Поговорим?

Здравствуйте. Это моя первая глава от лица Аида. Очень сложная и тем самым дорогая. Надеюсь, вам понравится. Ваш Автор. *** - Это случилось в конце шестидесятых годов прошлого столетия – точную цифру я не помню, да и незачем, впрочем. Летом, в самом разгаре июля. Жара стояла невыносимая, даже здесь, глубоко под землей, потеплело сколько-то. Я даже подумывал о том, чтобы искусственно нагнать холод. В остальном жизнь текла как обычно: днем я занимался укреплением границ подземного царства, а ночью вел суды. Умершие текли сюда рекой, стояли очередями. В Элизиуме только-только приладили какую-то пародию на кино. Персефона, как и в любое другое лето, вернулась в мир смертных к Деметре, наше общение ограничивалось короткими звонками через Ириду и посыльными из теней, что с непроницаемым лицом передавали нам заученные слова. И каково было мое удивление, когда в период этой благодати ко мне заявился мой братец. Снизошел до первого этажа этого дворца. Его лицо мрачнее тучи. Я не знал, радоваться мне этому событию или огорчаться, поэтому просто удивился. - Сколько лет, сколько зим! – рассмеялся я. Зевс метнул на меня взгляд. Лучше бы молнию. Я невольно задумался, а не поменяться ли нам местами. В тот момент брат выглядел поистине устрашающе, откуда только что берется? Я поднялся с трона к нему навстречу с распростертыми объятиями. Честное слово, развел руки в стороны и даже по плечу его похлопал. Он вздохнул недовольно и, клянусь – я слышал!, не очень-то лестно подумал о моем поведении. - Ты нарушил договор, - произнес он жестко. Я и глазом не моргнул. Когда человек разозлен настолько, что кидается на других, лучше отнестись к этому снисходительно. - Какой? – беззаботно ответил я. Я обратил внимание на его костюм модного в то время покроя: узкие брюки, пиджак без ворота. И уже было хотел сделать ему замечание на этот счет или даже комплимент. - Не делай вид, будто не знаешь, о чем я, - продолжал давить Зевс. Договоров у нас ой-ой сколько, но только почему-то обычно он первый их нарушает. Он ожидал от меня извинений? Я пожал плечами: - Чай? Кофе? Что покрепче? - Ты смеешься? Наверное, это тот редкий случай, когда я действительно не смеялся. Дабы показать это, я махнул рукой в сторону лестнице наверх, приглашая в столовую, но Зевс остался на месте. - Тебе мало прошедшей войны, ты другую решил устроить?! Брату не пристало держать себя в руках, объяснять что-либо, наверное, потому, что ему все можно или потому, что я умею читать мысли. И это отвратительная политика. Желание играть в доброго хозяина и хоть как-то смягчить ситуацию отпало напрочь: все же слишком много у нас некрасивых ситуаций было, я промолчал. - Послушай, если ты не разберешься с ней сам, это сделаю я. Я поднял на него глаза. Мне становилось смешно и в какой-то мере страшно: Зевс не шутил. Я уже строил варианты, один за другим, какой из договоров я мог нарушить незаметно для себя и так, чтобы это повлекло за собой какие-то последствия для Нее. - Персефона? – спросил я. Я прекрасно знал, что у Зевса с моей женой особые отношения, и надеялся, что речь не о ней. Брови его сдвинулись к переносице. Зевс опасно сверкнул глазами. Он был готов метнуть в меня не только молнию, он хотел обрушить небосвод. Я перевел дух. Не Персефона, и хорошо. - Это в твоих интересах тоже. Делай что хочешь, хоть запрячь и ее в Лотос, но угрозу устрани, - продолжал Зевс надменно. Неужели? К тому времени уже было принято решение, что нам нельзя было иметь детей. То пророчество про падение Олимпа… Мы договорились не встречаться со смертными женщинами, чтобы заморозить время, чтобы не допустить катастрофы. Я