Ready to play the game?

Сегодня в комнате поменяли лампочку - освещение настолько яркое, что приходится щуриться и смаргивать чаще обычного. Зато глаза Харлин Квинзел на этом свету кажутся еще больше, глубже и темнее, как бездна, в которую так и тянет заглянуть в ожидании взаимности (1). - Значит, - говорит она, - чтобы не быть зарезанным, как овца, нужно стать волком и резать овец самому? Я поднимаю руки с колен и кладу на стол. - Я не волк, доктор Квинзел. Поворачиваю голову - так, чтобы на лице у меня не оставалось ни единой тени, чтобы весь этот адский свет, отраженный сверху и снизу и со всех четырех сторон, был направлен туда, куда она сейчас смотрит с таким интересом, с таким, я бы сказал, вожделением, как будто это и есть исчерпывающий ответ на ее вопрос. Право хода все еще за мной, и я заявляю, что знаю, что она хочет услышать. - Вы хотите знать, откуда у меня эти шрамы... Медленно наклоняюсь вперед, все еще прижимая ладони к столешнице и наваливаясь грудью на стол, распластываюсь перед ней, как крокодил. - И что-то вселяет в вас уверенность, что вы получите ту единственную версию, которая соответствует истине. Ее локти разъезжаются в стороны по пластиковой поверхности, глаза-бездны становятся ближе, и мне кажется, будто Арлекин заговорщицки мне подмигивает. - Только тот факт, что вы сами хотите рассказать мне об этом. Не меняя позы, привычно провожу языком по нижней губе. - Это стекло. «Джек Дэниелс». На этом и замолкаю, покосившись на включенный диктофон, давая понять, что я не прочь поделиться чем-то личным с ней, но уж никак не со Стрейзандом и не с Гордоном - первый обойдется тестами Роршаха, а со второго хватит и моих отпечатков. Доктор Квинзел строго качает головой, а между тем Арлекин подвигает диктофон ко мне поближе. Я провожу пальцем на столе линию Восточного побережья - от себя в ее сторону. Согласно моей карте Бинтаун, штат Массачусетс, находится как раз на том месте, где лежит диктофон. Дотянувшись, слегка прикасаюсь к кнопке - этого достаточно, чтобы прервать запись, - и проворно убираю руку, пока охрана не нагрянула. - Несколько лет назад, до переезда в Готэм, я жил чуть севернее... Смотрю на нее выжидающе. - Я имел тесный контакт с семьей Карло Гриссома. Убедившись, что это имя для нее не пустой звук и она всё понимает верно, наконец выпрямляюсь - перевоплощаюсь из древнего пресмыкающегося в современного Homo Ludens (2). - Поначалу я просто угонял машины для одного из соучастников (3). Потом стал шофером у капо (4) Манчино, который убил моего работодателя за долги, а меня помиловал за то, что я по собственной воле указал ему, где тот прятал деньги. Манчино представил меня Гриссому, и через какое-то время я шоферил уже у босса. Отношения между нами испортились после поездки во Флориду на встречу с Фальконе: Манчино договорился с ним об открытии ночного клуба в Готэме, но Гриссом об этом прознал и разъярился. Вот я и оказался между двух огней: тут босс, которого предал капо, вознамерившись обзавестись собственным бизнесом на стороне, там - капо, которого заложил боссу кто-то из своих. Угадайте, доктор Квинзел, на кого он подумал в первую очередь? Она молчит, и я одобрительно киваю: молчание в данном случае и есть правильный ответ. - Гриссом решил собственноручно убить всю команду Манчино. Чтобы тот ничего не заподозрил, вызвали его на лакокрасочный завод, наше привычное место сходки. Но капо не будь дураком, смекнул, в чем тут дело, и устроил засаду. Босса и его помощников расстреляли еще на подходе, так что я и глазом моргнуть не успел, как остался, обезоруженный, наедине со своим бывшим приятелем, четырьмя его здоровенными подручными, одним маленьким электрошокером и стариной «Джеком Дэниелсом», которого Манчино притащил с собой и уже при мне ополовинил. Я чем угодно мог поклясться, что Фальконе сам выдал его Гриссому, но тот лишь повторял, разбивая бутылку, что