Ready to play the game?

День за днем мы сидим в «исповедальне» и болтаем, как закадычные приятели. В очередной раз доктор Квинзел кивком приветствует меня с порога и открывает рот только тогда, когда Уилшоу снимает с меня «браслеты» и выходит за дверь. Такова традиция. Но сегодня она нарушает ее нестандартным приветствием. - Здравствуй... Джозеф. Расплываюсь в улыбке. Рано или поздно это должно было произойти. - Ха-арли... Чуть подавшись вперед, вдыхаю едва уловимый, смутно знакомый запах, который она принесла на себе извне, и доверительно сообщаю: - Твоими стараниями, как видишь, я наконец-то избавлен от рези в глазах, - указываю на потолок. Долго же ей пришлось уговаривать Стрейзанда отрегулировать освещение. - Я твой должник. - Я знаю, что ты человек слова. Она деловито оправляет карманы халата, прежде чем сесть напротив и выложить передо мной диктофон. - Ха-а-арли-и, - повторяю, нарочито растягивая гласные, пробуя на вкус имя уменьшительное. Оно созвучно с мужским, но если от того несло жареным, то от этого веет прохладой... Так пахнет вечер в первую неделю осени, когда тебе всего шесть лет и твоя мать протягивает тебе стаканчик с мороженым... Ваниль. Вот с чем она сегодня ко мне пожаловала. - Доктор Квинзел... Похоже, вы только что из кафетерия. - Это просто духи, мистер Джей. О, нет, детка. Это не просто духи. С твоей стороны это еще большая откровенность, чем «здравствуй, Джозеф». Ты должна быть безумнее своих пациентов, чтобы приходить ко мне, как на свидание, и даже не стараться этого скрывать. Старик будет вне себя от злости. И мне это нравится. Она продолжает игру, сделав предположение, что этот запах мне хорошо знаком. - Я бы на что угодно поспорил, что это, - придвигаюсь к столу как можно ближе, чтобы, упираясь нижними ребрами в край столешницы, сделать еще один контрольный вдох, - ванильное мороженое... Она качает головой, но даже и не думает отстраниться. - Вы не похожи на любителя сладостей. В ответ облизываюсь с улыбкой многоопытного сластолюбца и, помедлив секунду-другую, неохотно восстанавливаю прежнюю дистанцию, чтобы не дразнить охрану, вмешательство которой было бы сейчас крайне неуместно. - Зато вы похожи, - провожу рукой в воздухе, как будто поглаживаю длинные волнистые пряди, видимые лишь мне одному, - на женщину, которая ни дня не проживет, не зайдя в кондитерскую лавку. Глаза доктора Квинзел начинают поблескивать, как у борзой собаки, напавшей на след. Да-да, вы правы, доктор. Вот мы и добрались до моего детства. Но я готов рассказать вам то, что вы хотите услышать, в обмен на маленькую услугу: освободите своего Арлекина, и вы увидите, какую великолепную партию мы с ним разыграем вдвоем. - И что же она там покупает? - Что-нибудь подешевле, - той же рукой отмахиваюсь от вопроса как малосущественного. - Чтобы перед мужем в растрате потом не отчитываться. И что-нибудь размером поменьше, чтобы тайком подбрасывать в карман своему сыночку... Ну, знаете, такие миниатюрные шоколадные батончики, крохотные пакетики с мармеладом, микроскопические леденцы... Наш маленький преступный секрет. - Сын, должно быть, ценил такие подарки... Провожу ладонью по волосам - теперь уже своим собственным. - Сказать по правде, это неуёмное стремление подсластить жизнь своему чаду очень уж напоминало попытку загладить перед ним свою вину. Может, кому-то этого и было бы достаточно... но только не мне. Доктор Квинзел опускает плечи, подается вперед. - Чем же она перед вами провинилась?.. - Моя мать... - Тяжело опускаю руку на стол. - Ей было шестнадцать лет, когда она влюбилась в какого-то мелкого воришку и тот уговорил ее сбежать из дома, прихватив семейные сбережения и родительскую машину. В соседнем штате он просто высадил ее посреди дороги и был таков. Она оказалась в полицейском участке, позвонила домой, но родители, эти добрые христиане, послали ее ко всем чертям. Не удивительно, что она не стала раздумывать, когда молодой патрульный, который ее выручил, дав крышу над головой, предложил ей заключить законный брак. Нареченный