Поговорим?

Мы добрались до конюшен за час, сырые, замерзшие. Сэмми нетерпеливо скакал с одной ноги на другую, потирая ладони и дуя на них. Я сложила руки на груди, съежилась. За шиворот затекла вода, и теперь капли дорожками пробирались по спине, вызывая мелкую дрожь. - Ну и денек! В пустых конюшнях наши голоса стали пугающе громкими. Мы забрались в давно облюбованную маленькую комнатушку с одним только столом и стулом да шкафом. Скинули верхнюю одежду на спинку стула. Я вытащила из нижнего ящика кисти и ватман. Следы от мокрых моих пальцев отпечатались на нем. Я бросила картон на стол, пританцовывая от холода, достала из сумки краски. - Как домой пойдем?.. - пробормотала я и засмеялась глухо. Я расправляла скученный белесый картон на столе; он противился. Недолго думая, суетясь, я положила наши сумки на его концы, чтобы придержать. - А, тент какой-нибудь найдем да и спрячемся! – решил парнишка. - Два, - заметила я. Мы с Сэмми жили в абсолютно разных концах города. Окоченевшими пальцами я открывала баночки - они поддавались с трудом – и складывала крышки на край стола, а краски выстраивала в аккуратный ряд перед собой. - Я тебя провожу, - пожал плечами друг. Он взял две крышки, выбежал куда-то в коридор, вернулся скоро с дождевой водой в крышках. - Промокнешь – заболеешь, - пообещала я, встречая его с улыбкой. - Меня никакая зараза не берет. Я ухмыльнулась, полезла в сумку с карандашами. - А грипп прошлой весной? - Не считается! – совершенно серьезно ответил парника. Сэмми предложил сесть мне на стул, но я отказалась: решила, что удобнее будет рисовать стоя. Друг прыгал вокруг в надежде согреться. Я нагнулась над столом, примерилась к размерам белого картона. Легкими штрихами я обозначила линии лица Королевы Мари. Я делала это аккуратно, закусив губу от волнения, боясь свезти линии, испачкать и без того неидеальную поверхность. Сэмми замер за моим плечом. Я чувствовала его дыхание у себя над ухом. Щекотно. Сморщившись, я повела плечом и осторожно поправила маленькую прядку почерневших от воды волос. Дальше, как объясняла мне мама, должны следовать брови, нос и глаза. Мысленно разделив лицо, как полагалось, на три части, я начертила тонкую линию изогнутых маминых бровей. Наметила нос, чуть поднятый вверх, заложила штрихами тени по бокам на скорую руку. Большие ее глаза я рисовала дольше всего: сделать их одинаковыми и настоящими было очень сложно. Закончив с глазами, я распрямилась, вглядываясь в рисунок. - Красиво, - проговорил друг. - Не очень-то похоже, - решила я. - Раскрасим – будет лучше! Я посмотрела на Сэмми с сомнением. Пожав плечами, я вновь согнулась над столом. Широкий рот Королевы Мари я изобразила за пару мгновений, провела несколько плавных линий. Уши, внимательно следя за линиями бровей и кончика носа, сделала уверенно, почти не отрывая руки. Затем нарисовала длинную тонкую шею, худые плечи. По памяти, практически наугад, одела Королеву Мари в давно ею заброшенное платье в мелкий цветок, стойкой огибающее шею. Волосы, обычно убранные в незамысловатую прическу, напоминающую корону, я спустила на плечи. По ткани платья разбросала беспорядочно цветочки, кое-где добавила к ним длинные узкие листья – их на настоящем платье не было, но мне показалось, так лучше. Определившись с Сэмми с цветами, мы в две руки раскрасили Королеву Мари. Волосы ее сделали шоколадными, с редкими прядями, которые на самом деле иногда просвечивали у нее на солнце. Получилось неестественно, но мне нравилось. Мы развели коричневую краску, сделали ее светлее и покрыли ею лицо. Глаза я раскрасила сама в зелено-карий с переливами, чуть подправила нос, затемнила кончик и бока. Платье мы раскрасили в желто-оранжевый. Я помнила его блеклым, выцветшим, но когда-то оно, должно быть, таким и было. Затем Сэмми заявил, что мне нужно отдохнуть, отодвинул меня от стола и усадил на стул, отобрал кисть и наляпал разноцветные цветочки. Некоторые расплылись от того, что он взял слишком много воды, и потеряли очертания. Парнишка паниковал и ругался смешно, но мы так ничего и не смогли с этим поделать. Я следила за ним с благодарной улыбкой. Мне стало спокойно и радостно. Даже дождь, все еще капающий за окном, не злил и не пугал и хлюпанье сапог не раздражало. Улыбка уже не сходила у меня с лица. Когда Сэмми закончил с цветочками, я поднялась, чтобы посмотреть на рисунок. Королева Мари во многом не была похожа на девушку на нем, но некоторые черты все же угадывались… - Мне нравится, - пробормотала я. - Нравится? И все? – нахмурился парнишка. – Это шедевр! Он возмущенно взглянул на меня. Глаза его смеялись, а уголки губ подпрыгнули вверх. Ухмыльнувшись, я почувствовала, что краснею. Было в Сэмми в тот момент что-то притягательное. Я не знала, куда себя деть, сердце предательски застучало чаще, и я боялась, что друг его услышит, а потому стала закрывать банки из-под красок. - Шедевр… - покачала головой