растерялся и одновременно обрадовался. Я начал забывать, что это такое – быть окончательно сбитым с толку. Концы с концами я свести не мог, как ни хмурился и в каких деталях ни воспроизводил свои последние двадцать лет. Этот договор я выполнил, перепутать в данном вопросе что-либо сложно. Никаких женщин, детей. Но почему Зевс так уверенно говорит об этом? - Ты хочешь сказать, у меня есть дочь? – уточнил я. - А ты не знал? – ухмыльнулся он. Просчет с моей стороны, верно. Не было у меня никакой дочери! Я сумасшедший, но не настолько, чтобы забыть собственных детей. Вот только доказывать это Зевсу с пеной у рта бессмысленно. Проще разобраться во всем самому. - И сколько же ей лет? – хмыкнул я. Судя по тому, каким взглядом наградил меня Зевс, этот вопрос так и останется без ответа. - Хорошо. С чего ты взял, что у меня есть дочь? - Она кидается тенями направо и налево. - Ты сам видел? – поразился я. Интересно получается. Теоретически возможно, что кто-то из смертных овладел тенями, но в это слабо верилось. - Мне доложили. - Где мне ее найти? - Она выступает в вашингтонском театре, - он назвал адрес. - Я понял, разберусь, - кивнул я. В конце концов, дело приобретало вполне неожиданный и интересный поворот. Оно не грозило никому ничем плохим, мне нужно-то было доказать, что эта девочка никак со мной не связана. Кроме того, я бы не отказался взглянуть в глаза человеку, сумевшему обмануть моего брата. - Три дня. Зевс исчез. Произнес давно известные мне слова на греческом, и будто не было никого. Я размышлял над тем, как лучше поступить, минуту, не больше. Почему бы не совместить приятное с полезным? Вызвал скелета, попросил купить два билета в этот театр на ближайшее выступление и нагрузил его драхмами и долларами, на всякий случай. Осталось чуть-чуть подождать. В голове не укладывалось. Мне предстояло найти неизвестную девочку, по мнению Зевса, мою же дочь и, судя по всему, с незаурядными способностями. Как она могла обучиться теням?.. Кто-то рассказал ей пару заклинаний? Подарил свои способности? Кстати, в моей практике и такое было. А может, это не тени, а какая-то другая темная материя? Зачем так удивляться, Хейзел? Наша Эмили тоже получила власть над тенями, будучи смертной. Но знай ты Эм чуть получше, ты бы поняла, почему тени согласились ей подчиниться. Кстати, думаю, Гея ей в этом даже помогла… Конечно, таких, как Эмили, раз-два и обчелся. Но она не единственна в своем роде. Я не понимал решительно ничего, и мне это нравилось. Я даже улыбаться не стеснялся. Скелет вернулся, когда я выпил чашку кофе и напугал двоих слуг улыбкой почти до смерти. На стол передо мной легли два билета на желтоватой бумаге с указанием ряда, места, времени и даты и сдача. Я повертел их в руке. Театр обещал какое-то сентиментальное представление в восемь вечера сегодня же, относительно короткое, без антракта, по пьесе неизвестного мне автора. А в конце сюрприз в виде выступления молодых артистов. Я надеялся, что мне повезет, и я увижу названную дочь не далее десяти часов. Поблагодарив скелета, я отпустил его и тут же подбросил драхму в воздухе над остатками кофе. Попросил у Ириды связать меня с женой. Персефона обнаружилась на пляже в компании незнакомых мне людей. Скорее всего, это были ее братья и сестры. Удивившись, девушка подскочила с пледа. Ее ноги по щиколотку утопали в песке, теплый ветер трепал волосы. Она своим обыкновенным движением удерживала их, сцепляя передние пряди пальцами на затылке. Персефона, махнув рукой в сторону экрана, шепнула заклинание. Старый трюк: скрыла меня от остальных пеленой теней. Ее можно понять – меня не особенно любят. Прощебетала