спаситель, святее Иисуса Христа... Никакие последующие нечаянные падения с лестницы, никакие дверные косяки, встававшие у нее на пути с завидным постоянством, не могли убедить ее в обратном. Я не знаю, о чем она думала, пока он кромсал ее кухонным ножом у меня на глазах, но я не удивлюсь, если она заранее простила ему и это тоже... Нет, я не виню ее за ошибку, с кем не бывает. Но что может оправдать откровенное нежелание учитывать полученный опыт? Смотрю на свою собеседницу выжидающе, хотя на самом деле не собираюсь давать ей время для ответа. - Хотите знать, почему мне нравится этот запах?.. Каждый раз, когда я ездил с матерью в центральный супермаркет, она покупала мороженое с ванилью, и мы съедали по стаканчику прямо на улице, на парковке, независимо от погоды, не опасаясь ничего. В конце концов, даже она не могла не признать, что есть вещи, которые в карман не спрячешь... И вот однажды, во время такой прогулки, я ей говорю: мам, давай больше не поедем домой, возьмем и развернемся в другую сторону, поселимся где-нибудь на юге, в Майами, там никто не будет нас обижать... И знаете, что она сделала?.. Потрепала меня по волосам. Улыбнулась. Так ласково... Так тепло... И говорит: «Ах ты, мой дурачок...» Как будто я просто пошутил неудачно. От этого разговора о сладком во мне поднимается такая горечь, что так и хочется сплюнуть на пол. Как будто это забава такая: завидовать школьному дружку, чья мамаша хоть и не балует его конфетами, зато ей хватило ума развестись с мужем, как только тот позволил себе на нее замахнуться. Как будто это очень весело: задыхаться от ужаса, едва заслышав отцовские шаги и невнятный голос за дверью. Как будто это я в шутку, дожив до шести лет, не успеваю вовремя просыпаться, чтобы донести содержимое своего мочевого пузыря до горшка. - Нет бы мозги включить вовремя, - усмехнувшись, постукиваю себя пальцем по лбу. - Ну и кто тут дурак в результате, м? Она кривит губы в горькой усмешке, словно мое зеркальное отражение. - Что вы чувствуете сейчас, говоря о ней? Что вы чувствуете, когда двое взрослых людей, мужчина и женщина, затеявшие друг с другом садомазохистскую игру, держат вас в заложниках на том основании, что произвели вас на свет относительно недавно и вы в силу своего малолетства не имеете никаких прав, кроме права находиться в этом вместилище хаоса, называемом родительским домом, и вдыхать алкогольный перегар вперемешку с сахарной пудрой, пока в конце концов не пропитаетесь этой отравой так, что она из всех пор засочится?.. Что я чувствую, так это дрожь в пальцах от желания взяться за оружие - в точности как тогда, когда я вспоминал об овцах на пароме. - Вы действительно хотите это знать? - Думаю, я знаю... - Смотрите, доктор Квинзел, потеряете ход. - Я рискну, - отзывается Арлекин. - Это злость. Такие, как она, вас просто бесят. Я не собираюсь отрицать очевидное, только морщусь, как будто вместо женского парфюма на меня вдруг пахнуло гнилью. - Это обида, - продолжает та, - боль, разочарование... сожаление. Я мотаю головой. Арлекин, поддразнивая, кивает. Смотрит на меня горящими глазами - «борзая» догнала и готова наброситься. Я объявляю переход хода. Она категорически не согласна и настаивает на своей правоте. - По сути своим бездействием ваша мать вас предала. Вы так тяжело это пережили, потому что по-настоящему любили ее... Я заявляю, что она нарушает правила игры, продолжая гнуть свое. Она возражает: это я нарушаю правила, отказываясь признавать, что она права. - Циркачка, - цежу сквозь зубы. - Да. - И кем же, интересно, был папаша Квинзел, если не дрессировщиком? Фокусником? Клоуном?.. Мировые турне, выгодные контракты, солидный счет в банке на имя дочурки, чтобы та могла выбрать себе престижный колледж по вкусу и по окончании его щеголять своими глубокими познаниями человеческих чувств? А может быть, он был так себе, один из многочисленных попрыгунчиков в труппе? Тогда за счет каких талантов такая симпатичная куколка выбралась из грязи в князи, да еще и попала под теплое крылышко