- вы принесли то, что я просил? - зачем вам?
Я принес ему распечатку своей статьи, которую только недавно закончил. Без лишних слов он взял ее в руки, сразу начав читать конец. Ему не нужно было начало. Он не хотел знать того, что творится на первых страницах, в первых словах, потому что он все знает от меня. Каждую мысль написанного. Значение каждого предложения - блокнот - записи. Его записи разными чернилами капиллярной ручки. Нет, ни шариковой, нет, ни гелиевой. Жестом показав мне, чтобы я сел, пока он вчитывается в мою работу, которую я писал в течение четырех лет. Четыре года, чтобы завершить один маленький текст на три вордовских листа. Сорок шесть месяцев, чтобы донести до читателя ту основную мысль, ту жизнь и ту ситуацию – конец его первой истории. Конец первой линии судьбы главного героя. Наблюдая за глазами психолога, я мысленно пробегался по тексту, опять вспоминая некоторые слова, которые давили где-то в ногах. Нет, ни в груди, нет, ни в сердце – там нет уже места. Будто растянулась мышца, и ты не можешь сделать лишнего, но необходимого движения. Приходится делать перерывы между шагами, так и в словах. Моих словах, но о его жизни – моего придуманного героя, в моей придуманной жизнью статьи. "Я всегда наблюдал за собой в зеркало. И всегда видел, как сзади меня разбивается музыкальный инструмент. Музыка никак не хочет останавливаться, хоть нет никого на месте играющего", - текст от первого лица. Текст о человеке, который живет тремя жизнями, не зная, какую надо выбрать дорожку. Три листа - три пути. И не спрашивай, почему у него их три. Нет, не говори, что он похож на героя произведения «Преступление и наказание». Нет, не надо искать ассоциаций с ним. Так получилось, что всего лишь три линии на руке, из которых одна прекратила свое продвижение в будущее. Маленькие абзацы носят разные мысли, которые лучше усваиваются человеком, давая пищу для ума. Небольшие предложения служат защитой для чего-то более эмоционального. Ты произносишь их медленно, а потом печатаешь на компьютере, перечитывая несколько раз. Не загромождаешь свои мысли большим количеством слов, а подталкиваешь читателя к конечному итогу. К тому, к чему тебе хотелось прийти. В статье мысли о «ней». Ситуации о «ней», но образ выдуманного героя на месте моего. Не хочу, чтобы хоть здесь было опять-таки так больно, что приходилось вставать ночами и записывать неразборчивые фразы в блокнот. ___- сегодня последнее наше занятие. - с чего вы так решили, доктор?
Вы сказали, что скоро закончится наша терапия. Вы произнесли это тихо, еле слышно, что прекращаете влезать в мой мозг, ворошить внутри все мои memories. Старая привычка произносить самые ненавистные слова на другом языке. Смотрится совсем по-другому, будто это не то слово, которое причиняет мне, да и, в общем, людям неудобство. Защитная реакция организма, когда он не хочет что-то вспоминать. Защитная реакция мозга на изношенные им же слова. Это как дневник, который вы писали с детства. Множество исписанных страниц, которые были о реальной жизни. Прожитый день, записанный на желтых страницах блокнота. Отдельные фразы, которые стоят дорогого. Мы обращаемся к ним лишь тогда, когда хотим окунуться в тот омут с головой, чтобы прекратить жить настоящим. Временно прекратить свое существование в new world.Дневник - человек, который знает больше, чем твой мозг. Дневник – испорченный внутренними болезнями, уничтожающийся горящими спичками.
___ Ваши жесты, ваша мимика, когда были произнесены эти три слова: "Мы заканчиваем уничтожать". Это невербальное общение приводило меня в ярость, потому что вы на протяжении этого периода говорили слишком мало. Все было настолько медленно, спокойно, слишком разрушительно - сложно осознать, что мне помогало такое общение с вами, доктор. За все время моего посещения вы не слишком часто окликались на мои вопросы, лишь сами их задавали, продолжая что-то записывать в итак исписанный вдоль и поперек блокнот. Он кишит синими чернилами. Он кишит зачеркнутыми фразами, когда я что-то повторял дважды, как бы пробуя на вкус первое значение моих слов. Маленьким почерком, где в словах скрывается моя история болезни, которую перенесли из головы человека на бумагу. На белую, может, немного желтоватую бумагу, которая чаще всего используется для рисования. Его будут перечитывать, а в конце вы скажете мне: кто я? Вы будете пересматривать эти десятки страниц. Я уверен, что их не меньше двадцати. Перед тем, как вынести вердикт, будете смотреть своими глазами в мои черные, опять-таки прожигая взглядом, при этом не делая ничего особенного для этого. Я буду тихо слушать, чтобы уловить каждый звук произношения, при этом больше не убивая себя. Я буду спокойно загибать пальцы на правой руке, считая, сколько раз мне сказали, болен ли я или все-таки здоров. Вы предложили мне сходить в магазин и купить пазлы. Желательно, около тысячи штук. Это примерно столько же, сколько времени прошло с "ее" смерти. Не забудьте, я никогда не называю "ее" имени. Выбрасывая из коробки все эти маленькие штучки, я должен был в день собирать ровно сто штук. Именно столько времени мы говорим с психологом о "ней". Именно столько минут дважды в неделю я переживаю, опять припоминая все новые и новые подробности. По кусочкам, по отдельным фрагментам времени, я складываю все в целую картину. Я ни разу не пробовал соврать ему. Я ни разу не пробовал перевести тему разговора в другое русло, чтобы как можно скорее закончить то, что мне дико неприятно, но его молчание все время заставляло открываться все больше. Получались эти движения непроизвольно, когда слова сами по себе открывали душу, выворачивая ее наружу. Я не мог ему сказать о ложных эпизодах, эмоциях, которые я на самом деле испытывал. Не было ощущения, что все это безнадежно - говорить правду. Его молчание давало мне цель раскрываться с каждым разом все больше и больше. Его пишущая рука заставляла меня смотреть в окно или закрывать глаза, представляя будущее, которого я раньше боялся. Мне кажется, что я остановился в развитии. Остался в том возрасте и с той жизненной целью, когда жена была еще жива. Перестало существовать чувство - продолжать действовать; продолжать оставаться хладнокровным. ___- расскажете мне ваш самый любимый момент из книги? - доктор, я сказал там: «Люблю тебя».