я. – Скажешь же! Мы упрятали краски обратно в коробку и вместе с кисточками отправили на нижнюю полку пустого шкафа. Карандаши я вернула в сумку. - Спасибо! – на выдохе проговорила я. Искренняя благодарность меня смутила еще больше. Я потрогала пальцем рисунок. Сырым он оставался только в тех цветочках. - Пожалуйста, - развел руками Сэмми. Он тоже пощупал картон, залез пальцев в размокший цветок, а потом озадаченно посмотрел на посиневший от красок палец, размышляя о чем-то. Я засмеялась звонко. За окошком все еще капало, несмело и только с крыши. - Пойдем? – спросила я. – Пока дождь успокоился? И, не дожидаясь его ответа, я направилась к стулу, аккуратно сняла верхнюю мальчишескую куртку, положила ее подле. Стащила забрызганное свое пальто и набросила его на плечи, застегивая ловко пуговицы не глядя и выправляя кудри из-под воротника. Друг надел куртку в считанные секунды и еще ждал меня, пока я накручу шарф. Я подхватила сумку, свернула чуть ватман, сцепила его пальцами на завороте. - Мне искать тент? – поинтересовался парнишка. - Добежим, - решила я. От одежды характерно пахло сыростью, она потяжелела и грузом висела на плечах. Я пропустила Сэмми вперед, поскольку по узким конюшенным коридорам не то что вдвоем, по одному было идти неудобно. Это было мне на руку. Он вприпрыжку унесся по привычке и не видел, как я достала из кармана злосчастный камень. Даже в полумраке я различила в нем алмаз и могла навскидку сказать, сколько в нем карат. Знание этого меня пугало, меня затошнило. Я прикинула, сколько это в привычных долларах. Мутная ненависть появилась, как какой-нибудь осадок в воде. С раздражением я случайно уронила камень в расселину меж прогнивших досок пола. Там его никто не найдет. Мне было немного стыдно перед Сэмми, противно от себя самой, но ничего лучше, чем молчать, я не могла придумать. Из конюшен мы вышли под низкое темное небо, обычное для осени. По нему невозможно было определить, который шел час: с одинаковым успехом можно сказать, что сейчас девять утра или шесть вечера. Я хотела распрощаться с Сэмми, но он вызвался меня проводить и поплелся в сторону моего дома. Я обрадовалась этому страшно, предугадывая, что ближайшие полчаса буду думать о чем угодно, но не о проклятых каратах. И действительно, всю дорогу мы с другом болтали о чем-то обыденном. Мечтали о пластилине и смотрели на наш рисунок, обсудили на нем почти каждый штрих. Поспорили даже просто так, ни на что, через какое время пойдет дождь и успеем ли мы добраться до дома. Я была уверена, что Сэмми уж точно намокнет, когда пойдет к себе, а друг убеждал меня в обратном. Как оно случилось, я сказать не могу. Мы расстались у моего крыльца, а ливень начался значительно позже. Я смотрела в спину другу и махала на прощанье, пока он не скрылся за ближайшим домом по соседней улице. Я отворила дверь и вошла в освещенную прихожую, громко топая на пороге и тут же сбрасывая с ног сырые сапоги. - Где ты была, Хейзел? – послышался из глубины дома недовольный голос Королевы Мари. - В школе! – крикнула я, разматывая шарф. - И потому такая грязная… Не ври матери. Она появилась передо мной в черном грустном платье, с резкой улыбкой на губах и сложенными руками на груди. - Правда, - возмутилась я. - Зачем тебе были нужны деньги? Я удивленно уставилась на Королеву Мари. Откуда она только узнала?.. - Я что, мало тебе даю? Зачем ты меня позоришь?! Мама говорила отрывисто, не повышая голоса. - Я не думала… - растерялась я. - Ты никогда не думаешь, Хейзел! – заметила та. – Почему я должна слушать от твоих учителей, что драгоценности детям не игрушки и что сейчас не то время, когда можно с ними ходить по улицам ребенку?! Мамина брошь, догадалась я. Миссис Грин рассказала ей о сегодняшнем дне. Как-то неприятно стало мне, обидно. - С какой из моих брошей ты ходишь в школу? - Ни с какой… Я солгала! Королева Мари изумленно поглядела на меня. - Такими вещами не шутят, - строго проговорила она. Мама укоризненно наблюдала за тем, как я раздевалась, прислонившись к стене. Она ждала объяснений. Высвободившись из плена лишних одежек, я подала ей свернутый картон. - Мы с Сэмми покупали краски, - добавила я. Брови Королевы Мари поползли вверх, а лицо явило выражение «что за глупость», но она все же развернула рисунок. И так и застыла. Я испугалась за нее поначалу и хотела спросить, все ли хорошо. А потом что-то в одно мгновение переменилось во мне, что-то защемило так приятно, и я бросилась матери на шею. Она неловко обняла меня, все еще глядя на свой портрет у меня за спиной. - С днем рождения! Ее нервная холодность, угловатость, так приевшиеся мне за последние месяца, куда-то исчезли. Улыбка на ее губах расцвела, и слезы навернулись на глаза у Королевы. Черты ее размякли, и она мама стала похожа на нарисованную. - Спасибо, милая, - прошептала она, прижимая к себе отчаянно. – Ты у меня самая хорошая, слышишь?.. Я слышала.