* * *
Хогвартс-экспресс совсем не изменился. Тот же коридор, те же купе, те же сидения. Или другие, но абсолютно такие же. Гермиона коснулась рукой занавески и закрыла глаза. Вдохнула знакомый с детства запах и замерла. Воспоминания хороводом кружили в голове, сбивая друг друга, задевая, цепляя. В этом купе они с Гарри и Роном последний раз уезжали из Хогвартса после шестого курса. Гермиона была уверена, что именно в этом. Последнее купе четвертого вагона. Они строили планы поисков крестражей, даже не представляя, чем это обернется. Гермиона села на сиденье и провела руками по обивке. Пальцы чуть дрожали. Прошлое почти слилось с настоящим. Бурная временная река стремительно неслась в будущее, сметала барьеры. Гермиона ненавидела эти стыки, но ничего не могла поделать. С мазохистской страстью раз за разом возвращалась к истокам, чтобы заново переживать давно забытое, но живущее в воспоминаниях. Ее тайна, о которой не знал даже Гарри. Понял бы, принял, но Гермиона не хотела сочувствия. Даже от него. Откинулась на спинку и вытянула ноги. Ушла в себя. Она ненавидела вручение дипломов, потому что в Хогвартсе на нее неизбежно накатывала ностальгия. По местам былой славы, иронизировал Гарри. По местам, которые напоминали то, что она упустила. Нереализованные возможности — больная тема Гермионы Грейнджер. Но в то же время она знала, что будь у нее хроноворот, то ничего не стала бы менять. Жалеть об утраченном — удел слабых. И от осознания этого становилось только хуже. Слишком крепко она вбила себе в голову непреложные истины, по которым жила. Не видела другого выхода. Нужно же чем-то себя оправдывать. У нее было все, но одиночество выгрызало дыру там, где должно быть сердце. Где должна быть любовь, которую она не подпускала к себе на пушечный выстрел. Травила доксицидом с мрачным удовлетворением маньяка. Глупость или рационализм? Итог один — одиночество. И очередной молодой любовник в постели. Скрип колес по рельсам эхом отозвался на задворках сознания. Пустынный экспресс набирал скорость. За окном все быстрее мелькали деревья, от зелени которых рябило в глазах. Движение — жизнь. А Гермиона все топталась на месте, отказываясь сделать шаг из прошлого в настоящее.* * *
Хогвартс позади. Впереди неизвестность. Не пугающая, не обнадеживающая. Никакая. Напиваться коллекционным огневиски с остальными не хотелось. Играть в межфакультетскую дружбу на выпускном все равно что делать вид, будто ему есть дело до кого-то из однокурсников. Пешки на шахматной доске его жизни. И сам он пешка в руках семьи. Отец наверняка не мог дождаться знаменательного события — наследник вырос. А Скорпиус не хотел становиться тенью отца или тем более деда. Он личность. Самостоятельная и независимая. Дело за малым — найти ответ в бесконечности. Смысл жизни. Призвание. Себя. Сидя в Хогвартс-экспрессе, он понял, что не поедет в Малфой-Мэнор. Иначе не сможет вырваться из-под родительской опеки. А так... мама поймет, бабушка поддержит. Возможно, даже дед промолчит. А вот отец вряд ли смирится. Честь фамилии, вековые традиции, долг перед родом. Для Скорпиуса — пустой звук, для Драко — единственно важное в жизни. Диплом в кармане мантии обжигал. Детство кончилось, пришло время серьезных решений. Скорпиус не был уверен, что готов, но и выбора у него не было. Стены Хогвартса уже не смогут укрыть от реалий жизни и чужих ожиданий. «Страхи есть у всех, но посмотреть им в глаза — истинная смелость», — отчетливо прозвучал в голове голос Гермионы Грейнджер. Скорпиус