С именем и во имя

Где-то часов около четырех они заехали поесть в ресторанчик в центре, а потом отправились в Управление. Лея снова давала показания, Кацураги все тщательно записал, Сугивара пропадал у начальства, но, как он правильно сказал, победителей не судят, и начальник Управления на этот раз не высказал негодования. Дело было закрыто. Сугивара вернулся, насвистывая себе под нос, что говорило о его прекрасном настроении. Кацураги, улыбаясь, рассказал, как вчера Главный сначала перепугался, а потом остыл и даже обрадовался, что все закончилось именно так. Переходить дорогу семье, контролирующей Хоккайдо, у него никакого желания не было, к тому же у него были свои личные дела с оябуном. - Да, кстати, - вспомнил Кацураги. - Вот! Он вытащил из кармана телефон Леи. - Нашли вчера при обыске трупа кёдая. - Ой, спасибо! А я уже с ним попрощалась! - обрадовалась Лея. - Вообще это типа улика, именно с него он звонил Сугиваре-доно, но сейчас уже не важно. Что собираетесь делать теперь? - А теперь я собираюсь взять отпуск недели на две, - ответил Сугивара, обнимая Лею за плечи. - И отключить телефон. - М-м-м! Отличная идея! - ехидно подмигнул Лее Кацураги. Лея покраснела. - Ты уверен, что тебе его подпишут? - спросил Токура-сан. - Уже подписали. Моя легкоранимая психика после такого стресса требует восстановления, а то могу с катушек слететь, начать весь криминал подряд отстреливать, зачем нам такие неприятности? - лучезарно улыбнулся Сугивара так, что его глаза превратились в тоненькие щелочки. - Представляю, как Главный недоволен, - хмыкнул Токура. - Когда он меня отстранял, он мне все карты спутал. Теперь пусть посидит, подумает. Без меня, - зловредно ухмыльнулся Сугивара. - Может, отметим завершение этого дела? - предложил Кацураги. - Можно, - кивнул Сугивара. – Только, по-хорошему, я бы отметил это тем, что отрезал бы башку кёдая и принес на могилу Исано. - Ну, могу только предложить тебе попросить у патологоанатома Кидеёши одолжить башку кёдая на время, свозить показать Онадэре-доно, а потом пришить обратно, - радостно улыбнулся Кацураги. - Хорошая идея, но, боюсь, хоть Кидеёши-сан и отморозок, он вряд ли оценит ее по достоинству, - ответил Сугивара. - Ну что, тогда поехали отмечать? - Кацураги, судя по всему, горел энтузиазмом надраться. - А как вы посмотрите на то, чтобы сначала заехать навестить Мори-сана? - спросила Лея. - Отличная идея, - кивнул Сугивара. Мори-сан выглядел очень даже неплохо, а увидев товарищей, этот обычно молчаливый и не слишком общительный парень засмущался от такого обилия внимания и оттого, что вынужден предстать перед ними в больничной одежде, а когда Лея подарила ему букетик цветов, осторожно обняла и чмокнула в щеку, благодаря за все, что он для нее сделал, залился краской и совсем потерялся. Они пробыли у него около получаса и расстались, пожелав скорейшего выздоровления и возвращения в их доблестные ряды, а затем поехали в ресторанчик в центре. Для их компании пришлось сдвинуть два небольших столика, потому что помимо Сугивары, Леи, Токуры и Кацураги присоединились Наканиши, Осагири и еще трое полицейских. Поначалу все было чинно и благородно - они расселись, сделали заказ. Не сказать, что все пребывали в состоянии буйной радости - последнее дело вымотало всех, и это было скорее усталое удовлетворение от победы и выполненного долга. Когда им начали подносить пищу, к их компании присоединились три девушки, с радостным узнаванием приветствуя большую часть компании, рассредоточились между сидящими полицейскими и, улыбаясь и негромко кокетливо посмеиваясь, принялись за ними ухаживать, разливая принесенное в первую очередь саке. Лея уже догадалась, что это за девушки. Поначалу она настороженно отнеслась к их появлению - сидеть за одним столом с проститутками ей еще не приходилось, да и довольно откровенное внимание девушек было по большей части направлено на Сугивару, Кацураги и Токуру - за младшими по званию и возрасту полицейскими они ухаживали из вежливости. Это слишком