"А что бы сделали вы, будь на моём месте?"

Празднование Нового года в приюте не беспокоило никого из управляющих — его здесь попросту никогда не праздновали. Но это было даже на руку Тому: его, по крайней мере, никто не трогал… Прошла уже неделя с его дня рождения, но Том даже не был в курсе о том, сколько лет ему исполнилось. Не знал, сколько у него осталось времени. Он каждый свой день проводил с Лиз, как и раньше. Теперь детей совсем не выпускали на улицу из-за аномально сильных холодов, обрушившихся на Лондон. Они мёрзли даже под одеялами и не могли согреться. Лиз и Том спали в одной кровати, чтобы не окоченеть окончательно. Том грел её тоненькие ручки и обнимал её, чтобы ей не было холодно. Ночью девочка всегда говорила что-то, но что именно Том разобрать не мог. К мистеру Уолету Тома тоже не отправляли. Вероятно, мисс Гран поняла, что это не слишком серьёзное наказание, и выдумывала нечто новое, превосходящее по страданиям все прошлые наказания. Том был очень благодарен мистеру Уолету за всё, он был очень добр к нему и к Лиз. Тому было действительно жаль его. Этот человек много всего выдержал, многое перенёс и остался добрым, не озлобленным. В тот день, тридцать первого декабря, мистер Уолет дал Тому небольшой свёрток, где лежали конфеты, шоколад и компас. Конечно же, все конфеты мальчик отдал Лиз, а компас оставил себе. Теперь у детей были свои смешные «сбережения»: часы да компас. Том всё ещё боялся, что Лиз останется в этой душегубке, которую называют приютом, после того, как его заберут в Хогвартс. Но Том снова не мог ничего сделать. Он уже забыл, каково это — быть ребёнком. Когда ты ничего не можешь, ничего не решаешь и ничего не значишь. Особенно быть ребёнком без родителей, в интернате, где никто и ничего тебе не должен. На Лондон опустилась непроглядная зимняя ночь. Тёмная и холодная. Том и Лиз лежали под двумя одеялами, но это не помогало. Во сне Лиз жалась к нему, а Том не спал и обнимал девочку, пытаясь хоть немного согреть. На этой неделе умерла девочка, чуть младше Лиз и Тома. Она была совсем маленькой и очень худенькой. Она просто заснула вечером, а утром её вынесли из комнаты, и больше её никто не видел. Тут не любили говорить о смерти, если она приходила. Или, может быть, считали, что так даже лучше — умереть. Думая про это, Том невольно прижимал к себе Лиз ещё крепче. Его каждый раз передёргивало, когда он думал о том, что случилось бы с ними, если бы они всё-таки сбежали из интерната тогда. Здесь было хоть немного безопаснее, можно было выжить, а там, за окном, была уже суровая зона выживания, где не было совсем ничего. Здесь их хотя бы кормили, а на улице они бы уже давно умерли от холода или голода. Хотя и тут холод подбирался к ним всё ближе. Тому казалось, что холод настолько глубоко в нём прижился, что навсегда останется в его костях. Том чувствовал холод невероятно остро. Острее, чем все остальные чувства. Лиз снова говорила во сне. Она что-то лепетала и шепелявила так, что разобрать было невозможно, а закончила она свою речь словами «очень холодно» и сонно прижалась у Тому ещё сильнее. Это было настолько забавно, что мальчик даже улыбнулся, что бывало нечасто. После того, как морозы немного спали, и жить стало гораздо легче. Теперь детей изредка выпускали на улицу, пусть и ненадолго, а в комнатах стало чуть теплее, но Лиз и Том всё ещё спали в одной постели. За время холодов умерло ещё двое детей — двое мальчиков.Они были такие же маленькие и худенькие, как и та девочка, что умерла этой зимой первая, но все они одинаково быстро ушли в забытие сразу же после смерти. Никто о них не вспоминал и не говорил. Как-то раз, во время завтрака, Том пересчитал всех оставшихся детей. Их было не слишком много. Если считать его и Лиз, то всего сорок один ребёнок. Хотя казалось, что никто, кроме Тома, не замечал отсутствия умерших, даже Лиз не замечала исчезновения детей. Том как раз думал о том, что Лиз навряд ли могла видеть смерть своими глазами. Да и, может, было бы куда лучше, если бы она никогда об этом не узнала.