быстро что-то про неотложный разговор, отбежала в сторону, прилично в сторону, оглядываясь назад. И только когда убедилась, что на нее не смотрят, разблокировала экран. - Умеешь же ты вовремя… - возмутилась жена. - Ты в Калифорнии? – оборвал ее я. - Да, - кивнула Персефона. - В Вашингтон вечером сможешь? Я не сомневался, что сможет. Вызовет скелетов, и еще раньше меня будет у входа в театр, стоит только заинтриговать. И точно, знакомая любопытная улыбка нарисовалась на ее лице. - Что случилось? - У меня завалялось два билета в театр, - уклончиво ответил я. - Очень смешно, - усмехнулась девушка. – А если честно? Зачем тебе я? - Абсолютно честно. Я назвал ей адрес, время и, озадаченную, отправил к друзьям. Я был уверен – она придет. До восьми вечера в Вашингтоне оставалось еще шесть часов, и я потратил это время на превращение в обычного дяденьку, идущего с женой в театр – так веселее и туман не нужен. В шкафах с одеждой нашел брюки, без стрелок, узкие, и рубашку с короткими рукавами. Мне их Персефона купила года два тому назад, а я так и ни разу не надевал. Меч я спрятал в тенях под рукой. Нацепил часы, хотя они мне без надобности, деньги спрятал в потайной карман. И ровно в семь сорок пять стоял у входа в театр. Театр этот оказался маленьким, камерным; он находился чуть в стороне от центра города и не блистал красотой фасада. Зато людей было море. Старики и молодежь, большими компаниями и по двое, разношерстные, толпа стекалась к дверям с заветными билетами. Персефона появилась откуда-то сбоку, вынырнула с тихой дорожки. Волосы в большой пучок на затылке забрала, платье надела приталенное, глубокого синего цвета и туфли светлые. Ни разу у нее это платье не видел до того дня. Купила специально – с нее станется. На шее у нее висел круглый медальон, ни одна душа не догадается, что на самом деле это за вещица. - Надо же, театр, - с иронией в голосе сказала она. – В чем подвох, Аид? - Я скучал, - пожал плечами я. Я не врал. Персефона только засмеялась и взяла меня под локоть. Мы двинулись в сторону дверей. Контролер на входе посмотрел на нас снисходительно, вежливо, но уже уставшим голосом здороваясь, и оторвал себе часть билета за специальной жирной полосой. Шумно. Народ стекался с двух сторон в зал. Мы с Персефоной влились в толпу и, топчась на месте, семимильными шагами пробирались к партеру. - Надеюсь, ты мне объяснишь, зачем мы здесь? Девушка оглядывалась по сторонам. Конечно, на красоту вестибюля и картин на стенах она не обращала внимания, только искала следы теней или какого другого присутствия мира богов и монстров. - Ради представления, - ухмыльнулся я. - С каких пор тебе привлекают мыльные оперы? – фыркнула Персефона. - Давно, - подыграл ей я. - Тебе нельзя об этом говорить? – предположила она. - Наберись терпения, скоро сама все увидишь. Мы вошли в зал, отыскали шестой ряд и свои места в середине. Это было не так уж сложно – все кресла вокруг уже занимали люди. Один звонок отзвенел, второй вот-вот на подходе, все копошились последние минуты. Персефона уселась на самый край, придвинулась ближе к сцене, сощурилась, изучая узор на тяжелом занавесе. Ее прямая спина и постоянно щелкающие пальцы выдавали нетерпение. Я бы не удивился, если бы она выудила бинокль из маленькой сумочки, для полноты картины. Второй звонок, а за ним и третий не заставили себя ждать. Кулисы разъехались в сторону. Заиграла музыка, раздались голоса актеров. - Кстати, я обещала маме вернуться к ней на ферму в одиннадцать, - прошептала Персефона, не отводя глаз от сцены. - Деметра мне все еще не доверяет? – хохотнул я. - Молодые люди! – сварливый голос сзади. – Давайте