вскочил с места и заметался по купе. С чего начать? Куда пойти? Каков должен быть его первый шаг? Вопросы, вопросы. Друзей нет, к родным нельзя, остаются гостиницы. Где его будут искать в первую очередь? За спиной с тихим скрипом открылась дверь. — Неожиданная встреча, — раздался голос из мыслей, и Скорпиус вздрогнул. — Как тебе это удалось? — выпалил, оборачиваясь. — Что именно? — брови взлетели вверх. Она казалась удивленной, но в то же время отстраненно-задумчивой. — Посмотреть страху в глаза и послать его, — губ коснулась улыбка. Нет, показалось. Ухмылка. Гермиона не умела улыбаться. — Была война, — два простых слова ураганом разметали мысли. — А после? — Не могла по-другому. Привыкла, — она пожала плечами и прошла в купе. Закрыла дверь, сделала два шага вперед и опустилась на сиденье. — Вашему поколению не понять. — Я уже не ребенок, — он поморщился от звука собственного голоса с истеричными нотками. — Ты не видел то, что творилось тогда. Произвол, тирания и анархия. Хаос. Кромешная тьма. Мы жили одним днем и одной мыслью — выжить. Любой ценой. Выстоять. И победить. Чтобы жить в спокойном мире. Свободном и независимом от предрассудков. — Вам удалось, — сквозь сомкнутые губы выдохнул он. — На время. Меняются режимы и лидеры, но человеческое сознание изменить куда сложнее, чем свергнуть диктатора. — Зачем ты это говоришь? — такой он ее не видел. Подозревал, что и не должен был. — Откуда вы здесь? — Где? В поезде или в купе? — А разве есть разница? — А разве нет? — Нет. — Странная логика, но не лишенная здравого смысла. Ты же понимаешь, что я не обязана тебе что-то объяснять, — Гермиона напомнила ему отца. Прямая спина, плотно сжатые губы, непоколебимый взгляд. — Но попытаться стоило, — робко ответил он, не особо понимая, куда приведет этот разговор. Да и разговор ли. Перед ним не женщина, живая легенда. Скорпиус не знал, что делать рядом с такой Гермионой. — Если нечего сказать, молчи. Золотое правило неловких пауз и светских ужимок, — невесело усмехнулась Гермиона, наблюдая за ним. — Совет на будущее? — он понимал, что ведет себя, как глупый подросток, но не мог остановиться. Скорпиус и так нервничал, а тут еще и она. С непонятным настроением и уроками этикета. — Для умного мальчика ты слишком глупый, — растягивая гласные, сказала она и вытянулась на сиденье. Запустила руку в волосы и вытащила заколку. Упругие локоны каскадом упали на спину и плечи. — Я не мальчик! — Несмышленый мальчишка, — ее мягкая улыбка сводила с ума. Она не должна улыбаться вообще. Скорпиус был уверен, что она просто не умела. Или не хотела. Он отказывался ее понимать. — Ошибаешься, — как можно тверже сказал он. — Серьезно? — она вскинула брови, провоцируя его. Распаляя. — Я тебе докажу! — запальчиво прокричал Скорпиус. — Докажу! — Как? Тишина. Вдох. Выдох. Стук колес. Сжатые кулаки. Закушенная губа. Изогнутая бровь. Снисходительная усмешка. Отчаянный, полный решимости взгляд. Щелчок. Предохранители сорваны. — Я не мальчик, — выдохнул Скорпиус за секунду до того, как впиться в ее губы шальным поцелуем. Мир пошатнулся, затягивая их в круговорот ярких всполохов пламени. Его ярости, ее одиночества. Их необходимости. Он перестал соображать, только чувствовал. Разорвись сейчас рядом бомба, не заметил бы. Слишком был поглощен ощущениями. Ее пальцы пробрались под рубашку, погладили его спину, и Скорпиуса накрыло. Колени подогнулись, руки затряслись. Зубы сильнее сомкнулись на губе Гермионы, отчего она впилась ногтями ему в