Охота на паука

Наркотик должен был подействовать где-то через полчаса, но Шона заранее чувствовала себя значительно лучше, словно химический восторг уже захлёстывал её; что же до Колы - парень не знал, чего ожидать, но всецело доверился приятельнице. Он признал её своим пророком, впустил, вопреки наставлениям Доктора Ди, эту новую благую весть в свою жизнь. Вряд ли кто-то хватится ребят в ближайшее время, а после - после будет уже всё равно. Но пока что химикаты ещё не попали в кровь, и делать было решительно нечего, так что девушка завела разговор, лишь бы отвлечься от так и не отступившей головной боли и скрасить мучительно тягучее ожидание. Придвинувшись к парню на диване, она опустила голову ему на плечо и, глядя куда-то в пустоту, произнесла без интонации в голосе: - Ведь твое прозвище не взялось из ниоткуда. Ты зовёшь себя Черри Колой совсем не случайно, - взгляд скользил по грязным разводам на стене, не задерживаясь ни в одной точке дольше, чем на миг. Казалось, что Шона боится спугнуть кайф, упустить момент, когда наркотическое опьянение наконец-то захлестнёт её, а потому не позволяла себе отвлекаться на любые посторонние мысли. Кола не хотел отвечать на вопрос, но мысль о том, что девушка не станет даже пытаться убедить его заговорить, как раз-таки и подтолкнула его дать ответ. Возможно, в глубине души он был похож на большинство людей: хотел внимания, неосознанно страшась того, что собеседник может утратить к нему интерес. Большую часть времени он казался окружающим (да и себе самому) эдаким самодостаточным тихим парнем с головой на плечах, но стоило чему-либо пошатнуть равновесие его небольшого, но в меру уютного мирка, как парень менялся на глазах. Его сущность - простая, далеко не идеальная, порой эгоистичная - давала о себе знать. А Кола даже не пытался с ней бороться. - Вряд ли тебе понравится моя история, - вздохнул он. - Впрочем, ещё менее вероятно, что кто-то из нас её вспомнит. Шона промолчала: она прекрасно знала, что запомнит эту историю. Возможно, потому, что она имела для неё немалое значение, но, быть может, лишь благодаря привычке девушки забивать голову любой дрянью, подобно тому, как она любила пичкать собственное тело самыми разными химикатами. Всё это она могла объяснить лишь одним словом: опыт. Она получала опыт, проводила над собой десятки и сотни экспериментов, лишь бы узнать, что же будет, если она поведёт себя так или иначе. Будучи собственной излюбленной жертвой, Шона не скупилась на многочисленные сценарии, по которым проживала дни своей жизни. Хлоп. Хлоп. Как мыльные пузыри, они мгновенно растворялись в прошлом, лишь на доли секунды оставляя после себя в воздухе яркий всплеск. Девушке было не жаль растрачивать их таким образом - она получала знания, разменивая драгоценное время своей жизни на информацию. - До того, как я бежал в грузовике, доверху заполненном банками с газировкой, я жил в городе. Его слушательница, не меняя отсутствующего выражения лица, фыркнула: мол, ничего удивительного она пока что не услышала. - Я не просто жил там. Меня обеспечивали BLInd, я видел Корса и прочих шишек почти каждый день. Я обучался вместе со всеми будущими Пугалами, нас было человек сто, не больше. Избранные, - горько, словно последнее слово сочилось ядом, произнёс Кола. Девушка не изменилась в лице, не произнесла ни слова. Быть может, ей было всё равно или она не считала нужным демонстрировать свои эмоции - парню стоило продолжить повествование, потому что выбора у него всё равно не было. - Я попал туда не просто так, - водя пальцем по диванной обивке, объяснил он. - Не был ни умным, ни физически подготовленным. Посредственность, в общем-то. Они взяли такого неудачника лишь за личные заслуги. Воздух в комнате разом похолодел, едкая фраза взрезала пространство, отделяя друг от друга два невидимых ломтя, всё ещё с шипением касающихся друг друга. Кола и Шона. Жуткие слова, дробящие сам воздух на осколки. Личные заслуги. Почётное преступление во славу Better Living Industries. Но парень не мог продолжить, точно что-то удерживало его: отвлекался на подробности, прикрывался деталями, но не решался сделать главный шаг, способный убить его - по меньшей мере, в глазах приятельницы. - И как же ты заслужил