Зов крови

С первого раза Великое Кладбище покажется жутким. Таким мертвенно-холодным, что заставит похолодеть всего тебя изнутри, и, наверное, долго еще будет снится в кошмарах, но почему-то эта самая жуть притягивает к себе и не позволяет оторвать глаза. Возможно, чувство страха, заставляющее подкашиваться колени, трястись и не мочь произнести ни слова, очень сильно привязывается к человеку, когда тот просто смотрит на Кладбище, не то, что ходит ночью между многочисленных могил. Но это лишь возможно, так как сам Вельхеор таких чувств никогда не испытывал. По крайней мере здесь, среди старых захоронений и склепов. Однако все же Кладбище и на него влияет весьма неоднозначно — нет, он, конечно же, никогда не боялся этих мест, но за всю свою долгую жизнь, прожитую с ним чуть ли не бок о бок, Вельхеору еще ни разу не наскучило созерцание этого мрачного места, полного умертвий, полуразрушенных склепов и боли, которое оно проносило через многие века. А ведь вампиру очень легко наскучить, знаете ли, особенно такому, как Вельхеор. Вернуться сюда снова было для него лишь в радость и компания такого зануды, как Зак, испортить этого не могла, ровно как и осознание того, что придется увидеться с Итанией. За то время, которое он провел вдали от земель вампиров, он успел даже соскучиться по Кладбищу и милым вечерним «прогулкам» по его окрестностям, которые не назовешь тихими и мирными. Но Никерс не разделял его привязанности, что не вызывало удивления, но, как ни странно, очень огорчало вампира. Может, стоит бросить парня где-нибудь поблизости и дать ему превратиться в низшего, чтобы научился ценить прекрасное? Хотя нет, вряд ли Алиса оценит такой поступок со стороны своего дяди. — Ничего ты не понимаешь, — уверенно утверждал потомственный вампир и каждый раз одаривался многозначительным взглядом и приподнятой бровью. — Вот проживешь пару тысяч лет, тогда и поговорим с тобой об истинной красоте. Зак как-то обреченно вздыхает и что-то тихо бормочет себе под нос, а Вель ухмыляется, рассматривая знакомые гнилые деревья, склепы, могилы и кресты, часть которых принадлежит его собственным жертвам. Он уже успел похвастаться об этом Заку, как без этой гордой новости обойтись, но вот сколько же их было всего, он рассказать не смог. — Когда тебя зовут самым кровавым вампиром тысячелетия, а живешь ты уже больше тридцати веков, наверное, по умолчанию однажды сбиваешься со счета, сколько уже людей и не-совсем-людей ты отправил на тот свет, — сказал он на удивление серьезно спутнику в перерывах между встреч с умертвиями. И Зак действительно удивился такому высказыванию, но вампир быстро вернул свой привычный тон, сплошь набитый сарказмом и издевками. — Хотя, что это я, ты же все равно ничего не поймешь. И Никерс в очередной раз вздыхает и закатывает глаза, поняв, что ничего не изменилось. Вельхеор обрадованно отметил, что Зак привыкал уже не плести заклинание при малейшем шорохе, а сразу хвататься за рукоять кукри, так как знал, что Ремеслом умертвий не уложишь обратно в холодную землю. Да и полагаться на свои способности ему сейчас было бы глупо, в вампира медленно превращается как-никак, а беда в том, что Ремеслом они вообще не владеют. Не все, конечно, но Алиса не считается, она все-таки наполовину друид, а дракон этих зеленых знает. Может, из них бы вышли неплохие Ремесленники, не загони они себя так глубоко в леса. Кстати об Алисе… — Если ты будешь продолжать так непутево отмахиваться, то тебе уж точно не видать моей племянницы! Никерса эта фраза уже раздражает, ей пользуются, как чистым откровенным шантажом, как и то, что довольный лыбящийся Вельхеор кричит ему это с недоступной для умертвий могилы и даже не думает спускаться и помогать. Зак срубает голову подползшему безногому скелету и отправляет ее в полет пинком ноги, прямиком в плиту, на которой так мило расположился Вель. В скалящуюся цель старый череп, конечно, не попал, но разломился от столкновения с камнем, что уже было неплохим продвижением. — Ну и что это было? — Вельхеор поднимает взгляд с остатков черепа на Зака, который уже тем временем разрубает следующий скелет и упорно делает вид, что вампира тут нет вообще. Получается не очень, но попытка стоит плюса за такое старание. — В следующий раз предупреди меня, что не умеешь обращаться с кукри! Дал ему, называется, фамильный артефакт! Нет, конечно, парень всегда фехтовал весьма недурно, но кто ему это скажет? Зазнается еще, сопляк. Однако Вель не смеет не заметить, что с каждым разом удары у него точнее, взгляд уверенней, а раздражение все утихает. И, хоть все это как-никак хорошие признаки, вампиру становится скучно от того, что у Зака все начинает получаться. Поэтому, Вель каждый раз пытается затащить спутника в любой провонявший гнилью и некромантией склеп, чтобы хоть немного оживить (в прямом и переносном смысле) эту атмосферу. — Я, пожалуй, воздержусь от этого похода, — брезгливо говорит Зак, слегка поморщившись от отвратительной вони, и Вельхеор расстроенно вздыхает. — Нет в тебе духа охоты, — недовольно бормочет он, скрестив руки на груди. Заку очень хочется глубоко