явно говорило о том, что девицы этих троих знают более чем хорошо. Лею сразу посадили между Сугиварой и Кацураги, поэтому появление одной из девиц по другую руку от Сугивары ее совершенно не обрадовало. Девушка, которую, судя по всему, Сугивара неплохо знал - впрочем, как и остальных - не обращая внимания на Лею, принялась что-то ворковать негромко Сугиваре почти в ухо, наливая ему саке, и улыбалась при этом совершенно искренне. Но Сугивара, улыбаясь в ответ, что-то тихонько прошептал ей на ухо, девушка охнула, красиво вздернув брови, уважительно поклонилась Сугиваре, а затем и Лее, и сразу пересела на место между Наканиши и Осагири. Лее было ужасно интересно, что же сказал Сугивара, но она всеми силами постаралась обуздать свое любопытство - Сугивара приобнял ее за талию, притягивая к себе, подмигнул ей, и стало очевидно, что он не намеревался скрывать, что они теперь вместе. Лея успокоилась и, взяв бутылочку саке, аккуратно налила в чашечки сначала Сугиваре, потом Кацураги. Сугивара удивленно приподнял бровь, но по его одобрительному взгляду Лея поняла, что он оценил ее жест и был рад тому, что она знакома с местными традициями. Весь вечер, хоть Сугивара и общался с остальными и даже шутил с девушками, он сидел близко к Лее, время от времени клал ей руку на колено или склонялся к ней, будто давая понять - он с ней и ни с кем больше. И когда они все уже не столько ели, сколько пили, и уже не так активно ковырялись палочками в угощениях, Сугивара сел к ней почти в пол-оборота, повесил тяжелую руку ей на плечи и уже не убирал. Лея больше молчала - не все в компании знали английский достаточно свободно, как Сугивара и Кацураги. Даже Токура коверкал его безбожно всегда, а уж в подпитии понимать его стало еще сложнее. Молодые полицейские вообще, похоже, знали лишь несколько общих фраз, необходимых для общения на улице с иностранными туристами, поэтому, чем сильнее пьянели бравые полицейские, тем чаще разговор переходил на японский язык, и Лея понимала разве что половину. Сугивара старался переводить, но порой забывал, и когда полицейские и девушки смеялись над какими-то шутками, Лея смеялась, если понимала, а если не понимала, просто улыбалась, но не из вежливости, а потому, что ей и так было хорошо. Она откинулась на Сугивару, который, даже если и смотрел на кого-то другого и говорил в этот момент не с ней, все равно время от времени прижимал Лею к себе, поглаживал по плечу, крутил на пальце пряди ее волос - будто бы машинально, но она чувствовала, что о чем и с кем бы он ни говорил, и кому бы ни улыбался, он все равно был с ней все это время. А улыбался он сегодня вообще очень часто - Лее еще никогда не приходилось видеть его таким. Внезапно она обнаружила, что Сугивара очень заразительно смеется - он или негромко похохатывал, и лицо его принимало задорное мальчишеское выражение, или фыркал, а иногда даже довольно громко ржал на что-то особенно смешное. Для Леи это было просто откровением. Сугивара шутил, заставляя хохотать остальных, смеялся над шутками других и вполне благосклонно принимал практически постоянные подколы Кацураги, на которые обычно раньше язвил или сердито огрызался. А еще Лея заметила, чем пьянее становился Сугивара, тем сильнее проступал его японский акцент в английской речи, а уж когда он говорил что-то на своем родном языке, слушать его для Леи было воистину эстетическим наслаждением. Тембр его голоса, звуки, складывающиеся в слова, его непривычно живая мимика были столь очаровательны, что временами она ловила себя на том, что не могла оторвать взгляда от его лица и не слышала больше никого, кроме Сугивары. Сугивара замечал ее взгляды, поворачивался к ней, прижимая к себе сильнее, мягко улыбался и всячески давал понять, что ему очень важно, что Лея рядом, что так смотрит на него, что она - его женщина. От этого у Леи сладко тянуло в груди и затапливало ощущением безграничного, непозволительного счастья. В какой-то момент она потянулась к сугивариной пачке сигарет, но та лежала