спину. — Черт, — прошипела, сдергивая его мантию. — Черт, — выдохнула, расстегивая рубашку, — неплохо для твоего возраста. — Неплохо что? — Скорпиус ощетинился, вырвался из ее цепких пальцев и отскочил к окну. Только сейчас понял, что наполовину раздет. Гермиона еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, насколько комично он выглядел. Оскорбленный в лучших чувствах мальчишка. — У тебя девушки-то хоть были? — спросила, наблюдая за реакцией. Скорпиус зажался, затравленно глянул исподлобья и замер. Либо начнёт корчить из себя мачо, либо убежит. Одно из двух. Тем любопытнее Гермионе было, что он выберет. Драко бы убежал, но меньше всего хотелось сравнивать Скорпиуса с его отцом. Он не был похож на него. — Смотря что ты имеешь в виду, — Гермиона слегка озадачилась. Он выбрал третий вариант. Непривычно, и оттого странно. Не совсем понятно, как вести себя дальше. Словесная пикировка бессмысленна — замкнется. Спросить напрямую? Может все-таки убежать. Но если бы не хотел говорить, уже сбежал бы. А он рискнул, остался. Гермиона склонила голову набок и внимательно на него посмотрела. Будто впервые. — Ты девственник? — да или нет, нет или да. Идиотская ситуация. Едва слышное «да» полетело камнем в пропасть. И что ей теперь делать? Молодой интересный любовник — одно, но потенциальной любовник — девственник... А казался таким раскованным, порывистым, азартным. Хотя это не зависит от опытности в постели. — Дай рубашку, — тихо попросил, не глядя в глаза. — Замерз? — кивнул, все так же не поднимая взгляд. Замкнулся. — Послушай, Малфой... — она не знала, что сказать, но и не хотела молчать. Не могла, видя его таким. — Это нормально, — запнулась, подбирая слова, — более того, достойно уважения. Когда появится нужная девушка... — Он резко поднял голову, и Гермиона отшатнулась. Глаза горели бешеным огнем. Он приковывал к полу, обжигал. Шипящей лавой заливал внутренности. — Нашел, но ей нужны опытные любовники, — прищурился, — мэм, — прошипел сквозь зубы. А Гермиона будто дар речи потеряла. Стояла и таращилась на него во все глаза. Он завораживал. — Какая дура, — неосознанно сорвалось с губ. Скорпиус медленно облизал губы, не отрывая от нее взгляд. Гермиона сглотнула. Он шагнул и взял ее руку. Мягко сжал в своей и приложил к сердцу, прижимая сильнее. — Слышишь? — Гермиона кивнула. Неожиданный магнетизм Скорпиуса пугал, но вместе с тем нравился. Это было чем-то непредсказуемым и новым. Его сердце под ее ладонью отбивало чечетку. Он открылся, доверился, оставляя выбор за ней. — Ты же понимаешь, что я не буду ничего обещать. — И не надо. — Она тонула в его взгляде. Сейчас Гермиона была в его власти. Несмотря ни на что она подчинялась. И пусть вслух в этом не призналась, сама-то знала. Но самое страшное было в том, что ей нравилось подчиняться. Здесь и сейчас. Скорпиусу Малфою. — Я не сплю дважды с одним и тем же, — оба понимали, что она сдалась, но Гермиона зачем-то продолжала слабо протестовать. Будто еще могла отказаться. Наверное, могла, если бы Скорпиус так крепко не прижимал ее ладонь к своей груди. И не смотрел безумным взглядом, обещающим множество наслаждений. — Но ты будешь моей первой, — он шептал, будто ласкал. По позвоночнику побежали мурашки, разгоняя истому по телу. — Если ты вздумаешь болтать... — Зачем? Достаточно того, что я буду знать, — наклонился и легко поцеловал в шею, — и ты будешь, — прерывистое дыхание опаляло. Гермиона зажмурилась. Вдохнула. Сглотнула. Выдохнула. — И долго ты еще будешь