Only the waves know

Покой и движение, легкое покачивание палубы под ногами, скрип дерева и голоса матросов – это было просто великолепно. Ветер, обдувающий спину, и соленые брызги казались чудом после бессонной ночи над картами. И небо здесь было иным, более ярким и глубоким. Чудесное небо, чудесный мир. Душа ликовала, несмотря на странность и шаткость ситуации, в которой он оказался. А ведь и не подумал бы, что странный разговор с непонятными людьми даст хоть какую-то надежду на возвращение нормальной жизни. И даже более того. Через неделю после беседы в трактире Кесарэ, мысленно ругая то себя, то императора и его подпевал, то незнакомцев, прибыл в условленное место, где уже ждал сумрачный перевозчик в ветхой на вид лодчонке. Было сыро, пасмурно и туманно, что в полной мере передавало внутреннее состояние несостоявшегося Морского стража. На другом берегу не было ни следа встречающих. Старик перевозчик на вопросы отвечал странным хмыканьем и короткими, отрицательного толка, фразами. Вздохнув, Кесарэ отправился по утоптанной тропинке в неприятный туман, надеясь, что дорога приведет в нужное место. После долгих, но не слишком, блужданий, он все же выбрался туда куда надо. За прибрежными холмами, заросшими бурьяном, открылась в отступающем тумане уютная долина, занятая построенными на скорую руку деревянными бараками, примыкавшими к старому форту, чьи бастионы казались чуждыми духу этого неприятного крохотного островка в Изумрудном море. Путь до бараков занял менее четверти часа, но для разошедшегося нетерпеливого любопытства, ожившего внезапно в Кесарэ, прошла вечность. Вблизи строения были не такими уродливыми и ветхими, в их грубой простоте чувствовалось старание сделать все добротно, несмотря на спешку. - Значит это вы господин Бродда… – не то спросил, не то решил для себя неизвестно откуда появившийся мужчина в темно-сером каррике и треуголке. Трость в его руке была украшена ангицинтовым узором, неотличимым от подобной же вязи на коже рук. Заметив взгляд Кесарэ, мужчина довольно ухмыльнулся, пригласив следовать за собой. Ангификар, надо же! Во что же втянули его те странные господа? Покуда незнакомец вел Кесарэ к воротам форта, призывно распахнутым, тот припоминал все, что знал об ангификарах. Как оказалось, знания эти отличались поверхностностью и хаотичностью. Милость (прим. форма местной магии, исходящая якобы от Многоликой матери – божества основной религии этого мира) проявляла себя не только через жрецов и жриц. Одной из форм проявлений был ангицинт – любой металл, несущий в себе частицы Милости. Одной из форм извлечения силы из такого метала, была специальная операция по вживлению металла в свое тело – цельным слитком или в виде чего-то, напоминающего татуировку. Опасное и рискованное дело, не смотря на ощутимое могущество, получаемое взамен. Это факты. Все остальное – клубок легенд, слухов и суеверий, на которые и внимания обращать не стоит. Внутреннее пространство форта оказалось неожиданно просторным: храм Многоликой, жилой городок, перестроенный из казарм, и даже несколько лавок. Пушечные батареи грозно, но слепо взирали со стен, за которыми располагалась небольшая пристань, окруженная доками. Как узнал Кесарэ из скупых пояснений незнакомца, именно туда они и направлялись. Не слишком многочисленные прохожие не уделяли особого внимания ни пришельцу, ни ангификару. Скользя взглядом по их отвлеченно-флегматичным лицам, Кесарэ мог лишь удивляться – не сильно, ибо приоритет он отдавал более насущным вопросам. В частности, его интересовало, что же будет дальше. А дальше был корабль. Красота. Мощь. Грация. Малая толика слов, что возникли в голове при взгляде на плавные, чуть заостренные обводы корпуса, темный пурпур парусов, изящество линий носовой скульптуры – королевы сирен, горделиво выпятившей прелестную грудь. - Не правда ли, он великолепен? – Каротти очутился рядом, а ангификар исчез, словно и не было его никогда. Вопреки ожиданиям Кесарэ, Ингольда тоже не оказалось рядом. - Да, - не стал кривить душой Кесарэ, – он прекрасен.