Стрейзанда? Старик, говорят, падок на сладенькое. Так сколько раз тебе пришлось перед ним ноги раздвинуть, м? Или ты его по-другому обслуживала? Мгновенная вспышка ярости в глазах - как выстрел. Вот что я называю «убить взглядом». Одно движение век - и ты покойник. Доктор Квинзел, однако, сдержанна как никогда. Она говорит, что сейчас не моя очередь угадывать. Я веселюсь: неужели я угадал? Она упрекает меня в том, что я начал играть не по правилам. Я разражаюсь хохотом: ну надо же, какая ирония! Она со вздохом опускает руку под стол. - Мистер Джей не в настроении продолжать беседу, - вставая из-за стола, поясняет охраннику, явившемуся в комнату по сигналу тревожной кнопки. И добавляет, повернувшись ко мне: - Увидимся через неделю. * * * Я полагаю, что она преувеличила. Припугнула неделей, а сама заявится через пару дней, как обычно, отчитает за оскорбление, на том дело и кончится. Но не тут-то было. Первые три дня я спокоен, на четвертый день - озадачен, на пятый мне становится скучно, и я начинаю прощупывать нового, чернокожего санитара на предмет возможного сотрудничества, пока не выясняется, что на сей раз Стрейзанд подослал ко мне глухо-немого - из соображений безопасности. На шестой день я разве что на стену не лезу от безделья. На седьмой признаю, что я вновь недооценил опытность доктора Квинзел, и с большой неохотой принимаю тот факт, что отнюдь не я здесь хозяин положения. Едва лишь она успевает вновь войти в эту комнату, а охранник - отправиться на свой наблюдательный пост, я вместо приветствия заявляю, что безумно соскучился, и нисколько не удивляюсь, ловя себя на том, что стоит ей только усесться передо мной, как я начинаю чаще дышать, чтобы учуять среди обыденных запахов Готэма нечто адресованное исключительно мне одному... - Я и сама была не рада необходимости прервать игру, - судя по выражению ее лица, это истинная правда. - Больше не делайте так, доктор Квинзел. - Все зависит от вашего поведения, - она строго качает головой, а Арлекин приподнимает уголок рта. - Напомните-ка мне: чей сейчас ход? Я обреченно вздыхаю и поднимаю руки над столом в знак того, что не желаю с ней спорить. Перспектива оказаться взаперти на неопределенный срок без возможности прохаживаться по коридору дважды в неделю мне вовсе не по душе. Кстати, неплохо бы выбрать удобный момент, чтобы уговорить ее выпросить для меня у Стрейзанда разрешение на прогулки в закрытом дворике... - Ваше последнее высказывание, мистер Джей, свидетельствует о том, что, по вашему убеждению, женщина способна пробивать себе дорогу лишь одним способом. - Да, и вас это здорово зацепило. - И много ли вы знали таких женщин? - спрашивает она, проигнорировав мою попытку перевести стрелки. - На одной из них я был женат. - Вот как? - неуверенно хмыкает. - Странно слышать это от вас. Вы не похожи на человека, стремящегося обустроить свой быт. - Обустроить быт, - указываю глазами на диктофон, и она привычным движением подвигает его ко мне, как бы невзначай отжимая кнопку записи, - с такой, как Мел? О, я не смог бы этого сделать, даже если бы захотел. Она была игроманкой. Достаточно легкомысленной, чтобы брать деньги у Манчино и просаживать их в казино у его же конкурентов, и столь же красивой, чтобы раз за разом получать отсрочку. Догадываешься, как ей это удавалось? То-то же. Невесело усмехаюсь. - Когда я выбил дверь в квартиру, которую она снимала далеко не в самом благополучном районе Бинтауна, я застал ее в неглиже за сбором чемоданов. Я уже бывал у нее вместе с капо - торчал на кухне, пока он выбивал из нее долг, а точнее она выбивала из него дух, используя как скаковую лошадь. Но в тот день Манчино отправил меня одного - с единственной целью принести деньги или же прикончить должницу. Денег у нее, конечно же, не было, зато было последнее желание, так что я не стал возражать, когда она прыгнула на меня, как кошка на дерево, и повалила в груду тряпок, разбросанных по полу. Сказать, что это было феерично, Харли, значит, ничего не сказать. После этого она пыталась меня