сопротивляться? — на каждое слово поцелуй. Чудовищно недостаточно. Скорпиус остановился у выреза блузки. — Мне нравится твой способ вести переговоры, — чуть улыбаясь, шепнула Гермиона, запустила руки в волосы. — Какой аргумент будет следующим? — Это здесь явно лишнее. — Он судорожно вытаскивал блузку из юбки, нетерпеливо постанывая, но та цеплялась, а пуговки отказывались расстегиваться. Или у Скорпиуса так дрожали руки. — Да разорви ее уже к черту, — не выдержала Гермиона. Сейчас ей больше всего хотелось почувствовать его губы на коже. Горячие, торопливые, желанные. И за звуком рвущейся ткани пришел почти оргазм. Потому что Скорпиус наконец коснулся ее разгоряченной кожи, а губы... Губы творили что-то совершенно необыкновенное для неопытного юнца. Он покрывал поцелуями ее грудь, не касаясь ткани белья. Легко, суетливо, самозабвенно. Гермиона чувствовала себя свечой, воском стекающей к его ногам. Она окончательно и бесповоротно капитулировала. И вдруг все исчезло. Гермиону тут же пробрал озноб. Напротив, запустив руки в карманы брюк стоял ухмыляющийся Скорпиус. — Больше никаких возражений? — Нахальный мальчишка. Но он заслужил немного уважения. Не каждый в состоянии противиться гормонам. Она не ответила, но в его глазах мелькнуло удовлетворение и торжество. — Занавески. — Что? — Занавески на двери. Нас могли увидеть. — Гермиона не глядя опустила шторы на двери. — Так тебя устраивает? — он кивнул, но продолжал стоять. Во всех смыслах этого слова. — Так в чем причина? — ей нравились их словесные перепалки, но не когда она уже предвкушала хороший секс. Его кадык дернулся, Скорпиус напрягся, подобрался и... — Я боюсь тебя разочаровать, — Гермиона закатила глаза. Мальчишка. — Ну, хорошо, — быстро расстегнула и сняла юбку. Скорпиус уставился на нее во все глаза чуть ли не с обожанием. И столько восхищения плескалось во взгляде, что Гермиона почти смутилась. — Прекрати. — Что прекратить? — Не смотри на меня так, иначе... — Как? — Гермиона чуть не зарычала от раздражения. Он не понимал. Черт, конечно, не понимал. Как еще он должен реагировать, если перед ним впервые разделась девушка. Тьфу, женщина. Впервые. Гермиона злилась. На себя, на него, на чертовы занавески и его страх. Еще не поздно уйти... Надраться виски и найти инфантильного идиота, который помог бы разрядиться. Она слишком поздно уловила движение Скорпиуса. Он поднял рубашку и уже начал ее надевать, как... — А вот хрен тебе, — Гермиона дернула за нее настолько сильно, что разорвала пополам. Скорпиус переводил взгляд с половины, которую держал в руках, на половину в руках Гермионы. Дура, какая же она дура. Подумаешь, девственник, зато такой отзывчивый и сладкий. Больше не сомневаясь и не раздумывая, дернула его на себя и поцеловала. Сильно, горячо, обещающе. Бедрами ощутила его напряжение и едва не застонала. Готов, на все готов, для нее готов. Нащупала ремень, схватила пряжку и парой ловких движений расстегнула. Скорпиус судорожно притягивал ее к себе, впечатываясь в губы. Исступленно гладил спину и неосознанно толкался пахом навстречу. Она чувствовала, что он был на грани. Резко дернула молнию и расстегнула брюки. Неуловимое движение, и они легли к его ногам. Скорпиус хрипло застонал, когда она сжала член сквозь ткань трусов. И Гермиону будто молнией шарахнуло. Она опустилась на колени, стянула последнюю мешающую ей одежду и коснулась губами головки. Скорпиус вздрогнул всем телом и опустил на нее ошалелый взгляд. — Что ты... — она до половины вобрала член в