***

Одним морозным утром, уже после жестоких холодов, в приюте, где жили Том и Лиз, в кабинет заведующей вошла красивая светловолосая женщина в лоснящейся черной шубе. На ее руках были надеты теплые кожаные перчатки, а на ногах — кожаные сапоги того же цвета. Но дети не могли видеть, как вошла эта женщина: они сейчас еще спали, содрогаясь от холода в своих кроватях. — Лиз, вставай, пошли завтракать, — тихо шептал Том, который за всю ночь глаз не сомкнул. Всю ночь за окном выл ветер и полная луна светила прямо ему в глаза. Тома терзали странные предчувствия, но чего именно, он не знал и не мог понять. Лиз поежилась и открыла глаза. Во сне она обняла его, вот и сейчас, проснувшись, обнимала его одной рукой. Придя в себя, она потерла глаза ладонями и скривила пухлые ото сна губки. — Может, не пойдем на завтрак? — понадеявшись на согласие, сказала она и улыбнулась так, как она это умела. Очень милой она была в такие моменты. Том чуть улыбнулся. — Нужно. Нас тут и так особо не балуют, а завтракать просто необходимо. Вдруг снова закроют тут, и неизвестно, когда поешь в следующий раз. «Если вообще поешь, а не присоединишься к тем троим, чьи тела отсюда вынесли, » — подумал про себя Том, но вслух, конечно же, не сказал. — Ну, ладно, — состроив фальшивую обиженную мордочку, Лиз поднялась с кровати. Том по привычке отвернулся в сторону, чтобы девочка переоделась. Она была еще совсем маленькая, но стеснялась одеваться перед Томом, и он уже привык к этому. Лиз тоже всегда закрывала глаза, когда мальчик переодевался, это казалось Тому смешным. Лиз и Том вошли в столовую, где, кроме них, уже сидело по меньшей мере детей пятнадцать. Вкусно пахло сыром, сливочным маслом и овсянкой. Том и Лиз уплетали еду, как будто в последний раз. — Ну вот, а ты хотела пропустить, — шутил мальчик. Тут редко так кормили. Сегодня им дали белый хлеб вместо ржаного, сыр, который даже на большие праздники давали редко, а овсянка была с малиновым вареньем, что вовсе было впервые. И утро можно было бы считать великолепным, если бы не мисс Гран, что нарушила всеобщий покой. Она ворвалась в столовую еще до того, как дети успели вылизать до чистоты свои тарелки. Огромная женщина ввалилась в столовую и непривычно липким и льстивым голосом произнесла: — Мальчики, разойдитесь по своим комнатам, пожалуйста. А все девочки останьтесь в столовой. Ох, как это было непривычно. Это точно было чревато недобрым. Мисс Гран никогда бы не вела себя так. Да и было еще одно, что заставило Тома насторожиться. Мисс Гран впервые за семь месяцев его пребывания сказала слово «пожалуйста». Все мальчики и Том вместе с ними послушно разошлись по своим комнатам. Он сидел на кровати и ждал. Ждал, сам не зная чего. Хотя нет, он ждал Лиз. Но Лиз не приходила. Уже ранний зимний вечер сгущался за окном, а ее все не было. Час, полтора, два, три… Том больше не мог терпеть. Его терзали ужасные предчувствия, и Том вышел из своей комнаты. Он зашел в соседнюю комнату, где жили девочки, и увидел то, что заставило его содрогнуться. Ноги Тома обмякли, и он точно шлепнулся бы на пол, если бы не его ярость. Мальчик больше ничего не боялся, он шел в кабинет мисс Гран. Дверь в кабинет распахнулся с грохотом и треском, и Том вошел. Он был весь напряжен, как натянутый нерв, и трясся от злости. — Вы, — крикнул он жирдяйке-заведующей. — Куда вы дели Лиз?! — орал он на женщину, которая была как минимум ошарашена таким поведением мальчика. — Да как ты смеешь, маленький… —, но Том не дал ей договорить. — Замолчите! Все девочки вернулись из столовой, кроме нее, что вы сделали с Лиз?! Отвечайте! Вены на лбу мальчика набухли, казалось, до предела, а сам он уже не мог себя контролировать. Мисс Гран довольно ухмыльнулась: ей было приятно видеть Тома таким. Реддл был в отчаянии. — Её забрали, разве непонятно. Забрали, и ты ее больше не увидишь, — она расползлась в довольной, хищной улыбке. Том вышел из кабинета и молча, не отдавая себе отчета, добрался до комнаты и лег в кровать, которая еще помнила тепло Лиз. Том лег сбоку, совсем забыв, что девочка больше не вернется, как будто она все еще лежала с ним и жалась к нему. Том совсем не хотел прощаться с Лиз, не хотел уходить. Он наконец-то понял окончательно, что все это время он беспокоился не о том, как она будет жить здесь без него, а о том, что он сам не хотел терять ее. И он потерял. Ее даже не пустили попрощаться. Он даже ничего не сказал ей и не подарил на прощанье. Том не мог спать, не мог ничего видеть и не мог двигаться. Утром всех детей подняли раньше и собрали в столовой, еще до завтрака. — Вчера вечером — негромко произнесла повариха. — Вчера вечером в своем кабинете от сердечного приступа умерла мисс Гран. Все молчали и смотрели в пол, ёжась от мороза. — Говорят, что о покойных нужно говорить хорошее или не говорить вовсе, — неуверенно продолжила повариха. И все молчали. Том совсем не чувствовал себя виноватым в смерти мисс Гран, но все же именно в тот вечер, секундой позже смерти мисс Гран, умерла еще одна душа. Душа маленького одиннадцатилетнего мальчика — Тома Реддла. И самое страшное заключалось в том, что в отличие от мисс Гран, Том все еще был жив. Вот только в нем больше совсем ничего не было. Души в нем больше не было.