Коронованный наемник

(днем ранее) Вериам остервенело рванул колчанный ремень, до удушья перетягивая все еще ноющую после ранений грудь, и обернулся назад, где шестнадцать соплеменников в почти полной тишине собирали скудные пожитки и прилаживали оружие: - Пора выступать, парни. Путь неблизкий. Они провели в этом гроте долгие дни изматывающего холода, боли и тягостного молчания. Последний оставшийся с ними целитель два дня не приходил в себя, а после был слишком слаб, чтоб помочь остальным. Раны эльфов по-прежнему перевязывал хмурый и немногословный Леннарт, и эта рачительная забота седого полкового лекаря с неухоженной бородой отчего-то была унизительна до зубовного скрежета. Никогда еще эти семнадцать эльфов, за века уже почти ставшие друг другу родными, связанные столькими общими боями, победами, утратами, не были связаны общим чувством невыносимой, постыдной слабости. И это опустошающее ощущение заставляло их избегать разговоров и взглядов, искать уединения и изнемогать от необъяснимой ненависти непонятно к кому, неведомым чародейством обратившему их из не знавших страха воинов в жалких недобитков на иждивении у государственного изменника. Алорн поднял с холодного утоптанного пола измятый плащ и хмуро поглядел на Вериама. - Если нам куда и пора, так в Тон-Гарт. Леннарт сказывает, там грядет сущий Дагорлад, орки полчищами идут. Наше место там, брат. - Нет, - мрачно отрезал Вериам, - чем мы поможем там, в тылу врага, семнадцать подранков? Это верная, скорая и бессмысленная смерть. Мало нам одного Рималла? Будь благоразумен. - Но Вериам… - Хватит, дружище, - сзади подошел Амауро. Он недавно встал на ноги, одна рука все еще была перевязана, а исхудавшее лицо бледно до желтизны, - Вериам прав. От нас нет проку у стен осажденного города, добро б хоть внутрь могли попасть. Не упорствуй зря. Я понимаю… Мне тоже сейчас куда сподручней поднять лук, хоть рука едва гнется. Глаза-то поднять стыдно. - Да ни балрога ты не понимаешь! – Алорн повысил голос, а тонкое лицо пошло неровными пятнами румянца, - какие все понятливые, Элберет Лучезарная! К благоразумию взываете, Рималла поминаете… А ведь он тоже был благоразумен. Он был благоразумней всех нас, и мы все последовали за ним и его неопровержимым здравым смыслом! И где теперь наш несчастный друг? Пошел на корм костлявым рыбам этой мутной реки! И мы пили за его память, трусливо не глядя друг другу в глаза! Потому что с самого начала все, как один, чувствовали себя изменниками, идя за ним, и все равно предпочли своему долгу какое-то воображаемое «благоразумие»! И что же, Рималл мертв, а мы… - А мы идем держать ответ за свой выбор! – рявкнул Вериам, - легче всего пойти и незатейливо сложить головы, с мертвых спрос невелик, кровь и пятна похуже дочиста отмывает! Но мы сделали то, что сделали, и обратного пути нет! Нам не удастся просто вернуться и встать под знамена, как прежде! - Не ври нам, Алорн, - вдруг негромко проговорил сидящий у стены Гэлторн, и Вериам осекся, - и тем более не ври себе. Тебя просто гложет страх. Ты боишься позора. Но сейчас поздно сожалеть о вчерашнем дне и обсасывать на все лады слово «дезертир», - эльф тяжело поднялся и пристегнул ножны, - нам не избежать бесчестия, брат, и глупо пытаться сбежать от него или спрятать за бесполезной смертью. Только приняв его, мы сумеем его смыть. - Сто раз уж говорено, - отрезал Эвеглир, уже стоявший у входа в грот, и его голос предательски дрогнул, - не след с начала начинать. Идемте, если до темноты воду в ступе протолчем – чего доброго, заплутаем. Алорн что-то пробормотал, еще больше мрачнея лицом, но без дальнейших пререканий застегнул фибулу, набросил на плечо лук и вслед за соплеменниками