убедить, что я ей с первого взгляда понравился, что она только и мечтала сбежать со мной из города. Я ответил, побег ничего не решит, у Манчино руки длинные. А вот если я на ней женюсь, есть шанс уладить ситуацию мирно: он, как истинный последователь Ло Пикколо, свято верил в десять заповедей «Коза Ностры» и вряд ли навредил бы жене своего друга (1). - И ты на это решился? - она иронично приподнимает бровь. - Как же остальные члены семьи отнеслись к тому, что ты нарушил приказ и заключил брак с женщиной, которую пользовал ваш капо? - Мне никто и слова не сказал, но на него стали поглядывать косо: дескать, отдал бабу своему протеже за просто так, ни денег, ни трупа. Он тем не менее выкрутился, объявив, что продал мне ее в счет долга. А стало быть, должок теперь за мной. Харлин Квинзел улыбается. - Не просто не выполнить распоряжение старшего по рангу, а поставить его самого в положение низкорангового самца, у которого отбирают, что хотят... Браво! Ты, должно быть, чувствовал себя на высоте. - Я совру, если отвечу, что это не так. - А я совру, если скажу, что одобряю отношение к женщине, попавшей в беду, как к средству обойти по очкам другого мужика. Но мне нравится твоя честность. Самодовольно ухмыляюсь. - Мне твоя тоже. - Предположу, что ты выплатил долг, - продолжает она, - а твоя жена тем временем закрутила с кем-то еще, кто, по ее мнению, был покруче тебя. В итоге для нее это плохо кончилось. - Плохо кончилась эта история по другой причине, - отзываюсь со вздохом. - Может быть, Мел и ходила на сторону - я этого не знаю. Хуже то, что она продолжала играть, пока не спустила всё, что у нас было. Я выплатил один долг - она влезла в другой. Выплатил другой - она опять задолжала. В конце концов Манчино потерял терпение и - в отместку нам обоим - порезал ей лицо. Без денег об операции не могло быть и речи, у Мел началась депрессия. Целыми днями она только и делала, что рыдала и причитала, дескать, теперь она останется совсем одна, уродливая, никому не нужная. Я говорил: как же так, вот он я, здесь, с тобой, я никуда не денусь. Но она меня не слушала. Мое терпение тоже небезгранично, и как-то вечером, когда она снова завела свою шарманку, я взял нож и приставил к своему лицу: смотри, мол, я тебе сейчас докажу, что мне плевать, как ты выглядишь, я тебя не брошу, какой бы ты ни была. Тут она совсем обезумела. Заистерила, схватила меня за руки, повисла на мне, попыталась выхватить нож, закричала, что я псих, что я ее с ума свожу, что она больше ни секунды не останется со мной под одной крышей. Взяла свою сумку и ушла. А в следующий раз я ее увидел через несколько дней, когда ее из очистного коллектора выловили. Чуть помедлив, Харлин спрашивает: если мне настолько понравилась красивая женщина, что я увел ее из-под носа капо, почему я не бросил ее, когда она утратила свою красоту? Я провожу ладонью по столу широким жестом и, едва коснувшись кнопки диктофона, включаю его. Откровения на сегодня закончились. Ставлю локоть на край стола, подпираю кулаком подбородок. - Расскажите мне еще что-нибудь о любви, доктор Квинзел. - О любви, значит, - глядя на меня в упор, она складывает ладони остроконечным треугольником, вершина которого направлена прямо на меня. - Той, что долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит (2)? О той любви, наверное, которая делает тебя настолько смелым, что не боишься в этом признаться? Я отклоняюсь назад и разворачиваюсь к ней боком, словно хочу избежать ножевого удара. - Я всегда любил красивые игрушки. И даже когда они ломались, я с ними не расставался. Она кладет ладони на стол, переплетя кончики пальцев. Мягко улыбается одними уголками рта. - Я вас поняла, мистер Джей. Спасибо. Отмахнувшись, я лишь устало качаю головой. - Туше. ---------- (1) Неофициальный свод законов, которым должен следовать каждый член мафии. Впервые этот документ был обнаружен 5 ноября 2007 года при аресте влиятельного члена «Коза Ностры» — Сальваторе Ло Пикколо. (2) Первое послание к Корифянам святого апостола Павла (13:4)