Окрыленные

Думаю, получилось слишком сопливо, но решать вам. Всю мою сознательную жизнь я знал, кто я и где должен быть. Всегда знал чего хочу и имел план по получению этого. У этой моей причуды была весьма примитивная и простая причина - я терпеть не мог неизвестность, если она меня поглощала, то выбраться мне потом было трудно. И впервые в жизни я был благодарен, что неизвестность вновь поглотила мой разум. На этот раз она не подавляла меня, а давала ничтожную нить надежды. Обеспокоенный голос лечащего врача Розы не давал покоя и мне, я прекрасно понимал, что мне не собираются сообщать об чудесном выздоровлении жены или хотя бы улучшении в ее самочувствии. Однако неопределенный ответ о том, что все разговоры лишь по моему прибытию в больницу, давали мне некий шанс, что все не так плохо, как я себя накручивал. И лишь этот, жалкий по своим размерам, шанс удерживал мне в относительном спокойствии. Я в спешке накинул на свои плечи белый халат, выданный мне в холле больницы, и направился в онкологическое отделение. В двух шагах от регистратуры с тяжелым выражением лица стоял мистер Ланг, он говорил что-то стоящим напротив него Джанин и Эйбу. Женщина все сильнее цеплялась за руку своего мужа, кусая губы и что-то шепча, глаза ее были влажными. Что до Эйба, то он был тем, кто мог выдержать даже самые тяжелые ситуации жизни, но сейчас явно подрывал это суждение. Он то и дело возражал словам врача, сдвигал брови и хмурил лоб. Он был зол. - Дмитрий, - произнесла дрогнувшим голосом миссис Мазур, увидев меня, приближающегося к ним. Эйб поприветствовал лишь кивком. Мой разум не нашел ничего, что можно было бы произнести в данной ситуации. Горестное выражение лица и у Джанин, и у Эйба одновременно вводило меня в ступор и вызывало панику. В одну и ту же секунду я желал разобраться во всем и остаться в той неизвестности со мнимой надеждой. - Мистер Беликов... - лечащий врач моей жены помедлил, после чего цокнул языком, очевидно решив, что не так начал свое предложение. Явно пропустив несколько слов, он решил перейти к главному. - Несколько часов назад Розмари потеряла сознание и довольно продолжительный срок не приходила в него. - Почему сразу не сообщили? - наглым образом перебил я, чувствуя, что нервы мои за все это время изрядно потрепались. Стоящий радом Эйб кивнул в подтверждение моих слов. Очевидно он и сам задавал подобный вопрос. - За день до этого была назначена операция, - полностью игнорируя мои слова, продолжал говорить мистер Ланг о вещах, которые я и так прекрасно знал. - Она была запланирована на четверг, но подобные изменения в самочувствии подтолкнули нас к решительным мерам. Операция была сделана час назад по экстренной ситуации, весьма успешно, если говорить о процессе, но проблема в другом. - В этот момент врач посмотрел на меня нерешительно, поджал губы и тяжело вздохнул. - Она не дала никаких результатов, как и вводимые капельницы в вену. Они больше не лечат, лишь продлевают жизнь. Все мы знали, хоть и не признавали, что рано или поздно нам сообщат именно такую новость, однако она все равно была для меня неожиданной. Губы мои разомкнулись в желании произнести что-то, но так и закрылись, захватив лишь недостающего воздуха. В этот миг мысли смешались, и я понятия не имел, за которую из них должен был ухватиться. В конце концов в сознании образовалась пустота. - При лейкемии происходит злокачественное перерождение стволовых клеток, - пояснил мистер Ланг, начиная с самого начала. - Миелобласты стремительно размножаются и замещают здоровые клетки в костном мозге. Миелобласты выходят из костного мозга, попадают в кровоток и мигрируют в другие органы и ткани. Там происходит их деление и бурное размножение. Иногда этот процесс не остановить, и тогда практически все здоровые клетки замещаются злокачественными. После наступает смерть. Он говорил это весьма спокойным голосом, пусть и с нотками печали в нем. Я не имел права осуждать его за такое, так как это была работа мистера Ланга, и он просто охладел ко всему подобному. Я же понятия не имел, что можно ответить на краткий курс по болезни. Мир мой в этот момент остановился и все перестало существовать, перестало иметь ту или иную степень значимости. Одновременно я не чувствовал ровным счетом ничего, но противные и липкие ощущения давили на стенки моего самоконтроля, грозясь вот-вот проломить их. - Три-четыре месяца, не больше. Я никогда не умел показывать своих чувств на публику, но уверен, сейчас я выглядел жалко. Полностью разбитый и оставшейся с ничтожной частичкой самоконтроля. В этот миг мое сознание и сердце, предоставленное одной-единственной девушке, сгорали, а слова, произносимые врачом, лишь разжигали пламя больше, пока оно не превратилось в необратимый костер моих чувств и эмоций. И сейчас больше всего я желал проснуться, открыть глаза и обнаружить себя в мягкой постели рядом с женой, но этого не происходило. Жестокая реальность по-прежнему существовала перед моими глазами, вызывая одновременно безразличие и нестерпимую боль. - Она практически пришла в себя, - произнес Ибрагим, когда мистер Ланг со словами "Мне очень жаль" покинул нас. - Сочли, что будет лучше, если сообщат близкие, - он внимательно посмотрел на меня. Глаза его были такими же, как и у Розы, но немного потускневшими, и сейчас они выражали ту самую вселенскую боль, которую испытывает всякий отец, теряя своего ребенка. - Я слишком труслив для этого. Безразличная усмешка сорвалась с моих губ, когда до меня дошел смысл его