вышел наружу. *** Уже рассвело, и в сером мареве сырого утра видимость была хуже, чем ночью. Над лесом стоял туман. Он неряшливыми клочьями путался в ветвях деревьев, стелился в оврагах, словно отягощенное многодневными тучами небо не выдержало своего душного серого бремени и обронило наземь грязные комковатые вороха. По едва заметной тропе, вьющейся в путанице иззябшего подлеска, стремительно мчался поджарый светло-серый варг, несущий всадника в глухом плаще. Тот прильнул к скакуну всем телом, крепко вцепившись в косматую шерсть загривка затянутыми в перчатки руками и плотно прижимая к бокам хищника ноги в высоких сапогах. Варг был в пути не меньше нескольких часов и порядком устал. Клочья пены падали с клыков, но зверь не сбавлял скорости, то вихрем перелетая через бурелом, то ныряя в темную чащу молодого сосняка. Всадник, несомненно, не раз уже проезжал этим путем, поскольку безошибочно пригибался под низкими ветвями и ловко уворачивался от хлестких ударов разросшегося кустарника. Было совсем светло, когда варг влетел в лабиринт нагроможденных скал и остановился перед причудливой каменной лестницей, слишком неровной и крутой, чтоб быть творением чьих-то, даже самых беспечных рук. Всадник с трудом спешился, прихрамывая на затекших ногах и с усилием разгибая усталую спину, и устремился вверх, туда, где ухабистые ступени делали крутой поворот и уходили в темный провал косой каменной арки. Варг фыркнул и тенью исчез среди скал… … Сармагат отложил вилку и довольно потер когтистые ладони: - Ты и в походе свое дело знаешь, Лурбаг, - с ленивой благосклонностью произнес он, и тощий орк с длинными сильными руками, стоящий у импровизированного стола в шатре вождя польщенно осклабился: - Благодарю, господин. А только скромничать не стану, я в стряпне толк понимаю. Эвон даже люди-привередники должное отдают. Сармагат наполнил свой кубок, затем второй и усмехнулся: - Выпьем, Лурбаг, за то, чтоб все в мире находилось на своих местах: и повара, и полководцы, и сапожники, и короли. А где это ты людей потчевал? Таргис не в счет, его привередником не назовешь. Повар поклонился до самой земли, принимая кубок, осушил до дна и бесхитростно пояснил: - Так пленный-то, Йолаф. Самый, что ни на есть, всамделишный человек. И уж верно, едал в прежние времена недурно, все ж в столице не в последних был чинах. А я, как ему в корзину харчи складывал – ни разу полная не вернулась. Стало быть, умею я и хлеб справно печь, и мясо жарить, как людям привычно. Я ж того, нарочно расстарался, негоже, чтоб всякий недобиток вашего личного повара неумехой честил. Сармагат расхохотался. Лурбаг всегда отличался своеобразным глуповатым добродушием. Но эта наивная похвальба соплеменника, гордившегося тем, что умеет вкусно накормить полумертвого пленного человека, показалась вождю донельзя забавной. И тут последняя мысль занозой вошла в мозг, разом обрывая смех. Полумертвого пленного… - Лурбаг, - задумчиво протянул он, сдвигая косматые брови, - а щедро ли ты нашего пленного кормил? - Так уж не скупился, - повар сразу заметил, как благодушие вождя дало трещину, и слегка побледнел, ожидая неминуемой грозы, - и сыру, и хлеба, и еще всякого… Таргис-то сказал, нельзя, чтоб пленный помер, а отделали-то его на славу, едва вовсе не прибили. Силы, дескать, нужно это… как… восстанавливать. Сармагат пытливо поглядел на повара, подмечая полные напряженного ожидания глаза и нервно подрагивающие ноздри. - Таргиса ко мне, - коротко отсек он, и Лурбаг бросился прочь из шатра, не веря своему счастью, что бранить, похоже, будут не его. Через несколько минут варгер уже стоял перед вождем, а Сармагат все так же задумчиво изучал его лицо: - Скажи-ка, друг мой, - с мягкой вкрадчивостью начал он, наблюдая, как Таргис тоже заметно бледнеет, - на совесть ли ты о Йолафе пекся, покуда в штабе был? Варгер сглотнул: - Все, как вы велели, господин, покойным отцом клянусь. И кормил досыта, и снадобья для ран принес – все честь по чести. - И все же Йолафу стало хуже, - отстраненно промолвил орк, словно рассуждая сам с собой, - уезжая, я застал его едва ли не при смерти. - Сырость, господин, и побои изрядные. Да еще ранен был недавно, здоровье подорвано. Вы велели из подземелий наверх перевести, я лично все проверил, сухую камеру выбрал, солому велел постелить… Таргис частил, захлебываясь словами, в глазах застыл ужас, и Сармагат понял, что сейчас вассал едва ли в состоянии складно врать. - Друг мой, ты болел горячкой? – буднично спросил он, и молодой человек умолк. - Нет, господин, не доводилось, - осторожно произнес варгер, а Сармагат поднялся из-за стола и шагнул к нему: - Так вот, Таргис, - негромко и с нажимом произнес он, - больные горячкой люди… почти… не… едят. Они пьют много воды, но не притрагиваются к пище. Так как же Йолаф мог воздать должное кулинарному мастерству Лурбага? Таргис облизнул губы, в глазах мелькнуло отчаяние: - Виноват, господин. Я воспользовался тем, что вы не проверяли, как я кормлю пленника. Он и правда, едва притрагивался к еде. Большую часть я попросту… съедал сам. Я скучаю порой по обычной людской пище. Сармагат секунду помолчал, а потом оскалился: - Врешь, друг мой. Все эти дни ты был допущен за мой стол, поскольку, как варгер, должен был присутствовать при обсуждении наступления на столицу. Ты ни разу не отказался от обеда. Таргис снова набрал воздуха, но Сармагат вскинул ладонь: - Не трудись. Ты не успеешь придумать что-нибудь правдоподобное. Все и так ясно, Таргис. Тебя… хм… нас ловко и изящно обвели вокруг пальца. Я не стану сейчас расписывать, каким идиотом ты оказался, не заметив, что Йолаф водит тебя за нос. Сейчас важно другое. Я и вся моя свита здесь. А в моем штабе, охраняемом жалкой горсткой бойцов, находится хитрый, отважный и смертельно ненавидящий меня человек, которого считают умирающим, а потому и не подумают старательно караулить. И это не просто так, уверяю тебя. Йолафу едва ли просто вздумалось отдохнуть от командования своими головорезами и поесть за мой счет. Он что-то затеял. И это что-то невероятно важное, если он пошел на такой отчаянный риск. Таргис неслышно перевел дыхание: - Что прикажете, господин? - Что прикажу? – Сармагат оскалил клыки, - Молота!! Немедля!! И ты едешь со мной!! Неистовый рык орка сорвал Таргиса с места, и уже через десять минут пылающий бешенством Сармагат взлетел на своего огромного варга и, сопровождаемый вассалом, вихрем вылетел из лагеря. …Он не помнил, когда еще так безжалостно погонял скакуна. Лес несся мимо рваными лоскутными занавесами, снег сплошной лентой змеился под мощными лапами Молота, сзади нагоняло тяжелое дыхание Таргисова варга. Солнце не успело войти в зенит, когда Сармагат спрыгнул со спины хрипящего зверя, и тот, тяжко поводя боками, осел на снег. А орк уже мчался вверх по ступеням. Он ворвался в штаб, едва заметив часового, уронившего флягу и вытянувшегося в струну. Он рвался к камере Йолафа, готовый увидеть ее пустой, готовый увидеть все, что угодно… но он не увидел ничего необычного. Рыцарь сидел на соломе, опершись о стену спиной. Изорванный камзол едва прикрывал камизу, покрытую бурыми разводами запекшейся крови. Осунувшееся лицо несло несомненные следы болезни, но серые глаза были на удивление спокойны. - Сармагат? – в голосе мятежника прозвучало легкое удивление, - вы уже вернулись? Судя по вашему перекошенному лицу, осада была не