***
– Слушай, отстань, головешка! – Грей с такой силой и злостью оттолкнул Нацу, что тот беспощадно стукнулся о стену напротив. Только и слышен был хруст чего-то хрупкого, хотя драгонслеер не был хилым и немощным, тело его – поджарое, крепкое и мускулистое. – Ты там осторожней с руками, не распускай их, – отряхнулся он. – Люси ничего не достанется. Грей вперил в него злобный взгляд, – с тех пор, с того самого момента, как Драгнил превратился в глупого и раздражающего, прошло полмесяца, и это время отпечаталось в мозгу Грея как самое худшее, не беря в расчёт, конечно, время, проведенное за размышлениями о Люси. И жутких полмесяца маг так и не поговорил нормально с Хартфилией, да и она сама не шибко как желала близости с ним. А все Нацу, как бельмо на глазу. Чего он вообще хочет? – А ты следи за своим гребаным языком, ублюдок, будешь знать, с кем имеешь дело. Нацу только хмыкнул. – С таким же ублюдком. Грей резко подскочил к убийце драконов, стукнул кулаком в стену поверх его головы. – Хочешь подраться? – по правде сказать, у Грея так и чесались руки, но он почему-то не позволял себе прикасаться к Драгнилу. – Я всегда готов набить тебе морду. Нацу сглотнул, видно было, как он усиленно фильтрует слова, как он еле удерживается, чтобы не ляпнуть чего-нибудь сочного, смачного, что попадет прямо в сердце магу и застрянет там, как тупая игла. И как-то нервно хмыкнул. – Напугал. Фуллбастер усмехнулся, чувствуя, как дёргается правое веко, от перенапряжения, от отвращения и желания «замочить» друга, который так его достал, который так спокойно довел его до того, что он готов распрощаться со здравым смыслом. И в эту секунду, легко и плавно, как перышко, Нацу прильнул к нему, отчего маг ошарашенно отпрянул, взглянул непонимающе и осуждающе. – Эй-эй, ты чего? Но Нацу ничего не сказал, просто ушел.***
Странный был день. До черта странный и ужасный, что Грей был вынужден пинать пуфик, валявшийся у кровати, такой мягкий и пушистый, напоминающий собой какое-нибудь милое животное, хомячок, к примеру, большой хомячок. И каждая вещь в комнате вдруг начала преобразовываться в всяких там шарли-хэппи-пантерлили-и-много-комков-меха. И ему не нравился это дурдом вокруг, ему не нравился собственный «угол зрения», который накренился до такой степени, что ему начало видеться всякое хреновое. Казалось бы, легче легкого повидаться разок (ну, может и еще и еще «разок») с Люси, переговорить с ней о том, о сем, спокойно обсудить с глупенькой волшебницей о своем сумасшествии и одержимостью ею, но нет. Блядская Мираджейн каждый раз уводила ее прямо у него из-под носа, под предлогом «Люська мне помочь обещала, нутампомагазинчикам», или Фрид заявится со своим «мужик, пивка не хошь?». Его видать Эльфман покусал, и Кана успела куснуть. И да, самый большой капец – это Нацу. Дурацкий Нацу, который своим поведением доведет его если не до могилы, то точно до ее подножия иссохшим сморщенным червячком, только и жаждущим поскорее самолично закопаться в землю, ибо иначе геморроя в виде злобного «Драгонила» по-другому не избежать. Да и вообще он устал от всего.***
– Ладно, Эр-чан, Люси уже пора, – машет ручкой «синяя нахохлившаяся голова» выглядывающая из окна – Леви одним словом. Грей тоже там присутствовал. Но никто его не видел, потому что… потому что он был вынужден шпионить за «Лю-чан» тайком, как кошка, охотящаяся за мышкой, ну, или это не очень удачное сравнение. После вчерашней своей истерии, когда он долго попинывал ни в чем неповинный пуфик, он был непомерно зол на то, что никак не мог пойти на контакт с «драгоценной». После того несчастного поцелуя, когда он нехило так размазал сопли по ее губам. И теперь думая, что идея оказаться с ней наедине чертовски фантастична, он нахмурился, катастрофически медленно соображая, что же ему делать: податься ли инстинкту, требующего его незамедлительного вмешательства