потише. - Я думал, ты мне поможешь поговорить с одним человеком после, - продолжил я на тон ниже, склонившись к ее уху. - Если я это сделаю, то моя карета превратится в тыкву. И, что самое главное, она говорила на полном серьезе. Однажды такое уже случалось. Когда я пытался украсть у Деметры дочь на один вечер. Но она почему-то решила, что летом мы видеться не должны, раз уж девушка на поверхности, и Персефона в полном ее распоряжении. Из вредности, я так думаю. Персефона разумно отступилась: все равно бы я не стал рассказывать ей, ради кого мы здесь. Да я и сам пока не знал. Мы опустились на спинки кресел и смотрели спектакль почти в полном молчании, разве что иногда делились друг с другом мыслями о сюжете и актерах. На сцене разыгрывалась самая настоящая мелодрама, в меру смешная, в меру грустная, с избитой главной линией. Но, спасибо постановщикам, эпизоды мелькали быстро, игра казалась легкой, пьеса не напрягала умными диалогами и затянутыми песнями. Время, и впрямь, пролетело быстро. В конце, когда все актеры собрались под занавес и аплодисменты, насобирали каждый по охапке цветов и конфет со всего зала, к оживившейся публике вышел некий мужчина крайне интеллигентного вида. Персефона недоверчиво покосилась на меня, я сказал ей сидеть спокойно, пообещав, что самое интересное вот-вот начнется. Мужчина говорил долго и нудно про историю театра и ту пьесу, что мы посмотрели, благодарил за посещение и звал на другие выступления. Словом, оригинальностью не отличался. Но комплименты театру иссякли в итоге и у него, и он объявил о выходе на сцену юного дарования. Зал захлопал. Я ухмыльнулся. Мне однозначно везло. Свет погасили внезапно, как по щелчку. Музыка заиграла волнующая. Люди заохали одновременно. На белесую от ламп сцену выплыла девочка. В прямом смысле слова «выплыла». Я, признаться, ошалел от такого появления. На миг забыл, зачем я здесь, и только потом до меня дошло, что я пришел сюда ради нее. Что и говорить о других? Публика была в восторге. Худенькая девочка-подросток с двумя рыжими косичками висела над сценой. Ее ноги не касались пола. Она парила в воздухе, широко улыбаясь. Я сообразил, что она стоит прямо на клубках из теней, но их почему-то не было видно. И дело не в тумане даже. Это чудо могла маскировать свое колдовство. Меня ей не провести, я чувствовал тени издалека, ощущал их холод, и прекрасно понимал, что одним неосторожным словом могу испортить девочке выступление – скажем, вырвать тени у нее из-под ног. Но то, что их невозможно было видеть… Персефона с силой толкнула меня в бок. После стольких лет пребывания в подземном царстве, и она узнала тени без труда. Ее глаза расширились, она светилась. - Кто она? - одними губами спросила меня жена. Девочка начала двигаться под музыку плавно. Движения ее сглаживали невидимые тени. Она прыгала, подлетала, изящно изгибалась и не теряла равновесия. Тени упорно поддерживали ее под спину. Зал не мог вдохнуть. То-то и оно, девочка могла оказаться либо слабым полубогом, либо сильной смертной. Грань тонкая, за шесть рядов не поймешь. Чары маленькой волшебницы распространились даже на меня. Я искренне любовался ей и злился тихо, потому что не понятия не имел, как такое возможно. Рыжая танцевала пару минут как мгновение. Вот уже она кланяется, маша руками смешно. Я приказал теням, чтобы они показались на мгновение. Бах! Вспышка – черные змеи окружили руки девочки, вились под ногами. И сразу ничего. Люди закричали ободряюще, принялись аплодировать еще громче и повскакивали с мест. А девочка, кажется, и не заметила, что я сделал. Мы с Персефоной тоже поднялись. Я мысленно снял несуществующую шляпу.