рот и с причмокиванием засосала. Скорпиус тут же выгнулся и протяжно застонал. Гермиона сжала в руках его ягодицы и впустила член еще глубже. Языком она чувствовала все проступившие вены и наслаждалась реакцией. Открытой, бесхитростной. И чуть не кончила, когда Скорпиус толкнулся ей навстречу. Не думая о ее комфорте и удобстве, просто не мог себя контролировать. Выпустила почти полностью и с силой засосала головку. Пощекотала языком маленькую щелочку. Скорпиус метался, не зная, куда деть руки. Закусывал губы и хватался за волосы. Стонал. Его тело умоляло о разрядке, но сказать он не решался. — Скажи, — он не слышал, не понимал, чувствовал. — Скажи это, — чуть напрягся, но снова потерялся в ощущениях, когда Гермиона облизала головку. — Скажи это громко. — Хочу кончить, — со свистом выдохнул Скорпиус, и она взяла его полностью. Без остатка. Провела языком по всей длине, обжигая дыханием, и заглотила настолько глубоко, насколько было возможно. Почувствовала, как он напрягся, облегченно застонал и кончил. Гермиона смотрела, как сперма стекала по его и ее рукам, рисуя причудливые узоры. Прозрачная, густая, липкая. Гермиона по-прежнему стояла на коленях, он пытался восстановить дыхание. Гермиона знала: первый оргазм всегда незабываем, но глядя на него, чувствовала, как в груди поднималось странное ощущение, которому она не могла найти определение. Скорпиус сполз по стене и открыл глаза. — Спасибо, — потянул ее за руку и прижал к себе. — Спасибо, — зарылся лицом в волосы и поцеловал. — Спасибо, — и Гермиона разомлела, потеряла бдительность, расслабилась в его объятиях. Так приятно было подарить этому мальчишке радость орального секса. Настолько приятно, что маска коварной соблазнительницы слетала, а она и не заметила. — Теперь можно снять лифчик? — на ухо промурлыкал Скорпиус, поддевая пальцами лямки. Гермиона только сейчас сообразила, что сидит на холодном полу в купе Хогвартс-экспресса и обжимается с Малфоем. Стареет, не иначе. Настолько потерять контроль над ситуацией. — А что ты будешь делать, если не разрешу? — снова вступила в игру Гермиона. — Придется тебя переубедить, — серьезно, глядя в глаза, сказал Скорпиус и наклонился, чтобы поцеловать. — Попробуй, — призывно облизывая губы, прошептала она. В следующую секунду его поцелуи обжигали шею. Он не целовал — жалил. Прикусывал зубами, зализывал языком, чертя понятные только ему узоры. А руки гладили, пощипывали, мяли. Она трепетала. Растворялась в ласке и нежности. Стонала и закусывала губы. Сжимала свою грудь. — Давай, — стоном сорвалось с губ, и ткань затрещала по швам. Чашечка царапнула сосок, и когда зубы Скорпиуса сжались на нем, Гермиона закричала. От боли и удовольствия. Саднящего, но такого нужного. Она сама притянула его голову ближе, сама положила его руки на свою грудь, сама обхватила его ногами за талию. Он был нужен ей. Больше, ближе, полнее. Она уже не могла терпеть и сдерживаться. А Скорпиус наслаждался, как дорвавшийся до воды путник. Судорожно сжимал руками, целовал везде, куда мог дотянуться. Облизывал, покусывал, пропускал соски между пальцами. Пил ее, как драгоценный нектар. И она не выдержала. Сколько можно издеваться. — Если ты сейчас же меня не трахнешь, я взорвусь. И он не возражал. Потому что сам еле сдерживался. Она была такой, какой он и представить себе не мог женщину. Тем более ее. И плевать, что они не на роскошной кровати со свечами и лепестками роз, как он мечтал. Плевать на все, когда она так стонет и извивается от его