Наваждение

Колин закончил читать документ и поднял глаза. — Надеюсь, вы удовлетворены, мистер Фаррелл? — поинтересовался адвокат. — Да, вполне, — произнес Колин, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Это было сложно, потому что внутри все у него вибрировало от звенящего напряжения. — Что ж, примите мои поздравления! — Благодарю вас, Эндрю. — Всегда к вашим услугам. Положив второй экземпляр договора в портфель, адвокат сдержанно попрощался и вышел из номера. Колин откинулся на спинку дивана и, заложив руки за голову, закрыл глаза. — Совместная опека, — прошептал он. — Совместная… Он ждал этого слишком долго и все еще никак не мог поверить, что годы тайной, никак не афишируемой «борьбы за Генри», как называла ее Клодин, наконец-то увенчались успехом. Алиция пошла на уступки, приняла его условия. Впрочем, если начистоту, совсем не Алиция обладала там правом голоса. Колин вспомнил свой прошлогодний рождественский визит в Краков. Генри ему передали прямо возле здания аэропорта, ясно давая понять, что гость он нежеланный. Не то чтобы Колин сильно рвался налаживать семейные контакты, но такая однозначная позиция его раздосадовала, если не сказать больше. Алиция в аэропорт не приехала. Сына ему вручил дед Тадеуш. Он явно чувствовал себя неловко, суетился, без конца поправляя на Генри то капюшон, то варежки, бормотал неловкие извинения, время от времени косясь в сторону автомобиля, в котором, демонстрируя гордый шляхецкий профиль, сидела бабушка Генри — пани Лидия. Нацепив самую обаятельную улыбку, Колин помахал ей. Разумеется, его проигнорировали. Тадеуш совсем сник. — Такие дела, брат, — развел он руками и вздохнул. — Да не переживайте вы так, — посочувствовал Колин. — Я уже привык. — А! — расстроено махнул рукой Тадеуш и побрел назад к машине. Глядя ему вслед, Колин в очередной раз задался риторическим вопросом: если бы не активное вмешательство польских родственников, имели бы они с Алицией шансы на совместное будущее? Ведь все начиналось так хорошо. … Милая девочка, юная, трогательная и нежная. Отношения с ней, зародившиеся на съемках «Ундины», были пропитаны удивлявшей его самого романтикой. Она протекла в его жизнь чистым весенним ручьем, как-то легко и незаметно вымыв оттуда зрелую, талантливую, но невзрачную Эмму*. Ему было комфортно в его новом романе, легко и безмятежно, как в далекой юности. Наверное, поэтому весть о беременности Алиции застала его врасплох. И хоть он совершенно не был против появления в своей жизни еще одного ребенка, некая смутная мысль о том, что в какой-то степени решение приняли за него, не давала ему покоя. — О, Боже, Колин! Сколько можно наступать на одни и те же грабли? — изумилась Кло, тем самым лишь подливая масла в тлеющий огонь. Впрочем, его семья, как и в первый раз, восприняла новость с восторгом. И мама, и сестры на радостях совершенно затискали оробевшую Алицию. — Дорогая, это самый волшебный подарок, который ты могла нам сделать! — расцеловала Рита будущую мать своего внука. Алиция лишь смущенно улыбалась, прижимаясь к плечу Колина. В Кракове она к нему уже не жалась. Сидела, отрешенно глядя в сторону, и молчала. Молчала на протяжении всего отвратительного тягостного разговора. Ему казалось, что никогда в жизни он не испытывал подобного унижения. На него смотрели как на дворового пса, посмевшего испоганить своей безродной кровью безупречную родословную. «Молодой человек» — так называла его миссис Бахледа, ни разу не обратившись по имени. Колин недоверчиво вслушивался в многочисленные обвинения, произносимые ледяным тоном. Его препарировали, словно лягушку. «Скандальная репутация… порочный образ жизни… беспорядочные связи… многочисленные злоупотребления…» Последнее было особенно обидным, так как не злоупотреблял он уже четыре года. Выслушать резюме королевской речи Колин не успел, потому что его накрыл приступ абсолютно неконтролируемого бешенства. Подробности