никому на свете не позволит над собой смеяться. Эта черная этикетка так и стоит у меня перед глазами. Словно «джентльмен Джек» все эти годы, с того самого вечера, когда мой отец, давнишний его приятель, зарезал мою мать и едва не прикончил меня, только и ждал удобного случая, чтобы подняться из бездны... Я все еще слышу этот звук - стеклом по зубам, которые я сцепил так, что не разжать и домкратом. Я как будто снова стою на коленях, с руками, выкрученными за спину, стараюсь не дергаться, зная, что от этого будет хуже, смотрю снизу вверх на блистающее божество в ореоле сверхновых галактик, взрывающихся в моей голове бесконечное множество раз, и думаю только о том, чтобы мой хорошо забытый детский энурез не напомнил о себе ненароком... Я все еще чувствую на волосах запах краски, в которую я угодил, когда опрокинул несколько бочек, не успев увернуться от удара током. И не говорите мне, что она не промышленная, а всего лишь легкая оттеночная, да и та давно уже смылась... Смотрите на просвет, дамы и господа: они по-прежнему зеленые. А знаете почему? Это не краска - это необратимая мутация. - После таких вещей поневоле начинаешь воспринимать буквально фразу о том, что у тебя всё на лице написано... Складываю руки на груди и с важным видом откидываюсь на спинку стула - самый что ни есть потешный король на троне во всей своей красе. Она молчит, и я пристально слежу за ее взглядом, ощущая непривычный дискомфорт. Как телепроповедник, который среди множества своих достаточно убедительных речей наконец изрек со сцены истинное слово Божье, и теперь ему больше нечего добавить. Вот так оно и бывает, когда произносишь вслух нечто такое, чего прежде никому не рассказывал. Кладу локти на стол, поднимаю лицо к ненавистной слепящей лампе, закрываю глаза и безмятежно улыбаюсь, словно вышел позагорать на солнышке у моря в уик-энд. - Это как сакральная надпись. Имя собственное... Я не вижу ее сейчас, но я нисколько не сомневаюсь: она не ужасается, не сочувствует, не жалеет, не анализирует - она действительно понимает, о чем я говорю. Отлично понимает. И подается вперед, насколько это возможно. - Как имя тебе?.. Ответ напрашивается сам собой (5), заставляя меня улыбаться шире, но я не спешу отвечать. Как ни старайтесь выслать меня вон из города, я уже заразил это стадо, и теперь вашей братии остается лишь наблюдать, как особо чувствительные и впечатлительные, слабонервные и слабосильные один за другим кидаются с крутизны и тонут... вслед за Харви Дентом. - Меня много. На сей раз моя очередь, приоткрыв глаза, заговорщицки ей подмигнуть. В тот же момент я слышу за дверью приближающиеся шаги охранника, но я знаю: у меня есть еще пять секунд в запасе. Целых пять секунд полного уединения, без посторонних глаз и ушей, чтобы перечислить: - Джокер... Джозеф... Джеки... Джей... - Джозеф... Я запомню. Едва она успевает повторить мое человеческое наименование, как в комнате появляется Уилшоу. Чтобы привлечь его внимание, она опускает взгляд на диктофон и, спохватившись, комично всплескивает руками: мол, вот я растяпа, не зарядила аккумулятор вовремя. Охранник укоризненно поджимает губы. Что ж, пусть уж лучше доктору Квинзел нагорит от Стрейзанда за нерасторопность, чем за умышленное потворство пациенту. * * * Она больше не носит с собой планшет для записей на наши встречи, только диктофон для отчетов Стрейзанду. Убеждает меня тем самым, что не соврала: если ее и интересует мой анамнез, то исключительно в формате игры, но никак не в профессиональном смысле. Простота и уверенность, с какой она со мной держится, заставляет меня признать, что в ней чувствуется опыт. С этим она соглашается: за свою недолгую карьеру в Аркхэме ей действительно пришлось немало поработать с опасными пациентами. - И не страшно вам? - спрашиваю. - Не страшнее, чем входить в вольер к крокодилу, - отвечает с долей беззаботности, как будто и правда