хоть что-то человеческое в себе. И она не хочет видеть, кто победит. По крайней мере, не хотела.