далеко, по другую его руку, и Сугивара, заметив ее попытки, достал сигарету, сам прикурил и отдал Лее. Этот несколько интимный жест создавал удивительно теплое, уютное ощущение, какое бывает только между по-настоящему близкими людьми, принявшими друг друга. После этого Сугивара пару раз отбирал у нее сигарету, затягивался и возвращал, и это казалось таким естественным, словно они были вместе всегда, и все в их жизни уже давным-давно было общим. Потом Кацураги подбил всех спеть и первым затянул какую-то довольно сложную для непривычного к японской музыке слуха мелодию. Все постепенно начали его поддерживать, и девушки в том числе, и когда они запели, наконец, все вместе, получилось так красиво и проникновенно, что Лея заслушалась. Насколько она понимала слова, это была какая-то старинная песня о самураях, возвращающихся с победой домой и вспоминающих своих погибших товарищей. Сугивара сначала тоже просто слушал, но к припеву присоединился, и Лея, привалившись к нему боком, ощущала мягкую вибрацию в его груди, как урчание большого кота, и смотрела на него с любовью и нежностью, пока он, глядя вперед себя и нахмурившись, выводил вместе со всеми эту серьезную песню. Голос у него оказался негромким, но глубоким и очень приятным. Песня почему-то пробирала Лею до мурашек по коже, и она положила Сугиваре ладонь на колено. Он накрыл ее своей и сжал ее пальцы, все так же глядя перед собой. Потом они запели старую песню «Куродабуши». Лея читала историю этой песни, про то, как самурая из клана Курода по имени Мори Тахей Комонобу заставлял пить саке Масанори, глава дома Фукушиме. Господин Тахея, Курода Нагамаса, послал Тахея к Масанори с новогодним поздравлением, но запретил ему пить там саке, поскольку Масанори любил выпить, а в подпитии бывал крайне грубым и конфликтным. И когда Тахей, сам большой любитель выпивки, стойко отказывался от саке, Масанори наполнил огромную лаковую чашу объемом почти в пять с половиной литров в пересчете на европейскую меру и сказал, что если Тахей выпьет ее, то он отдаст ему любую вещь из своего дома, какую тот пожелает. Тахей отказывался и терпел, пока Масанори глумился над ним, но не выдержал, когда тот сказал, что даже если пьяница Тахей такой слабак, раз боится пить, то что уж говорить об остальных самураях клана Курода. Когда было задета честь клана, Тахей принял чашу и глоток за глотком ее опустошил. А после потребовал копье, висящее над входом. Копье это было пожаловано сегуну Ашикаге самим императором Огимачи, от Ашикаги оно перешло к Ода Нобунаге, от того - к Тоётоми Хидеёши, а уж Хидеёши подарил это копье Фукушиме Масанори. Масанори слово самурая сдержал и отдал копье Тахею. Так знаменитый пьяница Мори Тахей Комонобу из клана Курода заполучил лучшее в Японии копье. Домой он шел довольный, неся копье на плече и горланя эту песню. Лея слушала, с каким задором все распевали: «Пей, пей саке! Коли выпьешь - лучшее в Японии копье станет твоим. А коли осилишь все саке - ты истинный самурай клана Курода!», и улыбалась, любуясь разгоряченным лицом Сугивары. Подпевая друзьям, Сугивара в какой-то момент опять стащил у Леи сигарету, затянулся и вернул, продолжая петь и выпуская дым рваными облачками на каждом слове. Лея улыбнулась и уже сама время от времени стала подносить к его губам сигарету. Сугивара быстро затягивался и снова пускал дымные облачка, горланя разухабистую песню и улыбаясь Лее в ответ. Потом они пели еще, а после Сугивара попросил спеть Лею. Она, сама уже в легком подпитии, не кривляясь, согласилась и спела довольно фривольную веселую старинную валлийскую песенку о грешном монахе, который, обуянный внезапной страстью, повадился хаживать к молодой вдовице, пока не добился своего. После песни Лею попросили рассказать, о чем она, и та с помощью Сугивары с грехом пополам перевела слова на японский. Все посмеялись, а Кацураги бессовестно обнял ее за плечи, притягивая к себе, практически вырвав Лею у Сугивары из рук. Тот возмущенно рыкнул на него, чтобы тот убрал руки