сахар. Орк подошел вплотную к решетке, рванул на себя замок, и тот с надсадным лязгом грохнул о прутья, запертый, как в тот день, когда вождь последний раз видел пленного. До боли сжав пальцы на холодном металле, Сармагат попытался выровнять дыхание. Что же происходит? Отчего все так спокойно, правильно, безмятежно? В чем подвох? Не мог же он ошибиться… Медленно подняв взгляд, он усмехнулся, вглядываясь в пленника: - Я зело тревожился о вас, друг мой. Сон, видите ли, дурной пригрезился. - Я тронут, Сармагат, - Йолаф прижал руку к груди, принимая ироничный тон орка, - право, не стоило так беспокоиться. Я великолепно отдохнул в ваше отсутствие и порядком поправил здоровье. И этот миг вождь отчетливо увидел, как на дне усталых глаз едва уловимо блеснуло торжество. Нет, конечно, он не ошибся… Догадка в одночасье осенила орка. Он рванулся по коридору назад, не чуя ног, мчался полутемным лабиринтом к своим покоям, грубо отшвыривая с пути встречавшихся часовых. Лязг засовов еще не замер под каменными потолками, когда Сармагат ворвался в свою опочивальню. Он шарил под кирасой доспехов, мучительно шипя и обжигаясь. Эльфийская сталь ядовитыми тисками язвила руки, чеканка оставляла на коже запястья вспухший багровый узор ожогов, но Сармагат не мог ждать ничьей помощи. На оправленном в серебро поясе все так же висел кожаный кисет. Но теперь он был пуст. Насмешливо, издевательски и неумолимо. Какая глупость… Какой нелепый просчет, недосмотр, недомыслие, что впору недотепе-караульному, но не ему, не Сармагату, столько лет не знавшему ни промахов, ни неудач. Яростно взвыв, Сармагат сокрушительным ударом кулака снес с доспехов шлем, отзвуки его голоса потонули в гулком серебряном звоне. И отчего-то звон этот отрезвил орка. Неистовствовать было рано. Йолаф… Он-то все еще здесь. И он-то точно знает, что здесь произошло. Возвращаясь к темнице, Сармагат уже не бежал. Он шагал назад, твердо уверенный, что сейчас мерзавец заговорит. Заговорит взахлеб, истово и красноречиво, расскажет все, всех выдаст, а уж вождь проследит за тем, чтоб мальчишка не подох раньше конца рассказа. Не говоря ни слова, он деловито открыл камеру и за камзол вздернул рыцаря с пола. Тот молча повиновался, и Сармагат готов был поклясться, что Йолаф совершенно не боится грядущей расплаты. Орк так же безмолвно выволок ренегата из тесного закутка и рванул за собой, словно собаку на веревке. Рыцарь не сопротивлялся, он спокойно шел за орком, оступаясь на нетвердых ногах. Дойдя до небольшого округлого зала, где обычно менялись караульные отряды, Сармагат без всяких церемоний швырнул ренегата на пол и встал над ним. - Итак, друг мой, - негромко начал он, и в его глухом голосе звучала вызревшая ледяная злоба, - вам оказалось мало карьеры государственного преступника, дезертира и лжеца. Вы возжелали новых высот. Теперь вы вдобавок взломщик и вор. Йолаф невозмутимо пожал плечами: - Помилуйте, Сармагат, я не взломал даже ящика для перчаток. - Неужели? – орк рокотнул это короткое слово, словно швырнул камень, и рыцарь усмехнулся одним уголком губ: - Ах да, простите, ваш сундук. Каюсь. - Вы раскаетесь, друг мой, - почти ласково прошептал Сармагат, - вы чертовски раскаетесь. И с этими словами наотмашь ударил мятежника по лицу: - Говорите, Йолаф. Где то, что вы украли у меня. Ренегат отер кровь и снова усмехнулся: - Зачем что-то красть, если потом собираешься рассказывать хозяину, куда дел покражу? В горле вождя вновь что-то заклокотало, и рыцарь вдруг ощутил, что никогда еще так ясно не осознавал принадлежность Сармагата к безжалостному и кровожадному племени сынов Мелькора. Новый удар обрушился в середину груди, следующий отшвырнул Йолафа к стене, и