ответного спича память не сохранила, хотя Колин сильно подозревал, что всего лишь незатейливо и банально всех послал. Окончательно в себя пришел лишь в номере отеля. Алиция плакала, бормоча что-то о гордости горцев, шляхетской чести и фамильной заносчивости. С последним он был полностью согласен. Именно после этого ему впервые пришло в голову навести более подробные справки о происхождении своей подруги. Результаты впечатляли. Семейство Бахледа-Цуруш принадлежало к одному из самых старинных, богатых и традиционно влиятельных родов Южной Польши. «Шляхта» — это шипящее слово он научился произносить почти без ошибок — в самом классическом значении этого слова. Тогда он так и не понял, чего же хотели от него спесивые поляки: чтобы он женился на Алиции или чтобы наоборот держался от нее подальше, но очень скоро стало очевидным, чего ждет от него сама Алиция. И с каждым днем он все больше убеждался, что не в состоянии ей этого дать. Рождение Генри сделало его счастливым. В этот раз все было иначе, чем с Джимми. Он получил возможность видеть, так сказать, в режиме он-лайн, как растет и меняется его дитя. Не просто наблюдать, а активно участвовать в жизни сына. Наверное, никогда они с Алицией не были так близки, как в те первые месяцы после появления Генри на свет. Он не сразу уловил перемены. Вначале первые упреки: «Ты так часто покидаешь нас!» А как иначе? Он должен был работать. Дальше — больше. «Мы никуда не выходим вместе. Я сижу здесь, как привязанная!» Они стали выходить. Разнообразно и часто. Свадьба Имона, кинофестиваль в Севилье, «Золотой Глобус» и «Оскар» и прочие публичные мероприятия рангом помельче. Этого оказалось мало. «Я тоже хочу работать! Я актриса, а не домохозяйка!» Он совсем не был против, и уж тем более никак не собирался ограничивать ее профессиональный рост или чинить препятствия ее карьере. Но… ролей не было. Не было и никаких более-менее достойных предложений. Он понимал, что она молча намекала на протекцию, но сделать это — значило пойти против собственных принципов, которыми он, как ни странно, дорожил. Алиция зачастила в Краков. Эти визиты стали его кошмаром. Она возвращалась взвинченная до предела, обрушивалась на него с упреками, а затем и с откровенными скандалами. Ему ставились в вину нежелание скрепить их союз клятвами у алтаря (и это была правда), пренебрежительное отношение к ее репутации (он просто об этом никогда не задумывался), неспособность изменить привычный образ жизни ради семьи (разве он не сделал этого?) и даже равнодушие к будущему их сына (а вот это было по-настоящему подло). Она так часто повторяла «Ты меня не любишь!», что он, в конце концов, и сам поверил в это. Их разносило в противоположные стороны, подобно одинаковым полюсам магнита. — Я больше не могу, — сказала она однажды. — Мы должны расстаться. И они расстались. Он купил для них дом в Лос Фелиз, определил для Генри ежемесячные алименты в тридцать тысяч долларов, выдвинув одно-единственное условие — ребенок должен жить и расти в Штатах. Он просто желал заботиться о сыне, но Алиция все поняла по-своему. Генри он стал видеть только по уик-эндам и время с ним мог проводить исключительно под присмотром няни, которая фиксировала каждое его слово и каждый шаг почище профессионального наблюдателя. «Ребенок еще слишком мал, чтобы я могла позволить себе расставаться с ним надолго!» Когда же Генри подрос, в ход пошли другие уловки вроде «не сегодня, у нас другие планы», «нас не будет в городе ближайший уик-энд», «у Генри красное горло и, вообще, чем ты его накормил в прошлый раз, он весь покрыт сыпью и чешется». Устав от откровенной манипуляции, он потребовал оформления совместной опеки над ребенком. Алиция отказалась. Пожав плечами, он обратился в суд. — Не вижу причин для неблагоприятного исхода, — заверил его адвокат. — Можете относиться к слушанию, как к простой формальности. И Колин был спокоен. Затеял неторопливый ремонт