breaking point.

Когда конец испорчен, и нет новых слов, чтобы реабилитировать его, происходит перезагрузка. Мы стираем все, что написали раннее. Начинаем новую страницу своих слов и мыслей, набирая совсем другие словосочетания, предложения и абзацы, но продолжаем оглядываться на прошлые блокнотные листы. Мы начинаем свою перезагрузку. Немного холодную, непривычную и очень искреннюю - того, чего не было написано в прошлой истории. Да, первый опыт написания был живым, но немного отстраненным, поистине тяжелым. А этот будет более нежным, но слезным, с горячим чаем, чтобы не вспоминать последние глотки пряного латте. Под теплым пледом с книжкой, но желательно с романом или детективом. Нет, под расследующие истории вы не будете плакать, но хотеть разгадать загадку – уж точно. Мы начинаем – это и слезы, и загадка. Я вновь взялся за набор новых слов. Набор слов спустя четыре года своей жизни, о которой сейчас вы ничего не знаете, но скоро все будет раскрываться. Как кукольный домик с множеством комнат, каждая из которой хранит свою загадку и особую дверь, в которую или стоит зайти, или стоит отбросить эту мысль далеко – далеко. Для начала хочется сказать, что мне больше не нравится пряный чай – латте. Это первое громкое мое заявление, и вы должны понять, что я очень изменился за это время. Я вновь ошибся, считая, что это навсегда. Ошибся настолько, что его запах мне стал противен, а вкус больше не приносит спокойствия и морального удовлетворения. Удовлетворения не только в том, чтобы пить его, нет – чувствовать себя другим. Это как примерить платье, ощутив себя другим человеком, ведь до этого ты носила излюбленные джинсы и брюки. Другим – это раскрыв новый образ, образ, которого до этого не было перед глазами. Но во второй раз я наступил на одни и те же грабли, используя в каждом своем предложении местоимение «я», которое заменить, к сожалению, не в силе. Оно не собирается уходить от меня, оставлять - наоборот, прицепилось, как банный лист, стараясь при каждом удобном случае вылезти наружу, показав себя. Помните, я говорил, что психически я здоров и адекватен? Я напоминаю для тех, кто впервые это читают. Читают новую главу из настоящего времени, пропуская прошлые отрывки, но, может, читатели и к ним вернутся, если захотят узнать о том, что мне хочется стереть. Нет, разрезать. Главу спустя четыре долгих года, которые стали не адом, а раем. Спасибо тебе, Мила. Сейчас две тысячи четырнадцатый год. Мы больше не живем в Торонто, он перестал быть городом, где сбывались наши с тобою мечты, общие мечты, которые мы загадывали на каждое Рождество, сжигая желание вместе с бумажкой. Русская традиция никуда от нас не делась, а глубоко приелась и вылезала наружу в конце каждого года. Эти строки даются очень тяжело – мыслей много, но, чтобы их правильно описать, приходится думать слишком долго. Связывать разные куски жизни не так просто, как может показаться на первый взгляд. Надо уловить ту ниточку и тот момент, который ты хочешь описать, при этом не применив художественных средств, чтобы хоть как-то, но превознести их. И подчинительный союз «который» меня тоже порядком достал, но без него тоже нельзя обойтись. Я начну историю вновь с две тысячи одиннадцатого года. Спустя год после той главной истории, описанной в первой части. Я начну с самого сложного периода с моей малышкой, а закончу тем, что происходит сейчас, переписав заново последнюю главу, которую не могу сжечь, как Гоголь это сделал со вторым томом «Мертвых душ». Это тоже воспоминания, но превращать их в обгоревшие страницы я не намерен. Запах гари – это запах прошлого, но легче не станет. Комната будет наполнена дымом, обгоревшими кусками, запахом – легкость не прискачет, как принц на коне. Наоборот, появится желание вернуть то время, когда ты только поджигал отдельные листочки, подносил зажигалку к кончику и смотрел, как твоя рука держит горящую блокнотную страницу, стирая с земли твои мысли, написанные каллиграфическим почерком, но уже не черной ручкой, как раньше, а зеленой. Зеленый – цвет лета, очертание чего-то яркого, нового и творческого. Раньше, любя черный цвет, я не понимал, что он поглощает свет, завершает на себе всю цветовую гамму. Я привык жить в очертании всего темного и не подвластного белому. Тому, который противостоит мгле; тому, с которого начинается палитра красок, который разбавляет все, что только можно, делая лаконичнее и нежнее. Заставляя чувствовать. Мы отошли от темы, лишь кратко затронув то, что поменялось в моей жизни. ___

- хлюпать по полу босыми ногами – Бекки. - здравствуйте, что вас снова привело ко мне? - я начал вспоминать ее фиалково – голубые глаза.