ренегат зашелся удушливым кашлем, вдруг перешедшим в смех… Сармагат стоял посреди зала, глядя на скорчившегося на полу врага. Тот захлебывался кашлем пополам с хохотом, мучительно прижимая к груди окровавленную ладонь, и вождь неожиданно почувствовал, что никогда еще Йолаф не казался ему таким сильным. Никогда прежде, облаченный в ладный княжеский мундир, прямо держащий спину, иногда машинально оглаживающий лоснящееся от ладони навершие эфеса меча, он не был так неуязвим, как сейчас, лежащий на полу в изорванном рубище, безоружный, избитый и торжествующе глядящий на мучителя дерзкими серыми глазами. - Давайте, - хрипло проговорил, наконец, рыцарь, сплевывая кровь, - продолжайте. Вы опоздали, Сармагат. Теперь вы можете бушевать, сколько вам угодно. Можете меня пытать, рубить на куски, все равно вы ничего не исправите. Свитка здесь уже нет. Сейчас он стремительно несется прочь, и поверьте, уже успел далеко умчаться. - Вы лжете! – взревел орк, - сюда не проникнуть никому, кто прежде не входил сюда с провожатым! Часовые стоят на всех уступах, никто из ваших сообщников не смог бы войти и выйти живым! Сармагат метнулся к рыцарю и сорвал с него растерзанный камзол. Несколько секунд клочья грязного сукна летели на пол вперемешку с кольчужными лоскутьями. Наконец орк отшвырнул обрывки и оскалился, овладевая собой и переходя на обычный сдержанно-доброжелательный тон: - Вы меня приятно удивили, друг мой. Я не предполагал прежде, что вы сумеете так ловко меня провести. Но второй раз вам не удастся. Я узнаю, где вы припрятали свиток. Он непременно еще здесь. - Так ищите, Сармагат, - осклабился Йолаф, - ищите. Но орк не тронулся с места. Он чувствовал, что бесшабашное безрассудство рыцаря – это уверенность смертника. Йолаф уже не пытался защищаться, в каждом его слове и движении слышалась хмельная свобода человека, долгое время жившего под гнетом тяжкого бремени и, наконец, сбросившего его. - Йолаф, - проговорил он уже без всякого бешенства, ровно и твердо, - не забывайтесь. Вы похитили свиток – но это еще не конец. Вы зря вдруг почувствовали себя победителем. Вы теперь владеете тайной исцеления? Прекрасно. Ею владели многие. Но очень немногие вправду исцелились. И не забудьте главного. Мои войска стоят кольцом вокруг вашего города, где укрыто все, в с е население княжества, включая детей. Прежде я обещал пощадить мирных жителей. Но после вашей виртуозной выходки наш договор пошел ко всем балрогам, и мои обещания уже не имеют прежнего веса. Не считайте меня дураком, друг мой. Вы могли бы в иных обстоятельствах пригрозить мне Бервировыми источниками. Но для того, чтоб обратить их воды в оружие, вам нужна луна. А луны нет уже много ночей. Мои силы огромны, Йолаф. И даже если Эру смилостивится над вашим жалким княжеством и расчистит к ночи небо… хм, сегодня новолуние, друг мой. И к тому времени, как первый тонкий серп украсит небосвод, мои воины уже уничтожат Тон-Гарт, оставив на его месте огромное пепелище. Одумайтесь и верните мне похищенное. Клянусь, я пощажу столицу, оставив все счеты меж нами двоими. Как ни… досадна для меня ваша выходка, я не могу не восхититься вашим мужеством, изворотливостью и волей к победе. Подумайте, Йолаф. Рыцарь медленно поднялся с пола. Кровь стекала из уголка рта, дыхание было рваным и поверхностным, но он выпрямился и, прихрамывая, пошел навстречу врагу. - Сармагат, - отрывисто проговорил он, и отдающее безумством веселье исчезло из его глаз, делая их холодными и суровыми, - я долго был вашей марионеткой, я долго унижался, подчинялся вам, я утратил доброе имя и право на уважение соплеменников. Но все это время я шел к этому дню. Я мечтал о нем, ждал его, грезил им. И