такую честь? - впервые девушка подняла глаза и посмотрела на собеседника в упор. Будто бы ненароком, её рука метнулась в сторону, сдвигая ладонь Колы с диванного подлокотника на её колено. Рассказчик пытался совладать с собой и найти в себе силы на то, чтобы выложить всё. Он слишком ясно помнил подробности. Худшее, что он мог совершить. Его родители и брат были повстанцами - теми, кому удалось скрыться после завершения последней из войн и поселиться в городе, не просто сливаясь с серой массой - проникая внутрь, подобно паразитам, в последней отчаянной попытке подточить систему изнутри. Могли уйти долгие месяцы и годы прежде, чем повстанцы развернули бы хотя бы подпольную деятельность, а пока что они лишь присматривались, запоминали и ни в коем случае не позволяли друг другу упасть духом. Кола был совсем мальчишкой, носил имя данное ему семьёй - людьми, которых он страшился больше всего на свете. Больше, чем непреклонных Пугал или лишённых жалости дракулоидов. Сама мысль о том, что война может повториться, и худшие воспоминания его детства всплывут вновь, не давала мальчику спать по ночам, а днём заставляла вздрагивать при каждом громком звуке, пронзая детское сердце иглами. Он не помнил войну. Он помнил лишь образы: огненные вспышки, воздух, становившийся густым из-за дыма, омерзительный запах палёной плоти и землю под ногами, вязкую от пролитой крови. А ещё ужас, бессменным спутником висевший у Колы на шее всю жизнь. Однажды он стал слишком тяжёл для него, и мальчик, в последней отчаянной попытке, исполненной агонии, выложил всё. Просто не смог больше терпеть. Выскочил на улицу, борясь с подступающими слезами отчаяния, и выкрикнул всю правду, глядя в лицо первого встречного Пугала, скрытое за непрозрачной маской. Из-за этого казалось, что стражу порядка всё равно, что даже весть, сообщённая несчастным ребёнком, неспособна призвать его к жизни, хотя это было отнюдь не так. И уже через час новоиспечённый сирота сидел в до боли белой приёмной кого-то из руководства BLInd. Стены, коридоры, комнаты, коридоры, экраны, стены... Ни одного окна. Ни одного лучика солнца, лишь равнодушное гудение белых светодиодов. Он остался без семьи и был в шаге от того, чтобы лишиться собственного "я", каждый день был похож на один и тот же сон. Это была не жизнь - это было заточение, притом рассудка, а не тела. Лимб. - ...я учился с "лучшими из лучших", гениями, предателями, сиротами, социопатами, трусами. Будущая элита. - горько выплюнул рассказчик последнюю фразу. Ему никогда не нравилось там - по крайней мере, как-то удалось убедить в этом себя за последнее время. Не слишком виртуозный самообман, жалкая попытка скрыть прошлые грехи за и без истончившейся вуалью благих намерений. У него не было больше имени, не было фамилии - Better Living Industries отняли их, убили ребёнка-предателя, заменив изъеденное непрекращающимся ужасом сердце на надёжный бесперебойный компьютер; по крайней мере, они так думали. Универсальная фамилия, общая для всех учеников, лучше, чем личность, индивидуальность должна быть уничтожена ради безопасности. Впрочем, даже если бы не было запрета на последнюю ниточку связи с прошлым, мальчик-невидимка не осмелился бы хоть раз назвать своё настоящее имя. Спустя всего месяц, страх отчего-то исчез, растворившись в рутине. Его сменил стыд, душивший по ночам, давивший на плечи всякий раз, стоило лишь задуматься на минуту. Можно ли было вынуть этот отравленный шип из груди, избавиться от непрекращающейся агонии? - ...поэтому я бежал. Я не мог вернуть прошлого, но всё ещё мог создать своё будущее. - А может, ты просто струсил? Решил убежать от того, что пугало тебя? - спросила Шона, слыша, как собственный голос затихает в отдалении. Даже если Кола и сказал что-то в ответ на эту фразу, девушку это уже не волновало. Звук стал чем-то осязаемым, похожим на вату, он проплывал мимо, едва ощутимыми волнами ударяясь об ушные раковины и тут же мягко откатывался назад, в пустоту. Сейчас он стал куда более реальным, чем всё вокруг, расплывшееся, потерявшее свой истинный облик; по-прежнему заметными и настоящими оставались лишь две вещи - гулкое биение сердца и дыхание Колы где-то над левым ухом. Добро пожаловать в рай: Мессия спустился с небес.