в детской. А за несколько дней до слушания многочисленная армия интернет-пользователей взвыла от восторга, донельзя впечатленная 14-минутным роликом из категории «домашнее видео» с ним, Колином, в главной роли. Этот совершенно незначительный эпизод приключился в его жизни так давно, что он попросту позабыл о нем, равно как и о документальных свидетельствах милых забав. — Да, — задумчиво потер нос адвокат, — в свете новых обстоятельств я бы порекомендовал вам отозвать иск и подождать, пока страсти улягутся. Боюсь, некоторые м-м-м… подробности вашей интимной жизни могут негативно повлиять на исход дела. Зато, — оживился он, — мы можем подать иск против Internet Commerce Group за несанкционированное общественное распространение материалов частного и строго конфиденциального характера. — Делайте, что хотите, — обреченно махнул рукой Колин. Прессу и интернет лихорадило несколько недель. Алиция перестала отвечать на его звонки и всячески избегала контактов с ним. Он потратил кучу времени и усилий на то, чтобы восстановить статус кво. О большем он пока не думал. И вдруг все изменилось. Сказочным, волшебным образом. Исчезли так злившие его глупые отговорки, Алиция перестала до минуты выверять время, проведенное им с Генри, и даже, неслыханное дело, позволила увезти мальчика на неделю в Дублин. Он терялся в догадках. — Я знаю, — заявила Клодин и ткнула пальцем в монитор ноутбука. — Ну, и кто это? — полюбопытствовал Колин, разглядывая фото высокого длинноносого типа со стильным хаосом на голове. — Эм, некий Себастьян… фамилию-я-не-прочитаю… Да и черт с ней, с фамилией! Главное — вот это! На следующем вполне официальном фото вышеназванный Себастьян нежно обнимал загадочно улыбающуюся Алицию за талию, снимки папарацци давали возможность полюбоваться на пару в неформальной обстановке: на улице, за столиком кафе, на склоне горнолыжного спуска. — А вот здесь сказано, что дело семимильными шагами движется в сторону свадьбы, и будущие молодожены даже приобрели совместную жилплощадь в Варшаве. Это, конечно, только слухи, но, сам понимаешь, дыма без огня не бывает. — В Варшаве, — повторил задумчиво Колин. Все элементы мозаики встали на свои места. Через неделю, имея на руках скрупулезно составленный договор о совместной опеке, Колин вылетел в Краков. К тому моменту он знал о новом бойфренде своей бывшей подруги достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Себастьян Карпель-Булецка, талантливый скрипач и вокалист, лидер группы «Zakopower», которая была весьма популярна на родине, совсем не производил впечатления человека, стремившегося эту родину покинуть. А если так, переехать придется Алиции, карьера которой в Голливуде так и не сложилась. А так как единственным условием выплаты немалых алиментов было проживание Генри на территории США, сложившаяся ситуация открывала волнующие перспективы. Колин вдруг обнаружил в себе дар манипулятора и собирался немедленно им воспользоваться. — Хорошо, — спокойно согласилась Алиция, и он, приготовившийся биться за каждый пункт соглашения, даже растерялся. — Моему адвокату понадобится время, что изучить документ. Ты не торопишься? — В каком смысле? — глупо спросил он. — Пообедаешь с нами? — Боже упаси! Я не хочу своим присутствием испортить аппетит твоей уважаемой матушке. Алиция засмеялась. — Ты несправедлив к ней! Мама всегда очень переживала за наши отношения. Просто в нашем крае католическое воспитание и патриархальные традиции все еще очень сильны. — Я надеюсь, что твои новые отношения не будут противоречить вашим традициям. От всей души желаю тебе счастья! — искренне сообщил он. Некоторое время она молчала, словно ища подвох в его словах, но он был так непробиваемо доброжелателен, что Алиция расслабилась и улыбнулась. — Спасибо! Через два дня адвокат передал подписанный договор. Без каких-либо исправлений и уточнений. Алиция приняла все его условия. … Колин взглянул на часы и, быстро