вот он пришел. День, когда я, наконец, могу сделать то, чего не мог сделать прежде. Йолаф шагнул ближе и четко, раздельно произнес: - Идите к Морготу, Сармагат, вместе с вашими угрозами и требованиями. Катитесь ко всем балрогам и будьте трижды прокляты. Сказав это, рыцарь глубоко и блаженно вздохнул, как вздыхают истерзанные жаждой люди, оторвавшись от фляги с водой. - Вы изволите грозить мне гибелью Тон-Гарта? Поэтично рассказываете о фазах луны? Так вот, друг мой. Помните ли вы историю о строптивом рыцаре? Я не успел в прошлый раз рассказать вам ее до конца. Все, что вы говорили о рыцаре – правда. Пожалуй, вы даже польстили ему во многом. Это рыцарь был паршивым вассалом, нерадивым братом и совсем уж незавидным женихом. Но одного у него не отнять, Сармагат. Этот непутевый вояка всегда был недурным стратегом. И сейчас, когда сам рыцарь уже почти закончил свой ухабистый путь, его верные соратники идут на Тон-Гарт, везя на подводах двадцать бочонков превосходной воды, выстоянной на Бервировых кристаллах в полнолуние. Они, конечно, знают, что по дороге на них могут напасть ваши псы, а потому догадайтесь, что плещется у них во флягах? – сделав короткую паузу, он просто добавил, - вот и все. Теперь я готов ко всему. Сармагат молчал. А потом трижды медленно хлопнул в ладоши. - Браво, Йолаф. Я впечатлен. Я даже, пожалуй, восхищен. Вы действительно сейчас почти положили меня на лопатки. Но у вас, и впрямь недурного стратега, есть один серьезный недостаток, друг мой. Вы до последнего не верите в чужую низость… Этому стоило бы научиться, Йолаф, и вы стали бы почти непобедимы. Жаль, что у вас не остается на это времени. А ведь вы сами так верно заметили в тот приятный вечер за дружеской беседой, что в вашем стане завелся мой шпион. Вы были правы, но уже не успели сделать верных выводов и принять мер. Ваши головорезы по-прежнему пьют эль и играют в кости. Они так и не узнают о том, что им пора выполнять ваш план. Ваше же оружие… Его более нет. Вы очень меня обескуражили кражей свитка, не скрою. Однако сейчас, пока мы с вами ведем этот занятный разговор, Таргис уже ищет следы любых живых существ, покинувших мое убежище за последние сутки. А вы же знаете, как мастеровит по части следов его Хорек. Странное имя для варга, верно? Поначалу я решил, что вы меня снова пытаетесь одурачить, но вы так уверены в себе, что я понял – вы и правда, ухитрились передать кому-то свиток. Что ж, тем лучше. Я настигну мерзавца, не сомневайтесь. И заодно узнаю, кто ваш проныра при моем штабе. А вы… Вам я не позволю умереть, мой отважный друг. Вы достойны иной участи. Сейчас вы вернетесь в темницу. Завтра же на рассвете я позволю вам, наконец, смыть кровь, которой так много на вашем теле и вашей одежде. Смыть в прохладных водах Плачущей Хельги. Она уврачует ваши раны, и вскоре вы на своей шкуре убедитесь, каково пришлось вашей любимой. Сармагат умолк, внимательно глядя в лицо рыцаря, но в обезображенных побоями чертах ничего не дрогнуло. - Кто знает, - вкрадчиво добавил он, - быть может, через полгода вы смените Молота на посту моего личного варга. Бедняга уже немолод, а мне всегда нравились хищники темной масти. Не дожидаясь реакции Йолафа, орк свистнул, и в зал вбежали двое часовых: - Увести! – коротко рявкнул вождь и широким быстрым шагом покинул зал. *** Хорек не зря был любимцем Таргиса и его бессменным скакуном. Уставшего Молота сменил другой зверь, гигант с бурой полосой на груди, а Таргис все так же мчался на жилистом вертком Хорьке, казалось, нимало не выбившемся из сил по пути в штаб. Он летел по следу, как почуявший кровь шакал, не сбиваясь, не плутая, будто прошедший тут всадник разматывал за собою невидимую