вздохнуть, в очередной раз услышав прижившуюся фразу, но только вот вокруг слишком сильно воняет гнилью, чтобы так легкомысленно втянуть в себя столько воздуха. Порой Вельхеор все чаще напоминал оскорбленного маленького ребенка, почему-то недовольного тем, что Никерсу не по душе путешествие среди грязи, вони и гниющих умертвий, однако с первой минуты знакомства с ним можно понять, что это у него в порядке вещей. Вампир даже почти надулся, отвернувшись от Зака. — Ты такими темпами точно ничего никогда не поймешь. Молодой ремесленник начинает закипать и сжимает кулаки, но держит себя в руках и со злости даже соглашается сходить в очередной склеп, чтобы к нему перестали прикапываться. Вель ухмыляется успеху и тому, что Никерс до сих пор не сорвался. Причем паренек довольно стойко держится, что заставляет Веля еще больше хотеть закончить начатый эксперимент. Он должен вывести его из себя, просто потому что нужно, потому что ему безумно скучно. Но вскоре Зак перестает возмущаться вовсе, все реже применяет заклинания, все спокойнее с каждым разом отправляет уйму костей в воздух, и злиться уже начинает вампир. Ну, не по-настоящему, конечно; разозлись он по-настоящему, от недо-ремесленника не осталось бы и мокрого места в ближайшие пару секунд, но вампир все-таки слегка вскипает. К нему невозможно привыкнуть, это говорил ему чуть ли не каждый третий его знакомый, но парень чересчур смиренно начал реагировать на все его идеи. Вель-то знал, что это лишь временная особенность, парень, может, вымотался, но все же он первый, кому становится… Наплевать. Кельнмиир, конечно, не считался никогда, хоть был единственным, кто обладал таким свойством. Лучший друг всегда оставался лучшим, ему была не в новинку любая смена настроения Веля, и даже порой он заставлял Вельхеора неоднозначно реагировать. А раньше, когда… Раньше. Да… раньше. До того, как их в лесу нагнал Кровавый Бог. До смерти Кельнмиира. Все мысли исчезают, как не было, и Вель вздыхает, остановившись рядом с небольшим деревом, на расстоянии от могил. Мысли о друге его не обрадовали, но заставили отвлечься и обратить внимание на плетущегося сзади Зака, еле перебирающего ноги. Никерс довольно заторможено поднял голову, не сразу заметив, что они остановились, и вопросительно уставился на спутника. Действительно устал? В этом и правда была вся причина? — Чего мы встали-то? — вымотано произносит Зак, и Вельхеор замечает, что у него в глазах мелькает надежда на отдых. Вампир усмехается, и решает, что разочек можно наградить парня за его боевую стойкость. — Привал, — сообщает он и плюхается на землю, подняв кучу пыли. Зак смотрит на него ошарашенно, будто не веря своим ушам. Привал? Он серьезно? — Но мы же можем опоздать, — цитирует его Никерс с явным непониманием на лице. Нет, ну нельзя же просто взять и принять такой щедрый подарок, как привал! Может, такой шанс вообще последний раз в жизни! Вампиры сентиментальными никогда не были, но Зак слишком хорошо держится и терпит. Слишком хорошо, почти как Кельнмиир. — Это уже твои проблемы, — улыбается Вельхеор до ушей, стараясь выбросить из головы все лишнее. Получалось плохо, но что делать. — Но если ты свалишься посреди пути, волочить тебя за собой через Кладбище я не собираюсь. Лучше мы пару минут передохнем, чем ты останешься умертвиям. Зак еще был изумлен, но с облегчением улыбнулся и опустился на землю напротив вампира. Где-то минуту они молчат, что странно, и Заку становится не по себе. Вельхеор должен был заскучать от тишины через пять секунд после начала паузы, запеть, заставить запеть Зака, подскочить и сказать, что пора отправляться, но вампир странно притих и просто смотрел по сторонам. В конце-концов тишины не выдержал Зак, чем поразил себя самого, и все-таки спросил: — А с чего это вдруг такая доброта? Вель замер, перестав осматривать могилы и чахлую землю (пейзаж, чьей «прелестью» Никерс все никак не мог восхититься), и на секунду задумался. Просто ты слегка напомнил мне кое о ком, Зак, — хотел он сказать, но умолчал. Никерсу знать не обязательно, что любое упоминание о Келе на нем отзывается, пусть виду он подавать не будет, он же не какая-то тряпка. Вообще, сейчас впервые что-то изменилось из-за его скорби, но Заку об этом, опять же, тоже можно не говорить. Никерс ничего особенно не проглядел — скорее всего, просто удивился. Вельхеор вздохнул — так странно и ново для него, что Никерс поразился еще больше, — и понял, что все же переоценил Зака и его чуткость в последнее время. Нет, Кельнмиир был единственным, кто мог его понять и терпеть всегда и все время, не удивляться никакой выходке, знать его так же хорошо, как свои пять пальцев. Но Зак стал первым человеком, который, не смотря на издевки, странности и его собственную ненормальность, упорно смотрел на него, как на близкого. Вельхеор почти сразу поворачивает голову, и ремесленник в первый и последний раз в жизни видит такой взгляд его глаз: кроваво-красных, но как никогда человечных. — И все-таки ничего ты не понимаешь, Зак, — отвечает Вельхеор, улыбнувшись. — Я же обещал, что в этом тысячелетии буду добрым.