Я с детства любил музыку. Я с детства любил наблюдать, как мама садилась за пианино и начинала играть, при этом искренне улыбаясь. Мне это нравилось до шестнадцати лет, а потом – пропасть. Ее не стало, как и звуков плавной и тихой музыки. Как ободряющих и ласкающих слух слов. Нежных объятий – потонуло. До «нее». До того, как она не спасла адскую жизнь подростка, войдя в нее. «Люблю», - слишком громко, аж уши хотелось закрывать. «Люблю», - слишком тихо, стоя около памятника. «Люблю», - Бекка. У меня плохое чередуется вместе с хорошим, но все равно темное всегда впереди, а то - светлое - прицепной вагон, который лишь изредка уходит в путь. Как бесплатное дополнение самого человека, чтобы он хоть как поменялся, но он продолжает оставаться лишь частью чего-то. Не забудь мои короткие предложения, которые чередуются короткими вопросами. Это смесь повествования. Смесь моей речи. ___ Почему я себя чувствую сумасшедшим? Почему? Почему? Хватит быть почемучкой. Взять и зажать уши руками, закрыть глаза, но, черт побери, почему образы не убегают? Почему они идут подле и смеются. Я не могу. Почему. Не могу.- скажите, что еще надо делать? - только не молчите.
Прошлое. Прошлое. Умирает. Умирает. Последние о нем слова. Молчание. Молчание, которое хочется порвать на отдельные куски нити, но оно невидимое. Оно неодушевленное, лишь отражается в деревянных дверях гостиной, которые прострелены травматическими железными пулями. Этот предмет интерьера стоит около входной двери и ждет, когда его выбросят, а на нем лишь круглые отверстия от выстрелов, когда я себя успокаивал. Этот пистолет мне она подарила. Она. Она подарила. Успокаивал. Успокаивал, стараясь свести себя с ума, пока нет никого рядом со мной, чтобы не видеть этого приступа безрассудства. Ты спросишь, что со мной случилось? Четыре года. Сорок восемь месяцев и четыре сезона, которых было всего шестнадцать за все это время, пока ее не было рядом со мной. Нет, все хорошо. Мне стало легче, когда я отбросил железный корпус куда-то под кресло, садясь за письменный стол, и начиная что-то писать в ноутбуке. Я так и не закончил ту статью, которую начал четыре года назад. Но появилась первая цель в новой жизни - закончить и сохранить отрывок. ___ Психолог сказал, что надо самому ставить точку в этой ситуации. Он сказал, что я сам должен написать эпилог этой истории. Изложить окончательные мысли на желтую для эскизов бумагу, потому что там красивее смотрятся "больные" слова. Он впервые со мной разговаривал, а не только кивал - махал головой, как однородное действие. С нашей первой встречи он изменился так же, как и я.- я прочитал вашу книгу. - и как вам? - меня удивила лишь последняя фраза.
- скажите. - "Я ни слышал, когда звонил телефон, я не мог взять трубку, не предполагая, что через несколько мгновений весь мир будет знать, что это сообщение могло спасти мне жизнь". Торонто. Канада. 31.08. - Бекка, - пять букв. - Папуль, а я сегодня на фигурное катание записалась, - голова опускается вниз, - ты не будешь против? Я не буду против, я не буду возражать, лишь смотреть. Как жизнь становится другой. Смотреть, как с тобой «она» в образе дочери. ___ Мой эпилог стоил десяти листов, а конца не видно. Но я хочу, чтобы вы поняли, что эта книга была изложением реальной ситуации. Я хочу, чтобы вы знали, как звали мою жену на самом деле, и когда она погибла. Ей было двадцать, и вы узнали это в книге, которую прочитали. Я начал ее писать в день ее смерти и закончил в тот же день, но спустя четыре года. Эпилогом было рассказано будущее, которое еще не начало реализовываться, но это обязательно произойдет. Жизнь пошла по третьему пути, не зная, что ждет впереди. Но мне хочется лишь узнать, почему я замираю при виде разлетающихся по полу клавиш от пианино. Мила. Мила. 1990 - 2010. Где-то между добром и злом есть сад, я буду ждать тебя там. (с)