нить. Звериные тропы и устланные слежавшимся снегом прогалины уносились назад. Куда бы ни стремился похититель – он ехал не в Тон-Гарт. Вот впереди показалась темная полоса, широким зигзагом расчертившая снег – то был быстрый говорливый ручей, мелкий, но слишком резвый, чтоб зимняя стужа могла взять его в ледяной плен. Хорек стремглав подскочил к берегу и вдруг резко остановился, едва не сбросив Таргиса наземь. Пометавшись по берегу, он надрывно и злобно завыл. - Хорек потерял след, - напряженным тоном пояснил Таргис, - вор не дурак, ушел по ручью, а вверх или вниз по течению – неизвестно. - Вот как? – Сармагат нетерпеливо ерошил мех на загривке скакуна, - а вор на коне, али на варге? - На варге, господин, коня бы уж давно настигли, коню тропа нужна. - Так в чем же загвоздка? – Сармагат сорвал перчатку и раздраженно стряхнул с плеч снежные комья, - вверх по ручью вон от той излучины русло на пять фарлонгов засыпано осколками кремня, варг там все лапы изрежет. Ему разве по берегу обойти, да следы лап уже отсюда видны бы были. Только вниз. - Виноват, господин, - глухо ответил Таргис, направляя Хорька в воду. Еще с полчаса преследователи неслись вдоль ручья по разные стороны, пока Хорек снова не возвестил, что почуял беглеца. - Не уйдешь… - хрипло шептал Сармагат, понукая скакуна. Он чувствовал каким-то особым внутренним нюхом, интуитивным, едва объяснимым, что проклятый вор неподалеку. Мерзавец сильно их опередил, но он на усталом звере, он не может нестись так же быстро, как они. Еще не больше часа, и они его догонят… Осталось позади болото, за ним – широкая поляна, и варги снова углубились в лес. Через несколько лиг Хорек снова взвыл, но теперь это был алчный вой торжества. Варги сорвались с прямой дороги и понеслись куда-то в чащу. Сармагат подобрался, высматривая впереди движение уходящего от погони врага. Еще фарлонг, еще… и звери вылетели на узкую длинную прогалину, ярко алеющую свежей кровью, протопившей в снегу неровные красные углубления. Посреди прогалины лежал выпотрошенный труп оленя, требуха была разбросана на несколько десятков футов окрест. - Ублюдок, ублюдок!!! – взревел Сармагат, остервенело молотя хлыстом по собственному сапогу. Терпко пахнущая кровь перебила все следы, уведя варгов за ароматом свежей плоти, а рассыпанная по лесу требуха не позволяла зверям определить, в какую сторону ушел беглец. Орк бушевал, наблюдая, как варги воровато подбирают со снега куски оленины, Таргис же молчал, сдвинув брови и взволнованно покусывая губу. И вдруг Сармагат прекратил неистовство, швырнув хлыст в снег: - Таргис, кто кроме орков ездит в этом княжестве на варгах? - Не могу знать, господин, - уклончиво ответил тот, - я не уверен, что никто из сторонников Йолафа не перенял его умений, варги слишком удобные скакуны, чтоб не нашлось смельчаков. А ведь иногда варги получают раны или сбегают, и нет уверенности, никто ли их не вылечил или не поймал. - Так… А может ли обычный человек обратить дикого варга в верхового зверя? - Едва ли, - отозвался Таргис, - сразу после обращения они очень злобны, без умения к ним не подступишься, а позже совершенно дичают, и приручить их уже нельзя. - Итак, наш друг почти наверняка на варге, выдрессированном тобой… - Сармагат на миг задумался, а потом ощерил клыки, - Таргис, ты помнишь, как нашел Молота после того, как тот попал в ловчую яму? Варгер согласно склонил голову, настороженно глядя на вождя. - Так чего же ты ждешь, друг мой? – в голосе Сармагата громыхнул отдаленный гнев, и Таргис вздрогнул: - Да, господин. Обернувшись к своему скакуну, он окликнул: - Хорек, зов! Варг недовольно поднял окровавленную морду от оленьей туши, но послушно вскинул