Покидая город, в котором ты прожил больше пяти лет, ты не чувствовал сожаления или утраты. Ты не стремился делать последние фотографии на память, бежать прощаться с соседями или вспоминать все моменты – что за бред? Когда город не приносит тебе спокойствия – это не город, это лишь место, где ты просто гибнешь. В этом месте нет ничего яркого, нет цели продолжать творить и мечтать. В моем случае это был город грехов и гибели. Город, на который я теперь буду смотреть с физической карты, но никак больше не вернусь сюда. Я любил Канаду, любил ее природу, ее большие мегаполисы и «зеленую зону», в которой нет признаков ничего гигантского, слишком громкого. Там рай и тишина – только вы вдвоем, ваши одни мысли на двоих, одна кружка с латте. Тогда еще был этот напиток. А потом камин и одна книжка, которую будешь читать именно ты, а ее обнимать со спины, положив свою голову ей на плечо. Она будет смеяться, а ты продолжать читать и щекотать ее кончиком носа. Рай – одна семья, одни отношения и любовь, которую вы считали такой неземной. Но она же такой и осталась – небесной, только жестокой. Прогулки по паркам, путешествия из одного города в другой, посещения разных музеев, галерей – вдвоем же. Торонто – город с уникальными парками и архитектурой, знаменитыми зданиями и множеством Голливудских киноактеров, но не наш город. Оставив его за спиной, мы направились в Питтсбург через Ниагару. Посетить Америку - это тоже была ее идея, хоть я и не хотел этого делать. Слишком долго, да и осенью это делать нелегко, но она очень хотела. Когда один чего-то хочет, второй тоже должен захотеть. ___

- значит, вы все-таки посетили Америку? - да, но это было не так уж плохо, как мне казалось сначала. - что же заставило поменять ваше мнение? - мы посетили благотворительный концерт.

«Помощь детям», – черт возьми, я и не думал, что она мечтает об этом. Я не мог представить, что она запланировала эту поездку лишь для того, чтобы помочь тем, у кого никого нет. Я почувствовал себя тварью, которая могла сорвать все ее планы и не увидеть, как она, стоя на коленях, со слезами на глазах, пытается не обнять ребенка. Пытается не прижать его к своему сердцу, которое просто остановилось в тот момент. Перестало качать кровь, а слезы просто лились градом. И я готов поклясться, что я бы упал там, рядом с ней, на эту мокрую траву, поднял голову вверх и спросил у неба: «За что, скажи?» Она продолжала стоять на коленях, ее джинсы давно стали мокрыми, как и одежда из-за собственных горьких слез, а я стоял рядом, не решаясь к ней подойти и поднять. Не решался стать в этот момент ей ненавистным. Я бы не смог, правда. А где-то поблизости играли дети, маленькие детишки, лет так по пять – шесть, которые уголком глаз замечали нашу пару, но не решались подойти. Нет, не из-за того, что мы так странно выглядели, а из-за того, что им такого делать нельзя. Этим людям как и мы, так и другие, должны только перечислить деньги, отдать или купить какие-либо необходимые вещи и посмотреть концерт. Увидеть или их танцы, или то, как они читают стихотворения, изредка спотыкаясь и молясь, чтобы им кто-нибудь помог со стороны, но эти маленькие глазки всегда были направлены на людей. На таких больших, красиво одетых и с застывшими слезами в глазах, которые так же пристально смотрели на них, пытаясь сделать так, чтобы ни одна слеза не упала на землю. И в этот момент я понял окончательно: у нас должен быть ребенок. Именно в эту минуту я стал любить ее мучительно больно, так сильно и необъятно, что готов был убить всех, кто хоть пальцем ее тронет. ___

- зачем вы это сказали? чтобы просто уменьшить ее боль? - не говорите так. - а как по-другому, ведь до этого вы не хотели ребенка. - я хотел любить еще кого-то так же сильно, как и ее.

Уменьшить ее боль в тот момент я бы никак не смог. Не смог бы произнести такие слова, тогда они показались бы грубыми и черствыми, она все поняла бы и без слов, стоило ей лишь повернуться и увидеть мое лицо. У меня не было слез, сплетенных рук в волосах, нет – это лишь малость того, что я бы сделал в тот момент. Я сделал другое – поднял ее с земли, взял на руки, и мы уехали из Питтсбурга, уехали так далеко, что были уверены: Северная Америка – это не наш дом. Сейчас я говорю ни как о стране, а как о континенте. Мы должны поменять страну, мы должны поменять город и мысли. Мы должны стать другими. Любить и хотеть ребенка нельзя специально. Хотеть мучительно – это бред, но любить – счастье для матери.