от его женщины, и собственнически вернул Лею себе обратно, чем подал прекрасный повод для Кацураги издеваться над собой до конца вечера. А потом Сугивара попросил Лею спеть ту самую арию Чио-Чио-сан, где они с Пинкертоном объясняются друг другу в любви. Лея запела, и в ресторанчике наступила полная тишина. Когда она закончила, из-за соседних столиков раздались аплодисменты и благодарные поклоны ужинавших посетителей. Вечер получился чудесным, Лея совершенно не чувствовала себя чужой, и, несмотря на то, что ко многим вещам она была непривычна, ей было спокойно и уютно среди этих людей, в надежных сильных руках любимого мужчины. Уже заполночь все собрались расходиться. Девушки, составившие им компанию, отправились звонить, заказывать дорогим клиентам такси. - Ну что, две недели тебя не трогать? - ехидно спросил перед прощанием Кацураги у Сугивары. Вид у Кацураги был забавный - растрепанная челка падала на глаза, взгляд был пьяный и веселый, щеки покраснели. - Лучше не стоит, - улыбнулся Сугивара и многозначительно посмотрел на Лею. На улице все распрощались, рассаживаясь в подоспевшие такси. Наполненный свежестью ветерок доносил аромат распустившихся сакур. - Боже, уже и тут сакуры расцвели… А я со всеми этими делами даже не заметила, - вдохнула Лея вечерний воздух. - Прости. Ты просидела все это время взаперти, - обнял ее Сугивара. - Ничего, мы еще не опоздали. В Горёкаку ты увидишь, что такое настоящий цветущий вишневый сад. Он открыл перед ней заднюю дверцу такси, и когда Лея залезла внутрь, Сугивара уселся с ней рядом. Он назвал адрес, такси плавно тронулось с места, и Сугивара, обняв Лею за плечи, привлек ее голову себе на плечо. Она с удовольствием устроилась в его объятиях. Сугивара наклонил к ней голову близко-близко, так, что его волосы щекотали лицо Леи, взял ее руку в свою и прошептал почти беззвучно ей в ухо: - Я ужасно хочу тебя поцеловать. - Поцелуй, - улыбнулась Лея. - Я не могу. Таксист увидит нас в зеркало, - снова выдохнул Сугивара. Лея прыснула, обнаружив такую очаровательную застенчивость в этом самоуверенном мужчине, но вспомнила, что поцелуи до сих пор в Японии считаются чем-то очень интимным, что неприлично демонстрировать посторонним людям. - Тогда терпи до дома, - ответила Лея так же тихо, чтобы не услышал таксист. - Не могу, - капризно пожаловался Сугивара, как маленький ребенок. Пьяным он выглядел ужасно трогательно и мило, и Лея с трудом сдержалась, чтобы не поцеловать его самой. - Нельзя, - строго ответила она, но улыбка неудержимо расползалась на ее губах. Сугивара набрал воздуха, словно хотел что-то сказать, потом передумал и, бросив вороватый взгляд в закрепленное перед водителем зеркало и убедившись, что тот смотрит на дорогу, быстро коснулся губами щеки Леи, а потом лизнул самым кончиком языка ее ухо и сжал губами мочку, после чего тут же состроил невозмутимую физиономию, будто ничего не делал. - Фу, какой плохой мальчик! - тихонечко шепнула Лея ему, хихикая. Сугивара фыркнул и уткнулся лбом ей в лоб. - Я хороший! Лея рассмеялась. - Ты самый лучший! - тихо-тихо шепнула она ему. - Ты так считаешь? - Я знаю. Сугивара, все так же прижавшись к ее лбу лбом, смотрел ей в глаза, улыбаясь, и большим пальцем руки нежно гладил ее пальцы. Так они молча и доехали до дома, благо это не заняло много времени. Как только они ввалились в дом, Сугивара тут же схватил ее, прижал к себе и, целуя, сразу приступил к раздеванию. - Подожди! - рассмеялась Лея, не успев снять обувь. - Не могу. Не хочу ждать, я и так весь вечер ждал, - жалобно протянул Сугивара. - Боже!.. - только и нашлась, что ответить Лея, хохоча, но скоро ей стало не до смеха. Пьяный Сугивара почему-то вел себя совершенно иначе. Его ласки были осторожными, неторопливыми, по-мальчишески робкими и удивительно нежными, и от переполнявшей Лею ответной нежности слезы выступали на ее глазах. В этот раз Лея снова увидела Сугивару - сурового, уверенного, жесткого в повседневной жизни, ненасытного, горячего, напористого, немного