ласк. Плевать на то, сколько было до него и сколько будет после. Имела значение только эта женщина в эту конкретную секунду. Все страхи и сомнения улетучились. Осталось лишь желание доставить ей удовольствие. Чтобы она запомнила, чтобы не пожалела, чтобы захотела продолжения. Уже не спрашивая, сорвал трусики, и Гермиона хлопнула его по руке. — Я сама, — он непонимающе моргнул пару раз и застонал. Гермиона обхватила рукой член. — Толкайся, — ослепительная вспышка удовольствия. Он и не думал... — Чуть левее, умничка, двига... Черт, как хорошо, еще немного, — сжала член у самого основания, замерла и резко сама насадилась. — Да, — протяжно простонала, сжимая грудь. — Давай, малыш. И он послушался. Все слилось. Шорохи, запахи, стоны, эмоции. Он толкался все сильнее и быстрее, чувствовал, как Гермиона обхватывала его поясницу ногами, как сокращались ее мышцы, как сладко она стонала, и исступлённо двигался. Лишь бы это не заканчивалось. Слишком хорошо, слишком шокирующе, слишком обескураживающе. Истома тугим узлом завернулась в низу живота, распаляя пожар в крови. Он не думал, что может быть еще сильнее и глубже. Гермиона схватила его за волосы и притянула к себе. Вцепилась зубами в губы, почти прокусывая, и хрипло застонала, выгибаясь под ним дугой. Вдруг члену стало тесно внутри, и Скорпиус сорвался в бездну удовольствия. Под веками замелькали молнии, и он почти без сознания рухнул на нее. Способность трезво мыслить вернулась к Гермионе, когда она поняла, что поезд начал тормозить. Через несколько минут они будут в Лондоне. Она открыла глаза и чертыхнулась. Гермиона лежала у Скорпиуса на плече, аккуратно укрытая плащом, а он бережно перебирал прядки ее волос. — Я уснула? — Скорпиус молчал, улыбаясь странной улыбкой. — Почему ты меня не разбудил? — Не захотел, — и что на это скажешь? — Ты ведь сразу начала бы говорить, что это просто секс и не имеет никакого значения. Я не хотел портить момент, — Гермиона даже онемела от такой радикальной честности. — Через десять минут мы будем в Лондоне. Одевайся, — спокойно сказала она, спешно натягивая маску отстраненного безразличия, хотя мысли испуганной стаей птиц метались в голове. — Не надо, не становись железной мисс Грейнджер, — она не ответила, надевая белье и собирая вещи с пола. — Пять минут, — Гермиона пыталась на него не смотреть. Она и так слишком много себе позволила. Годами выстраиваемая оборона дала трещину. — Останься, — он вскочил с сиденья, обнаженный и просящий. Нельзя, нельзя, нельзя. — Всего хорошего, мистер Малфой, — открывая дверь, бросила Гермиона через плечо. Не стоило, ох, не стоило. Он подскочил к ней и дернул за руку, затаскивая обратно в купе. — Тебе правда все равно? — глаза сверкали злобой и обидой. Он знал, на что шел, но все равно надеялся. — Я предупреждала, — Скорпиус с минуту, показавшуюся ей бесконечной, вглядывался в глаза Гермионы, искал что-то, известное только ему. — Неплохо для твоего возраста, — наконец выдохнул он и отвернулся. Она не ответила. Тихо вышла и закрыла за собой дверь. Ей не было больно или обидно. Было горько и где-то в глубине души страшно. Она впервые настолько отдалась эмоциям, что потеряла контроль. Не над ситуацией, нет, над собой. И это пугало до чертиков. Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя. Чувства — непозволительная роскошь. И годы не те, и должность не та, и парень не тот. Да какой парень, мальчишка. Рядом с которым она уснула после секса. Впервые за восемнадцать лет. Это не должно повториться.