- 2 -

Трехмачтовый красавец звался «Лиловым пламенем», имел сорок восемь пушек на двух палубах и сто двадцать человек экипажа. Эти и другие сведения Каротти сообщил во время небольшой экскурсии по верхней палубе, попутно указывая на некоторых членов команды. Из некоторых, адресованных ему взглядов, Кесарэ заключил, что этим людям он не слишком нравится. Или им вообще никто не нравится. Еще один довод против безумной затеи. Жаль, что он тоже пропадет впустую. Позже, на закате, когда, после долгих разговоров, споров, всяческих уверток и попыток «прощупать» собеседника глубже, чем необходимо, согласие все же было дано, а бумаги – подписаны, Каротти - все в том же гордом одиночестве - собрал команду «Лилового пламени» на палубе фрегата и представил нового капитана. Как и ожидал Кесарэ, восторга эта новость не вызвала. Сильного недовольства, впрочем, тоже. Ситуация, впрочем, не лучше и не хуже любой другой. При случае, он вытерпит даже ненависть и презрение – все, ради шанса вернуть себе прежнюю жизнь. Господин Каротти, при всей его увертливости и сокрытой за учтивостью расчетливости, предоставил солидные гарантии. Не будучи уверенным, кто же он на самом деле, Кесарэ твердо убедился в его причастности к высшим эшелонам имперской власти. - Капитан! – окликнул окунувшегося в омут воспоминаний Кесарэ высокий мужчина с квантирской маской вместо лица. Чуткий, испещренный похожими на завитки белыми узорами, материал маски передавал даже некоторые намеки на эмоции, при этом диссонируя своим насыщенно бежевым цветом с тонкими, но обезличенными чертами, что так лего принять за черты настоящего лица. Человека звали Андеро Анзо, и он был квартирмейстером «Лилового пламени», а кроме того, одним из немногих, кто держался с Кесарэ дружелюбно. Каротти умолчал о том, что произошло с Анзо, и как тот умудрился получить свою маску, заменявшую, наверняка, чудовищно изуродованное лицо. Зеленые жрицы в сей просвещенный век достигли заметных высот в лечении и протезировании всяческих увечий. - Да, Анзо? - У нас тут небольшое преступление, господин капитан, – ответил вместо квартирмейстера Гауди Валламо, старший офицер в отряде, выделенном собственно Каротти, для пущей охраны груза. Как понял Кесарэ – в том числе и от него. Не смотря на нарочито разнородные наряды, по выправке и дисциплине становилось понятно, что эта двадцатка не просто шайка наемников. Еще один довод в пользу того, что Каротти с дружком Ингольдом большие шишки или работают на таковых. Преступник стоял между человеком в маске и солдатом, выдающим себя за наемника – жилистый и сухой матрос с лицом, несущим на себе бессознательный отпечаток боязливого вызова. - Хоккинд, господин капитан, – вновь взял инициативу в свои руки Анзо. – Канонир второй палубы Стайбен Хоккинд. Сегодня люди господина Валламо поймали этого человека в запретных к посещению помещениях нижней палубы… - Что ты делал там? – перешел к делу, воспользовавшись естественной паузой, Кесарэ. - Не меняя выражения лица, мужчина затараторил: - Клянусь Многоликой, я просто заплутал! Мы с Аткеном вчера после вахты дернули схороненного им рома… не знаю, каких чертей проклятый держал в своей бутылке, но никогда еще мою душонку так не продирало от огненной водицы! И сегодня с утра был сам не свой, господин капитан! Никакого умысла не имел, милостью Ее заклинаю! - Не вижу причин для беспокойства, господа, – вынес вердикт Кесарэ, продолжая глядеть в мутновато-больные глаза канонира Хоккинда. Многое прочитал Кесарэ в его физиономии, но лжи там, он был почти уверен, не было. А если бы и была – Валламо не помешает быть настороже все время. Это даже забавно. – Назначим провинившемуся дополнительную вахту и лишим ежедневной порции рома. На первый раз все. Надеюсь, вы примите к сведению, Хоккинд, сколь неприятны могут быть последствия подобных же блужданий в будущем? - Да, господин капитан! Заклинаю милостью ее – никогда более! Никогда! Отпустив канонира, Кесарэ перебросился