делала это не раз - и отнюдь не иносказательно. Я предполагаю, что кто-то из ее родни занимался исследованием дикой природы, возможно, даже держал в доме хищников и рептилий. - И вы практически пошли по стопам родственников, устроившись на работу в подобном заведении. - Интересное предположение, - скромно улыбается, - но неверное. Мой отец был циркачом. - О!.. - Я оживляюсь. - Дрессировщиком? Она качает головой, и я досадливо цыкаю языком, потеряв право хода. - Знаете, мистер Джей, в вас тоже чувствуется опыт. Вопросительно приподнимаю бровь. - Вы уже общались с психиатрами до того, как попали сюда. Наверняка я не ошибусь, если скажу, что вам уже доводилось бывать в психиатрических клиниках. Поводив ладонью по краю стола, отвечаю неохотно: - Было дело, - и добавляю, помедлив: - Как раз года три назад, когда у меня память отшибло. - Амнезия, - понимающе кивает доктор Квинзел. - Ретроградная (6), - уточняю поучительным тоном. Самую большую глупость в своей жизни Джерри Манчино допустил, позволив подручному затащить меня в салон автомобиля Гриссома вместо того, чтобы постараться затолкать в тесный багажник рядом с трупом босса. Трое из четырех солдат (7) были уверены, что до Северного Квинси я не дотяну. Манчино думал так же - и потому побрезговал садиться в одну машину со мной, предпочел поехать следом. То-то же был сюрприз для всей честной компании, когда перед самым пунктом назначения в Милтоне я вдруг восстал с пропитанного кровью заднего сиденья со шнурком от собственного ботинка в руках и принялся душить шофера. Машину занесло и развернуло боком поперек шоссе, ведущего на городскую свалку. Через мгновение ее переднюю часть протаранил автомобиль капо, и две груды железа, сцепившись между собой, как любовники, впечатались в дерево на обочине. Сидящих впереди сплющило, прежде чем кто-либо из них успел выхватить оружие, шофера Манчино насадило грудью на ось рулевого колеса, пассажир рядом с ним застрял между приборной доской и спинкой сиденья. Капо кое-как выбрался, приблизился к машине Гриссома, дернул на себя заклинившую заднюю дверцу - и увидел чудовище с кровавой раззявленной пастью, бешеными от адреналина глазами и чужим пистолетом наголо. До сих пор с умилением вспоминаю его лицо за секунду до выстрела... О, детектив, я так рад вас видеть. Конечно же, я готов сотрудничать с полицией Милтона, и Северного Квинси, и всего штата Массачусетс, и даже с ФБР. Я вам хоть сейчас расскажу, куда подевались Карло Гриссом, Руджеро Манчино и еще семеро членов семьи, орудующей в Бинтауне. Безусловно, я знаю, кому принадлежат сгоревшие машины и трупы в обоих багажниках. Только дайте мне слово, и я поведаю вам, как прикрыл тело капо своим пиджаком и нацепил свои часы ему на руку, отошел на безопасное расстояние и прострелил бензобак, забросил оружие в огонь и выбрался на развилку дороги, где и рухнул под колеса проезжавшего мимо фургона, дай бог здоровья водителю, который не поленился отвезти меня в ближайшую больницу, пока я не захлебнулся кровью. Да вот незадача: я не могу открыть рот - я могу только хрипло мычать через повязку. Что ж, дайте мне карандаш и бумагу, и я вам письменно изложу как на духу: я, Джозеф Кьер, 28 лет от роду, состоял на службе у мафии, занимался угоном машин, выбиванием долгов, вымогательством, вооруженными налетами и убийствами, - если вам так не терпится выяснить, кто я таков. Но боюсь, тут вас снова ждет разочарование: при столкновении я здорово приложился головой о перегородку между задней и передней дверцами, так что, кроме порезов на лице, ожога от электрошокера, кромешной гематомы на животе, трещины в ребре от увесистого ботинка старины Джерри, врач констатировал сотрясение мозга, и я не могу провести на бумаге ни одной мало-мальски отчетливой линии. Вы уж простите меня, детектив. Подождите с полмесяца, тогда и приходите. Детектив не имел сомнений в том, что я участвовал