голову и огласил лес протяжным стенанием со странным переливчатым всхлипом в конце. Несколько секунд протекли в тишине. Ответа не было, и варгер виновато поклонился Сармагату: - Он далеко ушел, господин. - Не думаю, - отрезал орк, - повтори. Таргис поколебался: - Зов! Варг снова взвыл с напевным надрывом, странно походящим на человеческий голос. И на сей раз ответ был. Издали, с запада донесся приглушенный ответный клич. Таргис знал свое дело. Он дорожил своими страшными питомцами и, дрессируя каждого, выучивал их отзываться на голос Хорька, чтоб в случае побега или ранения суметь найти пропавших зверей. - Какая ирония, - отсек Сармагат, - он почти ушел, а теперь сам навел нас на свой след. Браво, Таргис, тебе никогда не было равных! И с этими словами он взлетел на спину скакуна и вновь рванулся в погоню. Варги быстро взяли след, теперь уже совсем свежий и четкий. Они неслись по снегу, взрыкивая, все еще распаленные запахом крови. Сармагат больше не трепетал от нетерпения. Он слился с варгом, словно прирос к косматой спине. Прищуренные глаза всматривались вдаль, ни один мускул не вздрагивал на каменном лице. Таргис, бледный и напряженный, тоже не отрывал взгляда от мелькающих впереди стволов. Вот густой лес отступил назад, и преследователи вырвались на равнину, окаймленную холмами. Они сразу увидели его… Одинокий резвый силуэт несся по кипенно-белой, нетронутой снежной скатерти. Темный плащ вился за плечами, на голове трепетал капюшон. - Да! – торжествующе рыкнул Сармагат, давая варгу шенкеля, и тот полетел вперед, словно обретя крылья. Беглец тоже заметил их почти немедленно. Похоже, он каждый миг оставался настороже. Но он не мог пустить варга быстрее. Светло-серый хищник страшно устал. Ближе, еще ближе, и вот Сармагат уже различал темные сапоги и широкую черную тесьму на плаще. - Остановись, мерзавец! – рявкнул он, но всадник лишь плотнее прильнул к спине скакуна. Что ж, Сармагат и не ожидал, что вор покладисто осадит варга и сдастся на милость взбешенного орка. Но у вождя был иной, более убедительный аргумент… Приблизившись к терявшему скорость беглецу, Сармагат сорвал с ремней арбалет, вложил болт в прорезь и оттянул тетиву. С сухим щелчком болт рванулся вперед, вспарывая воздух, и точно вонзился мчащемуся варгу под левое ухо. Зверь взвыл, взметаясь на дыбы, и по инерции кубарем покатился по снегу, пятная его кровью. Всадник, сброшенный подстреленным хищником, неловко перевернулся в воздухе и с размаху грянулся оземь, путаясь в плаще. Сармагат же, ослепленный восторгом и яростью, опьяненный поимкой ненавистного врага, издал неистовый рев торжества и, уже едва ли владея собой, выхватил второй болт и снова выстрелил. Второй заряд так же сухо свистнул и по самое оперение погрузился в темный плащ на спине всадника. От толчка тот рефлекторно дернулся, раскидывая руки, и безвольно опрокинулся на спину, скручивая складками сукно плаща. Капюшон вмялся в снег и сбился, обнажая блестящие в пасмурном полуденном свете мелкие кольца плотного коифа… Сармагат, уже бегущий к жертве, споткнулся и замер на месте, словно налетев на незримую стену. Арбалет выпал из когтистых рук, уродливое лицо исказилось гротескной пугающей гримасой. Несколько секунд он стоял, будто пораженный громом, только глаза стремительно наливались неверием и отчаянием, да вздрагивала нижняя челюсть. - Нет… - прошептал он несвойственным ему полуумоляющим-полувопросительным тоном, а потом ринулся вперед и упал на колени у распростертого тела, раздирая горло неистовым воплем: - Тугхаш!!! Тугхаш!!! Любимая!!! Из-под наполовину сползшего коифа виднелись всклокоченные каштановые пряди, прилипшие к неподвижному бескровному лицу Камрин.