несколькими фразами с Валламо и Анзо, после чего предложил всем возвращаться к своим обязанностям. Пятый день более чем двухмесячного плавания. Настороженная команда, странный и наверняка опасный груз, а впереди – неизвестность с толикой надежды. Отдав штурвал смиренно ожидавшему рулевому (в последнее время Кесарэ испытывал иногда странное желание самому постоять у руля), капитан решил прогуляться по палубе, смешивая внутри впечатления от прекрасного дня, мечтаний и отблесков памяти. Пять лет назад он - юный и наивный – уехал из дома навстречу неожиданно расщедрившейся великолепным шансом судьбе: обуянный порывом и гордостью, немного даже счастливый, полный надежды добиться успеха и славы отца. Трудно сказать, чем обернулся для его живущей единственными этими порывами и надеждами души Аркней. Был холодный осенний день в Северных просторах, до поры до времени избегавших войны всех против всех. Кесарэ, наконец, пришел в себя после двух месяцев забытья между жизнью и смертью. Вошедшая на шум зеленая послушница, искренне обрадовавшись, объяснила, что почти два месяца сестры боролись за его жизнь, пытаясь сначала излечить тело, а затем и душу, застрявшую в пограничном состоянии. Воспоминания о последних событиях возвращались медленно, в форме скорее ощущений, чем внятных образов. Он помнил боль. Помнил бешеную тряску, ощущение потери. Милая послушница с огоньком в глазах, приспустила одеяло, прошедшись пальчиками по сплетению узлов на месте правого плеча, потом поднесла небольшое зеркало, чтобы обладатель аугмента мог лучше рассмотреть его. Увиденное ввело Кесарэ в прострацию. Живое дерево зеленых жриц – чудо, овеянное атмосферой таинственности. В детстве Кесарэ часто просил отца «показать ногу» - сплетение тонких не то ветвей, не то лиан, очень плотно прилаженных друг к другу и повторяющих формой и контурами настоящую ногу. Такие же сплетения теперь прочно обосновались в его теле от середины правого плеча до основания шеи. Самое странное, что он чувствовал их. Прикосновение отдавалось в мозгу ощущением, при напряжении импульс находил отклик, напрягая «это» как настоящие мышцы. Кесарэ тогда еще не понял, как относиться к подобным изменениям в себе, он был потерян и разбит. Но нежные руки послушницы под блеск ее озорных глаз, двинулись ниже и ниже, заставляя забыть обо всем кроме простого наслаждения. Позже, когда девушка ушла, оставив в память о себе легкий аромат фиалок, Кесарэ вновь попытался задуматься, но уснул. Лишь неделю спустя бывший Морской страж узнал, чем же обернулся славный и простой план адмирала Наптеры для империи, и лично для них. Беспорядочное отступление лоялистского флота, буйство Левиафана, стоившее обеим сторонам до десятка потопленных кораблей, ослабление позиций высшего руководства и усиление влияния бунтующих колоний – все это воспринималось как-то смутно, даже отдаленно, на фоне главного известия… Вне закона. Все они, рисковавшие своими жизнями и имевшие дерзость остаться в живых, когда их корабли и капитаны пошли ко дну, теперь просто преступники. Дома считают наверняка, что он героически погиб. Что-то подобное возникло тогда в потоке мрачных мыслей, подобно робкому солнцу после неистовства ливня. И он уцепился за эту мысль. Пусть все так и остается. Быть может, когда-нибудь он сможет вернуть себе честь и доброе имя. Быть может… Как ни странно, из задумчивости капитана вывел все тот же Анзо, спешащий навстречу. Заметив Кесарэ, квартирмейстер изобразил на искусственном лице что-то вроде мимолетной симпатии, смешанной с более сильным раздражением. По какому же поводу? - У нас еще одна проблема, господин капитан. На этот раз посерьезнее. Кесарэ еще не решил, какие чувства у него вызывает это человек, но вновь, почти рефлекторно отметил про себя, что враждебности или настороженности, как например, к тому же Валламо, не чувствует. - Я слушаю вас, господин Анзо. - Дело в том, что… Нет, право же, это почти безумие. Наши запасы провизии и воды… Они испорчены.