Зов крови

Касания Алисии были легкими. Нежными и мимолетными, такими приятными, что Кельнмиир порой невольно забывался в них. Когда ее удивительно мягкие для вампира ладони касались его лица, он всегда закрывал глаза, чувствуя, что действительно счастлив. У вампиров память просто отличная, им не следует вести записей о своей жизни, чтобы хранить воспоминания или, например, писать портреты, чтобы не забывать лиц. Он, определенно, помнит Алисию до доли каждой секунды, которую провел рядом с ней. Помнит и ее голос, звонкий, как у певчей птицы, и глаза, и те самые касания, от которых он чувствовал себя как никогда живым. Он помнит ее любой, до малейшей детали. Но Кельнмиир порой жалел о своей прекрасной памяти, поскольку его Алисию, его прекрасную несостоявшуюся жену, лежащую мертвой, он предпочел бы навсегда забыть. Потому что понимать, что эта бледная леди перед тобой — та самая девушка, которую ты так любил и которую ты так хорошо помнишь и хранишь — просто непередаваемые мучения. В тот день Кель потерял все. Вместе с любимой он потерял и лучшего друга, посчитав его убийцей. Он тогда совершил ошибку, и чуть ли не самую крупную в своей жизни — конечно, были вещи и хуже, но такое было слишком большой потерей для него самого. Он был опьянен слепой яростью и объявил врагом Вельхеора — того, кто пробыл с ним рядом чуть ли не всю его жизнь, — и даже не подумал, что и для Веля смерть Алисии была крайне тяжела. Сестра была всем, что у него оставалось, и когда ее убили, лучший друг обвинил в этом его самого. Кто знает, кому из них тогда было хуже. Но те времена прошли, и спустя годы все снова стало нормальным. У него не было Царства, дяди и, само собой, любимой невесты, но рядом снова появился Вельхеор и выяснилось много нового, плохого и хорошего. Вампир может повзрослеть — Кельнмиир был уверен в этом раньше, а теперь знает это не понаслышке. Он понял это даже не после смерти любимой и проявлений предательств, которые преследовали его на протяжении всей жизни. Все годы, считая, что потерял все, он и не думал, что «все» находилось так близко. Не думал и лишь мучил себя образом Алисии, безжизненной, с глазами стекленными, точно у фарфоровой куклы. Кельнмиир был слеп к вещам, которые просто кричали ему о себе, и из-за этой слепоты он слишком поздно узнал о том, что у него был сын. Сын, названный Алисией в его честь, и внук, которого… Он убил своими руками. Но не все было еще потеряно, утешал он себя. Была Алиса, правнучка, и, видя каждый раз молодую девчушку, он вспоминает о нежных касаниях пальцев Алисии к его лицу. Алисе не досталось такой нежной кожи и, беря ее за руку, Кельнмиир каждый раз убеждался в этом и невольно поникал. Ее улыбка, несомненно, нежна, но он видит в ней долю кровожадности, которая характерна для Вельхеора, а не для Алисии, и расстраивался, что вся красота его невесты не смогла продолжить жизнь в его дорогой правнучке. Первое время он пытался огородить себя от девочки, боясь, что ему просто не будет места в ее жизни. Однако, лишь увидев ее в самый первый раз, Кельнмиир и не заметил, как привязался. — Невероятно… — Кельнмииру казалось, что его взор только что выдал злейшую свою шутку. Он пытался не вспоминать. Перед ним словно стояла его невеста — такая, какой она была, когда она была живой. Ее лицо меняли лишь мелочи, еле заметные мелочи, пустые рядом со всем остальным. — Как же ты похожа на нее… Алиса тогда не обратила внимания на эти слова — просто отвернулась, приняв так и не понятную ей похвалу с аристократическим высокомерием… — Я могу помочь тебе. — Вы не шутите?! … которое тут же бесследно исчезло, когда действительно по-детски засветились ее глаза от искренней радости. Да, он не видел, как среди друидов взрослел его сын, не видел, как внук создал клан Дневных вампиров. Не был рядом с ними вместе с Алисией, чтобы направлять, вести, растить и обучать. Но, каждый раз, смотря на Алису — такую необычную, умную и способную, Кельнмиир понимает, что у него еще есть один шанс исправиться. И, возможно, Зак тоже будет забываться в необычно-нежных касаниях ладоней, которые она, несомненно, научится ему дарить.