слов. Я уже давно не слышал рыданий Джанин, что прижималась к своему мужу, так как всего меня занимала лишь одна мысль - я должен быть тем, кто сообщит ей это. В области грудной клетки образовалась дыра, которую я не мог никак заполнить, так как остатки души по-прежнему сопротивлялись. Что ж, сегодня душа жива. Что будет завтра? Разъедающее все сознание боль, мучительно медленно растекалась по венам, парализуя, уничтожая. Она была жива, я же уже умирал. И в этот момент я чувствовал себя ничтожным, случившееся было выше моего понимания, и я ровным счетом ничего не осознавал, превратившись в безропотного раба своих чувств, которые глумились надо мной, измывались, все крепче связывая меня. Я задыхался. - Здравствуй, - хриплый, вымученный, произносимый на последних вздохах голос моей жены. Слабая, но довольная улыбка захватила ее губы, в то время как я был готов рвать и метать, убить всех и воскресить их - все, чтобы она была со мной как можно дольше. Лицо ее было болезненно-бледное, а глаза уставшие и потускневшие, но она улыбалась. Той неизменной ободряющей улыбкой. - Чувствую себя хреново, но в последнее время это стало нормальным, - она усмехнулась собственной шутке, не подозревая, что я вновь и вновь разлетался на тысячу осколков, видя ее усмешку, улыбку, взгляд карих глаз, которые вскоре закроются навсегда. И именно это должен был сказать я, разрушив не только свой, но ее мир. Разрушив наш маленький ничтожный уголок счастья. Я неуверенно сел на край кровати и дрожащими руками схватил ее руку, крепко сжав ее и тяжело дыша, зажмурил глаза, запоминая то ноющее болью удовольствие - ощущать ее рядом с собой, чувствовать ее слабое тепло. Она не понимала моих действий, вскинула бровь и с интересом наблюдала за мной, а я же не решался произнести и слова, словно похоронил ее уже сейчас, словно она умрет через секунду. Впрочем, оставшиеся дни были ничтожны. - Что случилось? - сконфуженно спросила девушка. - Зарплату понизили? И я уже не смеялся ее шуткам, просто смотрел на нее, зная, что последующие дни буду делать это слишком часто, разочаровываясь, я жаждал запомнить ее именно такой, с мнимой надеждой, с юмором и неизменной улыбкой. Я знал, что следующий момент будет для нее переломный. Улыбка исчезнет с лица, огонек пропадет из глаз, и последние дни ее будут мучительны, я знал, что она будет ждать той неизвестной даты. И в этом случае неизвестность приобретет свое привычное амплуа - будет уничтожать и разъедать все изнутри. - Знала бы ты, как я хотел бы этого, - прошептал я, проведя костяшками левой руки по щеке девушки. Она прикрыла глаза. - Я... Роза... Черт, - я со злобой выдохнул, понимая, что слова проглатываются мной, прожигая мое горло, не давая дышать. - Ничего больше не помогает... - О чем ты? - из горла ее вырвался сухой кашель, от которого она сморщилась в болезненной гримасе. - Оно... Лечение... не действует, - не знаю, что передавали мои глаза ей, но боль в них плескалась неизмеримая. - Это конец. И в этот момент до нее дошел смысл всего происходящего. Рука до этого сжимающая мою обмякла, глаза неверяще уставились на меня, а губы чуть приоткрылись. Она перестала дышать, продолжая смотреть на меня с явным желанием понять, что ослышалась, но я молчал, не поправляя себя в своих словах. Я не пытался говорить, что все будет хорошо - это было бы бессмысленно и лишь больше бы подливало масла в огонь. Мир ее рухнул, не оставив даже руин. - Скажи что-нибудь, - наконец произнесла она своим хриплым голосом, который приобрел "мокрый" оттенок слез. Глаза ее покраснели, и она судорожно хватала воздух ртом, теряясь в пространстве и хватаясь за больничную рубашку в области грудной клетки до побеления костяшек. - Скажи. Но я молчал, стискивая зубы, стараясь выровнять собственное дыхание. Воздуха катастрофически не хватало, а тот, что был, явно отравлен болью, которая выжигала во мне дыру, образующую пустоту. У нее не было истерики, она не рыдала, лишь повторяла просьбы о словах, которые я не мог подобрать, только сглатывал противный комок, колющий горло. Вскоре она перешла на шепот, а потом и вовсе замолчала и лишь всхлипывала, отвернувшись от меня, смотря на маленький городок среди множества деревьев за окном. Погода была пасмурная, дождь вот-вот должен был начаться, но так и не проливал на землю освежающие капли воды. Тогда я полностью поддался своим чувствам, и просто наклонился, уткнувшись в ее ключицу и обнимая так крепко, как позволяло ее самочувствие. И в этот момент она схватилась за мои плечи настолько сильно, что я ощущал физическую боль, но и она была не в состоянии оглушить ту, что чувствовали жалкие остатки моей души. И именно тогда она разрыдалась. Протяжно, громко и невыносимо больно для нас обоих. Я не говорил какие-то нелепости, вроде "успокойся" или "тише", я молчал, понимая, что слова будут явно лишними. И пока она вслух кричала от боли и несправедливости, я разрывался из-за них в себе, все крепче прижимая ее к себе и не желая отпускать. Слишком это было мучительно, болезненно, убийственно. Было немыслимо осознавать хотя бы на миг, что совсем скоро она уйдет от меня навсегда, и я уже не увижу искрящиеся радостью глаза, веселую улыбку и звонкий смех, больше не приду в то кафе с новыми книгами об истории и со старым потрепанным ноутбуком. Я давился тем ядом боли и осознания, что все именно так и произойдет. В конце концов я останусь один с той зияющей дырой в душе, которую она всегда заполняла. Я потеряю и те жалкие остатки самого себя.