Жизнь после жизни

      Надоедливый луч света раздражает глаза, и заставляет меня распахнуть их. Еще не привыкнув к яркому свету я все же различаю незнакомую обстановку. Наверное, я в доме старого ментора. Сейчас не больше полудня. Я чувствую себя более отдохнувшей, чем в любое до этого время. Не поверю, что я проспала от силы два часа. А кстати, сколько я проспала? Нужно спросить у Хеймитча, но не успеваю я скинуть одеяло, как до меня доносятся голоса снизу:  — И она всегда так? Ты не разу не приходил к ней и не успокаивал? — едва слышно доносится голос Пита.  — Приходил, да только солнышко заперлось в норке и никого к себе не впускало, — мне уже хочется ему ответить, но меня вновь прерывают:  — И как ты спал? Ее крик разносится по всей деревне. - Ну, раньше же как-то справлялся… В конце концов только в твоих руках она успокаивается и не орет, как резанная.       От этого комментария мои щеки больше напоминают томаты. Не стоит мне здесь сидеть, а то Хеймитч еще про меня что-нибудь расскажет. Хоть Пит и знает меня, как облупленную. Но перед этим заскакиваю в ванную.       Снизу меня манит запах луговых трав и вкусной выпечки. Они, наверное, на кухне. Направляюсь туда и застаю Пита и Хеймитча, пьющих чай. Они ведут себя совершенно непринужденно, это выглядит совершенно обыденно и нормально для любых других нормальных людей, но не для нас. От этого я начинаю смеяться, чем привлекаю к себе все взгляды:  — Неужели солнышко выспалось и решило нас немножечко погреть?  — Я тоже рада вас видеть, — я буду не я, если не поязвлю с Хеймитчем, но действительно рада их видеть вместе, в безопасности и со мной.       Я подхожу поближе к столу и спрашиваю:  — Можно? .. — мой голос дрожит, как осиновый лист.  — Конечно! Ты будешь кофе или чай с травами, или как я? — от него слегка пахнет алкоголем. Я уже хочу ответить, но меня перебивает Пит: - Чай, — его голос звучит уверенно, а меня это повергает в шок, но очень радостный. Он помнит…       Хеймитч ставит передо мной дымящуюся чашку, и я спешу обхватить ее руками. Чай ароматный, с пряностями, такой мне мама готовила, когда у меня было плохое настроение, в детстве. Я подношу чашку ко рту, кружка обжигает губы, горло, руки, от него разносится тепло по всему телу. И этот взгляд. Он разносит тепло по телу не хуже чая. Эти голубые огоньки растапливают меня. Хеймитч не прав, солнышко не я, а Пит. Оно во всем нем: в глазах, в шелковистых, а на солнце, в почти прозрачных волосах, в длинных, почти незаметных, но очень пушистых ресницах.  — Ты ведь не любишь кофе? — спрашивает мое персональное солнышко.  — Да… — я отвечаю очень тихо, почти шепотом. Не уверена, что он меня вообще слышал.  — И ты очень любишь сырные булочки?  — Ты помнишь, — это скорее утверждение, чем вопрос, голос срывается и больше напоминает шелест листвы.  — Не все. Но больше, чем раньше.       Хеймитч, почувствовав, что этот разговор его не касается, очень незаметно, как струйка дыма удаляется из дома.  — Если хочешь, можешь спрашивать меня, — это предложение удивляет и меня, и Пита. Какой вообще черт меня за язык тянул говорить это? Самой все еще больно вспоминать прошлое. Так, Китнисс, стоп. Я ведь сама хотела помочь. Но Пит кивает, не проронив и слова.       Чувствую какое-то напряжение от воспоминаний, поэтому решаю перевести разговор в другое русло:  — Сколько я проспала?  — Час-два, не больше, — с Питом выспаться мне гораздо легче. Ну все, мне еще надо позвонить матери и покормить Лютика, который вернулся. Этот котяра в огне не горит и в воде не тонет! Но он частичка Прим, и я не смогла его выгнать. Он не так плох, как кажется. Ну, когда не лезет ко мне, не шипит, не мяукает и на глаза не попадается — он идеальный кот. Я как-то попросила Сей его кормить, но раз я решила жить дальше, кормить его буду сама.       Так, Китнисс, тебя куда-то занесло. Встаю из-за стола и направляюсь к двери, Пит идет за мной. Ему еще нужно забрать вещи, и я решаю попрощаться здесь: - Ну, ладно. Если хочешь — заходи. Буду рада сырным булочкам, — я поражаюсь своей наглости. Вдруг становится очень грустно, от того, что мы прощаемся, хоть и ненадолго.  — Конечно, Китнисс. Буду рад вновь тебя повидать. Пока.       Я чертовски хочу его обнять. Так сильно хочу, что не могу себе в этом отказать. Я поддаюсь порыву и неуклюже обнимаю его за плечи. Он сначала оторопело застывает, но потом сильные руки ложатся мне на талию.       Я так скучала по этим умелым и сильным рукам. По рукам, которые теперь все в шрамах от ожогов. По рукам, которые вымешивают тесто до воздушного состояния. По рукам, которые рисуют то, чего обычный человек в обычном мире сразу и не заметит, а когда увидит его шедевр, то поражается — как такая красота проскочила мимо его взгляда. По рукам, которым я могу доверить свою жизнь.  — Я очень рада, что ты вернулся, — шепчу ему на ухо, легко, как крыльями бабочки, прикасаюсь к его щеке губами, оставляя поцелуй, и, не обернувшись, выхожу из дома ментора и направляюсь в свой.       Дома я все время прикасаюсь к своим губам, как будто там осталась печать от кожи Пита. Поднимаюсь в спальню и ложусь на кровать, все еще трогая свои губы. Я засыпаю… Темнота. Она обволакивает. Защищает. Но не меня. Я ничего не вижу. Темнота. Она расползается щупальцами. Каждая щупальца темнее предыдущей. Они крутятся вокруг меня, словно вихрь. Страх. Он ослепляет. Холод. Он затягивает в бездну. Белыми пальцами засасывая меня в свою дыру. Он замораживает. И, когда я превращаюсь в лед, появляется он. Огонь. Он греет. Жар. Я горю. Я расплавляюсь. Но мне не страшно. Я хочу этого. Это мой огонь. Огонь Огненной Китнисс. Расслабляюсь. Огонь Цинны. Лечит. Спасает. Но я не спасла. Ненависть. Накаляет. Месть. Я хочу мстить. Но мне нужно выбраться. Огонь. Иду к нему. Иду на свет. И чем дольше я иду, тем дальше он от меня. Свет. Все идут к нему. Всегда. Но мой свет погиб. Мой огонь потушили. Я потухла. Он. Только он поможет мне дойти до света. Но я ему не нужна. Наверное. Надежда. Я верю. Я спасу его. И он меня. Правда или ложь? Правда.