безумного и жадного в сексе Сугивару -совершенно с новой, неожиданной стороны. И такой Сугивара, способный на бесконечную, всепоглощающую нежность, был потрясающим. Когда Лея, в полном изнеможении и умиротворении устроила голову на его груди, тот, обнимая и поглаживая ее, внезапно возжелал поговорить. Лее всегда казалось, что обычно после секса поболтать, словно закрепить пережитое удовольствие, склонны чаще женщины, мужчины же обычно, довольные, быстро засыпают. Но поддатый Сугивара удивлял ее все больше. - До сих пор не могу поверить, что ты моя… Лея тихонько хихикнула. - Почему ты смеешься? - спросил он. - Сама бы не поверила, если бы мне сказали еще полгода назад, - ответила Лея. - Знаешь, ты будешь смеяться, но мне кажется, что это все - происки Хиджикаты-фукучо. - Не удивлюсь. Он славился продуманными стратегиями, - лениво хмыкнул Сугивара. - Ты мне веришь, что все, что со мной произошло за последние месяцы, не плод больного воображения? - вдруг серьезно спросила Лея, немного опасаясь услышать ответ. - Верю, - помолчав, ответил Сугивара. - Почему? - спросила Лея. - В такое нормальному человеку трудно поверить… Сугивара снова помолчал, потом ответил: - Откровенность за откровенность. Мне тоже снились сны. Они начались давно, уже где-то с год. Мне снилось, что я сражаюсь. В разных местах - на узких улочках, на открытых пространствах, на каком-то перевале. Чаще с катаной, иногда с ружьем или пистолетом. Мне снилось, что меня убивают, и я падаю с лошади. Это мне снилось несколько раз, я просыпался и еще какое-то время чувствовал боль в животе. Мне снилось, что я… - Сугивара прочистил горло. - Что я занимаюсь любовью с какой-то девушкой в незнакомом старом доме, и я… Я любил ее, я чувствовал это. А потом нам почему-то пришлось расстаться - мне нужно было куда-то уйти. Потом, когда ты рассказала мне о своих снах и про то, что ты выяснила, я в уме сопоставил факты. На самом деле, для меня услышать от тебя такое было как ломом по башке. Я много читал о Шинсенгуми и Хиджикате Тошизо. Все-таки это - история моего родного города, а Хиджиката здесь до сих пор национальный герой. Я всегда считал его идеалом самурая и в детстве хотел стать таким, как он. Однажды я понял, что именно я видел и чьими глазами. Мне не хотелось в это верить. Но мне пришлось. Особенно, когда ты мне все рассказала. Сугивара замолчал, но Лея не стала его перебивать вопросами. Раз уж у него внезапно под действием саке развязался язык, Лея хотела, наконец, услышать, что же он на самом деле чувствует и думает обо всем этом. Вряд ли он сознается в некоторых вещах на трезвую голову в следующий раз. Мужчинам часто бывает трудно признаваться в чем-то сокровенном. - Что касается тебя… - снова заговорил Сугивара. - Знаешь, когда я был в Англии, в Кардиффе, когда мы ездили за щатейгаширой, один из местных офицеров полиции, с которым мы сотрудничали, пригласил нас в городскую Оперу. Я вообще понятия не имел, что такое «опера», но когда я увидел тебя в японской одежде и с традиционной прической, я испытал нечто сродни потрясению - это была девушка из моих снов. Та самая, которую, как я теперь понимаю, любил Хиджиката Тошизо. Я, как невменяемый, таращился на сцену, и, веришь, впервые в жизни меня мороз по коже продирал. Лея сразу вспомнила тот полный тоски и отчаяния взгляд из зала, заставивший ее позабыть все на свете. - Я не мог в это поверить. Но твой голос и костюм, и грим… Мне тогда показалось, что я провалился в прошлое из своих снов, выпал из реальности. Я не видел и не слышал никого, кроме тебя. Твой голос… Это было какое-то колдовство. Уже потом я попросил того офицера, чтобы он нашел для меня записи с твоим голосом, и он объяснил, что ты не так давно в оперной среде, и что он может предложить только один единственный диск, где ты поешь национальные уэльские песни. Он сумел его купить и подарил мне. И когда я увидел твою фотографию на обложке диска, я второй раз испытал потрясение. Ты была совершенно не такой, какой я тебя увидел на