в личную жизнь Люси, или все же пойти за уговорами где-то треплющегося в нем здравого рассудка и ничегонеделать. Поборовшись со своими демонами, Грей как-то вдохновленно и ревностно отметил, что Люси сегодня надела слишком – даже для нее – коротенькое платье. И оно было вульгарно, по горло закрытое, телесного цвета, из легкой материи, что так вызывающе облепила ее тело. Слишком вырисовывает ее аппетитные формы, слишком хорошо видны очертания ягодиц, вообще грубо говоря – она охуела так выглядеть. Будь он ее парнем… да, будь он ее парнем! – он бы закутал ее с ног до головы в большой такой черный балахон, чтобы эту возбуждающую красоту никто, ну, кроме него, не видел. На запястье, позвякивая, болтались ключи, в кулачке своем она держала ручку чемодана. В общем, если бы у Грея не помутилось перед глазами от передозировки Люси, если бы ему не стало так нестерпимо жарко, он бы согласился, что выглядит она как обычно. Возможно, он просто соскучился по улыбке Хартфилии, по ее золотистым волосам, по ее стройным ножкам, по ее запаху, от которого он балдеет. – «Эр-чан», а Грея сегодня не видать совсем? – и мелодичный голосок ее переливался, как зимний колокольчик на ели. – Я видела его утром в гильдии, он чокался бокальчиком с Каной, – ответила серьезная Эрза, держась за рукоять своего железного друга. – Передай ему, что мы с Нацу будем нескоро… «Мы с Нацу… Мы с Нацу…» Эти слова, вырванные из контекста, как рой жужжащих мух, наперебой налетевших на говно, выжали из беспорядочных мыслей непристойный сюжет с главным участием Нацу и Люси. И это писец насколько было хреново. Хреново до такой степени, что он чуть не подался из тени вперед, чуть не добежал до Люси, наплевав на конспирацию, чуть не выдал себя со своими гнилыми потрохами, но все же удержался на волоске от того, чтобы не потащить бесцеремонно Люси к себе в койку и не наказать, как следует за такие опрометчивые слова как «Мы с Нацу». Нифига ни Нацу, решил Грей, нифига ни Нацу, пока есть он; они не посмеют его бросить, он просто не может допустить того, что за считанные секунды развернулось у него в голове – пошлое, неприятное, и такое, что он готов расчленить их обоих на месте. Часто задышав, Грей ушел глубже в тень, и нервно неровно начал нарезать круги. А затем все-таки взял себя в руки, успокоился, вернулся и обнаружил, что Люси уже нет. Сломя голову он помчался на станцию, откуда всегда отбывают поезда, уносящие с собой здешний воздух. И на полпути, точнее, когда станция вырисовалась у него перед слезящимися глазами, он остановился. Вдруг он подумал, что это все фигня, все, что он творит; вероятно, он окончательно сбрендил, если даже не додумался использовать магию или какой-нибудь моно-транспорт, чтобы быстрее добраться сюда. Вероятно, Нацу с Люси были гораздо живее умом, использовав ли магию или прикатив на какой-нибудь моно-тачке, раз уже скрылись в вагончиках, и он не смог уловить ни запаха Люси, ни вонючего тепла Нацу. Поезд тронулся. Думать было совершенно неполезно; да и думал ли он, пока мчался сюда? Конечно, нет. Грей сорвался с места, успел добежать и зацепиться за бортик последней дверцы вагончика, подскочить на платформу, умудряясь вытворять невиданные акробатические движения, и таки оказался внутри этого гребаного железного монстра. – Ваш билет, сэр, – остановил его магический кондуктор, образовавшийся перед ним будто из воздуха. Но билета у Грея не было, вообще ничего не было, кроме безумного взгляда, которым он глядел на кондуктора. – Я его съел, – злобно ухмыльнувшись, Грей протиснулся вперед, задевая локтем мужика в фуражке, и пошел рыскать по вагонам. После того, как греева спина скрылась за дверью, тот, кто зашел бы в последний вагон увидел странную картину: застывшего мужчину в фуражке, будто окаменевшего, с потускневшим взглядом и ломкого, как хрусталь, если до него нечаянно дотронуться.