в криминальных разборках. Его напарник, лейтенант, напротив, считал меня невинной жертвой. Так или иначе настало время, когда врач вынужден был позволить им меня допросить. Ни тому ни другому я не дал зацепок. Знаю ли я что-нибудь о пожаре на милтонской свалке? - Нет. Говорят ли мне о чем-нибудь имена Гриссома и Манчино? - Нет. Мое собственное имя? - Не помню... Откуда я родом? - Смотрю на полицейских с укоризной: сам бы хотел это знать. Еще через две недели бесполезных расспросов меня отправили в психиатрическую клинику в Милтоне, где я провел три месяца под пристальным надзором доктора Трэверса, который взялся лечить мою амнезию гипнозом. Я в свою очередь взялся над ним потешаться, «вспоминая» на сеансах фрагменты из жизни, придуманные на ходу. В конце концов детективу надоело выслушивать невнятные отчеты доктора, и он решил на меня насесть со всей энергичностью «плохого полицейского». А известно ли мне, что на месте пожара было найдено уцелевшее оружие и что с него были сняты отпечатки пальцев? Как я запою, если он докажет, что они принадлежат мне? Хоть я и сомневался, что он это докажет, оставаться в лечебнице становилось небезопасно, и я, несмотря на круглосуточную охрану, в один прекрасный день ушел, не попрощавшись. Мне не разрешено было выходить во двор с другими пациентами, но общаться с ними не запрещалось. Одного из них, убежденного параноика, я заверил, что нас всех здесь собираются залечить до смерти, и он принес мне свою одежду - спортивные брюки и толстовку с капюшоном, как я и просил - в обмен на обещание вытащить его отсюда как можно скорее. Переодевшись и натянув капюшон поглубже, я пристроился в хвост к группе анонимных алкоголиков, собиравшихся раз в неделю в одной из рекреаций, и вместе с ними покинул здание, никем не замеченный. Главное было выйти за ворота, а там - поминай как звали. Впрочем, моего настоящего имени доктор Трэверс так и не узнал. - Но вы помните о себе довольно много, мистер Джей. Должно быть, ваш врач был очень хорошим профессионалом. - О, нет, - снисходительно улыбаюсь. - Он был настолько бестолков, что не смог отличить настоящую болезнь от симуляции. - Наклонившись над диктофоном и понизив голос, говорю с притворным благоговением: - Совсем не то, что врачи в Аркхэме. Совсем не то. Вот где настоящие профессионалы. Я подмигиваю Арлекину, и тот слегка опускает голову, не сводя с меня глаз. С этой минуты можно считать, что мы в сговоре. ---------- (1) «Если долго всматриваться в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя». Ф. Ницше (2) Человек играющий (лат. Homo Ludens) - трактат, опубликованный в 1938 г. нидерландским историком и культурологом Йоханом Хёйзингой. Сочинение посвящено всеобъемлющей сущности феномена игры и универсальному значению ее в человеческой цивилизации. (3) Соучастник - еще не член мафиозной семьи, но уже человек, наделенный определенным статусом. Он обычно выполняет функции посредника при сделках по продаже наркотиков, выступает в роли подкупленного представителя профсоюза или бизнесмена и др. (4) Капореджиме, капо или капитан - глава «команды», который несет ответственность за один или несколько видов криминальной деятельности в определенном районе города и ежемесячно отдает боссу часть доходов, получаемых с этой деятельности. (5) «И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той. Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море». (Мк. 5:9-13) (6) Ретроградная амнезия - нарушение памяти о событиях, предшествовавших приступу заболевания либо травмирующему событию. Проявляется при многих неврологических заболеваниях, а также при травмах головного мозга или при внезапном возникновении травматического шока. (7) Солдат в итальянской мафии - самый младший член семьи, которого ввели в семью, во-первых, поскольку он доказал для нее свою полезность, а во-вторых, по рекомендации одного или нескольких капо.