сцене, ничего близкого к той девушке, ничего даже приблизительно похожего на японское лицо... Вообще ничего общего, кардинальная противоположность. Черты лица совершенно иные, непривычные. Волосы как шкурка лисицы по весне - огненные, глаза зеленые… Но чем больше я смотрел на тебя, тем больше увязал. Я уже тогда знал, что пропал, потому что прекрасно понимал - я никогда больше не увижу тебя. Ты снилась мне в странных снах, что-то перемешанное с какими-то сражениями, и мы занимались любовью… Особенно после Нового года, когда я валялся в больнице с ранением, напичканный обезболивающим. Ты для меня стала наваждением, словно кицуне, которая навела на меня морок. Да ты и похожа на кицуне… Я пытался списывать это на свою увлеченность и сам ржал над собой, что у меня крыша поехала, как у подростка, влюбившегося в известную певицу, но теперь я понимаю, что это было совсем другое. - И что же? - спросила Лея, с изумлением слушавшая Сугивару, затаив дыхание. - Наверное, судьба, провидение… Перерождение… Я не знаю, как это объяснить, и можно ли это вообще объяснить, но я тебе верю, потому что сам пережил подобное - сны, видения, мысли… Как-то один раз ночью я лежал и никак не мог уснуть. Я думал о чем-то: о тебе, обо всех этих странностях. Не знаю, стыдно признаваться в своей слабости, но мне тогда было очень хреново. Прошло совсем немного времени со смерти Онадэры и его семьи, я только вышел из больницы. Я сидел дома, на работу меня еще не выпускали, я от безделья просто с ума сходил. И знаешь, у меня тогда возникло дикое желание бросить все и уехать в Англию. Найти тебя… - Сугивара говорил медленно, будто подбирая слова, глядя в потолок и неспешно перебирая волосы Леи. - Но тогда у меня в голове вдруг возникла мысль, не моя мысль, слишком четкая, будто кто сказал мне прямо в голову: «Ты не имеешь права покидать это место. Твой долг - охранять покой отечества до конца. Если ты покинешь его, ты предашь свой Путь и сломаешь свою судьбу. У тебя не будет возможности что-то исправить». Слово-то какое – отечество, прямо как в старину говорили… На меня тогда такая тоска навалилась. Долг - это все, что у меня осталось. Долг и моя злость, и никакой надежды. Моего лучшего друга больше не было. Женщины, которая вопреки всей нелогичности происходящего стала для меня драгоценностью моей души и недосягаемой мечтой, не было, и я знал, что никогда не будет рядом со мной. А когда кого-то теряешь, когда кого-то до боли не хватает, ты понимаешь, что этот человек постепенно превращается во что-то воображаемое, эфемерное. Только вот тоска по нему совсем не воображаемая, она реальная и грызет тебя по-настоящему. И тогда единственное, что тебе остается - цепляться за свою тоску. Но если ты чего-то действительно хочешь, сильно, по-настоящему, наверное, небо решает сжалиться над тобой. Когда ты хочешь, чтобы кто-то был рядом, и скучаешь по нему настолько отчаянно, что внутри жжет так, словно превращается в выгоревшее пепелище, то можно снова и снова повторять имя, и тогда этот человек почувствует и придет. Сугивара повернул лицо к Лее и вдруг улыбнулся: - Кой ёкай понес меня тогда туда, где ты выпрыгнула мне под колеса, я не знаю. Мне совершенно не было никакой нужды ехать туда. Я задумался, заслушался твой голос из магнитолы и сам не понял, как там оказался. Когда я в первый раз увидел тебя, не узнал. Меня что-то насторожило, и потом, в машине, я пытался рассмотреть тебя, но я не поверил. Я сам себе сказал, что этого просто не может быть. И даже во второй раз. Я не мог в это поверить. Мне было больно смотреть на тебя. Казалось, что небо смеется надо мной, издевается, испытывая меня на прочность, нарочно столкнув с женщиной, до безумия похожей на ту, что не выходит из головы. - Ты поэтому сказал, что я очень похожа на одну женщину? Сугивара кивнул. - А когда ты назвала свое имя, я думал, у меня сердце остановится. Он немного помолчал, а потом спросил: - Рея… Кто был тот человек, которому ты обещала никогда больше не бояться? Кем он тебе