одевшись, вышел из номера. Сегодня он пообещал свозить Генри на конную прогулку. Сын любил лошадей восторженной и пылкой любовью, и Колин с гордостью отмечал это их родство душ. Алиция посоветовала агроусадьбу в нескольких километрах от Кракова. — Это не конный клуб, а фольварк. Конюшня небольшая, да и само место тихое. Думаю, вас там никто не потревожит. — Я смогу с ними договориться? — забеспокоился Колин. — Я по-польски только два слова знаю, и те нецензурные. — Ты эти два слова, по-моему, на всех языках уже знаешь! Не волнуйся, внучка хозяина неплохо владеет английским. И, пожалуйста, — не выдержала она, — не позволяй Генри снимать шапку. Здесь все-таки не Калифорния. Смотри, чтобы он не замерз. Нос ему щупай. — Я знаю, — согласно кивнул он. — Нос должен быть влажный и холодный. — Колин! Всю дорогу до усадьбы Генри донимал Колина вопросами. — На настоящей лошади? На большой? — беспрестанно ерзая в своем кресле, повторял он. — На большой. — Она быстро скачет? — Очень быстро, быстрее ветра. — И мы тоже поскачем быстрее ветра? — Нет, мы поедем чуть медленнее. — Я хочу быстро! Как rycerz! — Как кто? — озадачился Колин. Иногда Генри вворачивал в свою речь польские словечки, затрудняясь при этом подобрать английский аналог. — Rycerz! — громче повторил сын, глядя на него укоризненно. — А, ну конечно, — вздохнул Колин, — теперь понятно. На ферме их поджидал сюрприз. Англоговорящей внучки там отчего-то не оказалось. Вместо нее из флигеля к гостям выскочил бодренький старичок. На нем была клетчатая куртка в стиле «лесоруб», черные резиновые сапоги и рэперская кепка с прямым козырьком, украшенная надписью «POLICE». Радушно раскинув руки, словно желая непременно обнять гостей, старичок что-то жизнерадостно залопотал по-польски. Слегка обалдев от лавины обрушившихся на него шипящих звуков, Колин вежливо вклинился в паузу: — Простите, вы говорите по-английски? Дедок-рэпер замолчал и озадаченно почесал за ухом. — Облом. Дедуль, внучка-то где? Где гид-переводчик? Старичок что-то неуверенно переспросил. Колин вздохнул. — Мы с сыном, — медленно, словно глухонемому принялся объяснять он, сопровождая каждое свое слово энергичным жестом, — хотим покататься на лошади. Конная прогулка, понятно? Дедок вопросительно указал на Генри. — Да-да! — обрадовался Колин. — Вместе с ребенком. На лошади. Хозяин закивал и поманил их за собой. Обогнув флигель, они направились к конюшне — небольшому с виду бревенчатому строению с маленькими оконцами под самой крышей. Внутри царил мягкий, пахнущий сеном полумрак. Пройдя немного вперед по чисто выметенным доскам, старичок остановился напротив одного из денников и удовлетворенно указал на его обитателя рукой. За деревянной калиткой меланхолично жевал сено пятнистый, окрасом смахивающий на корову, пони. — Такая маленькая? — возмущенно завопил Генри. — Папа, ты же на большой обещал! — Погоди, сейчас попросим большую, — успокоил его Колин. Повернувшись к хозяину, он принялся объяснять заново: — Не пони, — скрестил он руки в запястьях, — нам нужна большая лошадь. Колин изобразил, насколько большая, затем натянул воображаемые поводья и указал на Генри. — Мы собираемся кататься вдвоем. На одной лошади. Я и он. Для убедительности он подхватил малыша на руки и, сделав вид, словно сажает его перед собой в седло, попрыгал вперед приставным шагом. Генри радостно завизжал. — Я могу вам чем-нибудь помочь? Вопрос, прозвучавший на излишне правильном английском, застал Колина врасплох. Он резко обернулся. В воротах конюшни стояла светловолосая молодая женщина, держа в поводу гнедую лошадь. «Я идиот!» — молнией мелькнуло у него в голове, когда он понял, что девица могла наблюдать его пантомиму. — Да, — твердо ответил Колин. — Можете. ___________________ * Эмма Форрест — британская журналистка, автор книги мемуаров «Твой голос в моей голове», в которой, помимо всего прочего, описала свои отношения с Колином Фарреллом