приходился? - Хиджиката Тошизо, - честно призналась Лея. - Хиджиката? - удивился Сугивара и с облегчением выдохнул. - Ясно. Я думал, это кто-то, кого ты знала и любила. С мертвыми возлюбленными бывает очень тяжело соперничать. Они навсегда остаются в памяти идеальными… - Скажи… - Лея замялась. - М-м? - Ты ведь знал, что я люблю тебя? - Я видел, что тебя тянет ко мне, - уклончиво ответил Сугивара. - Почему ты тогда сказал, что для тебя все не так, как я думаю? Что ты имел в виду? - задала Лея мучивший ее вопрос. Сугивара нежно прижал ее к себе, подняв ее лицо к своему, положив ладонь на щеку, и мягко коснулся губами ее глаз, кончика носа и губ. - Не знаю, простишь ли ты меня за это когда-нибудь. Я не мог сказать тебе правду. Не имел права. Я должен был отказаться от тебя… Ради тебя. Но я ведь не соврал. Я думал, что для тебя, шикарной женщины и известной певицы, набалованной мужским обожанием, я - просто увлечение. - Господи, ну почему вы все думаете, что я - знаменитость, звезда и, тем более, набалована мужским обожанием? - перебила его Лея и рассмеялась, чтобы скрыть досаду. - Я лишь недавно получила первую в жизни главную роль в скромном провинциальном театре, и у меня нет не то что кучи поклонников, но даже бойфренда. Да, у меня редкий голос, и мечта любой начинающей певицы стать когда-нибудь знаменитой на весь мир оперной дивой, набалованной мужским вниманием, и петь на самых крупных мировых сценах. Но это может случиться лет через двадцать тяжкого труда и то при великой удаче. - Хм, - хмыкнул Сугивара и улыбнулся, перебирая ее волосы. - Может быть, ты и не осознаешь этого, но, хотя бы у себя в Кардиффе, ты - уже легенда. Ты бы слышала, как восторженно отзывался о тебе тот полицейский, который пригласил нас на твой спектакль. Он сказал, что услышишь такой голос хотя бы раз в жизни - и можно спокойно умирать, потому что ничего лучше уже не услышать. - Ну… Я не буду врать, что мне это неприятно. Конечно, это лестно и радостно, но я пока еще не привыкла к этому, - улыбнулась Лея. - Так почему же ты решил, что ты для меня всего лишь увлечение? - Ну… - Сугивара замялся. - Помня восторженное обожание того полицейского, я был уверен, что ты, яркая и любимая многими звезда, в момент опасности просто увлеклась обычным полицейским, эдаким придуманным героем, которые тебя спасал. Страсть, сексуальное влечение, если хочешь. Но для меня-то все было серьезно, потому я и сказал, что для меня это не совсем так, как ты себе представляешь. Я не хотел бы, чтобы у нас что-то случилось, а потом ты бы просто уехала, а я остался один на один с тем, что моя любимая женщина была со мной, и я ее потерял навсегда. И никогда того, что случилось, не повторится. Лучше уж и не пробовать и не знать, что это такое, чтоб потом не свихнуться от тоски. Тогда это бы осталось в моем сердце, как чудо, когда у меня была удивительная возможность не только увидеть мою мечту, но и быть рядом, касаться, говорить с ней и защищать. - Но ты тогда сказал, что никого не любишь и не сможешь полюбить… - И тогда я не врал. Никого. Кроме тебя, - Сугивара нежно провел подушечкой большого пальца по губам Леи, глядя на нее серьезными глазами, а потом поцеловал. - Знаешь… Когда ты говорил, что не найдется ни одной женщины, которая захочет быть с тобой таким, какой ты есть, ты ошибался, - прошептала Лея, лишь только Сугивара разомкнул свои губы. - У тебя есть такая женщина. - Я знаю, милая… Теперь знаю… - шепнул Сугивара, сжимая ее в своих руках. Сугивара надолго замолчал, и Лея слышала лишь его странно прерывающееся дыхание. Она не могла поднять на него глаза, чтобы не увидеть то, что боялась увидеть. Лея лишь протянула руку, нежно касаясь ладонью его щеки. Под кончиками пальцев, у внешнего уголка его глаза, кожа оказалась чуть влажной. Лея, закусив губу, подняла к нему лицо, мучительно сомневаясь, какие слова ей подобрать, или лучше в таком случае вообще промолчать, но Сугивара улыбнулся ей, коснулся губами ее лба и прошептал: - Спи. Скоро рассвет…