Под властью кинжала

— Вот мы и прибыли! — прозвенел безумно-веселый голос Румпельштильцхена, когда последний выскочил из серебристо-фиолетовых волн магии, открывшей портал. Пока он сопровождал остальных, выходивших из портала, который пронесся через время и пространство, казалось, что его сапоги с серебряными пряжками едва касаются грязной, влажной земли. Коричневая вязкая грязь мешала продвигаться, и люди с трудом выбирались из портала, хотя сам Темный ступал до невозможности легко. Все три человека, тяжело дыша, шатаясь, вывалились в поле, едва только магия нехотя выпустила их из своих зловещих когтей. Широко раскрытыми глазами они поглядывали друг на друга, потрясенные мощью волшебства, в одно мгновение перебросившего их на многие мили вперед. Конечно, это сэкономило время, но едва ли можно было назвать путешествие приятным. Магия плотно обвивалась вокруг их тел, словно маленькие волосатые паучки, ощупывающие свою жертву. Людей несло, как клочки тумана порывами ветра, и только сейчас они вновь чувствовали себя существами из плоти и крови. Изматывающее испытание, если не сказать больше. — Двигайтесь вперед, — нетерпеливо пояснял Румпельштильцхен, указывая направление через мерцающую завесу дождя, прочь от фиолетового сияния портала. — Чем больше двигаетесь, тем быстрее пройдет головокружение от перемещения. И поспешите — будете болтаться около портала, он отхватит вам руку по закрытии, — радостно прибавил он, не в силах стереть зловещую ухмылку со своей физиономии. Лошади, перенесенные через время и пространство, оставляли отпечатки на мокрой, стоптанной траве, пугливо отшатывались от портала, становясь на дыбы. Дыхание с шумом вырывалось, чуть ли не било струйками из раздувающихся ноздрей животных; глаза панически расширились, пока лошади отчаянно старались отдалиться, насколько это возможно, от цветного волшебного круга. Унылый, моросящий дождь накрапывал во всем маленьком государстве лавочников и торговцев, которое богатый король Морис взрастил на здешней земле; в небе громоздились серые тучи. Река, протекавшая в этой стране, своим серебристым изгибом уходила в открытый, опасный океан, и устроившееся рядом королевство казалось странным и причудливым островком жизни. И поскольку море порой сулило погибель, торговцы и ремесленники всегда заранее готовили себе безопасный проход, прежде чем совершить трудное путешествие в океан. Юной мечтательнице Белль всегда виделись заманчивыми эти походы моряков и торговцев в далекие края, откуда они привозили товары. Своими грубыми голосами эти люди распевали вульгарные песенки, рассказывали увлекательные истории о дальних странах и диких зверях, которые там водятся, воспламеняя воображение Белль, побуждая ее мечтать о приключениях. Когда-то сбежать — пусть даже на несколько часов — из-под неусыпного контроля Сары, выскользнуть из дворца, и побывать на пристани было подобно исполнившейся мечте. Но сейчас красавица опасалась, что там все разрушено, и едва ли кто-либо из моряков, отчаливших в океан, осмеливается даже подплыть поближе. Открытые земли, окружавшие королевство, обыкновенно были цветущей равниной, которую засеивали золотой пшеницей, зерном и овощными культурами — их охотно раскупали проходившие мимо каравеллы и военные корабли. Летом и осенью владения вассалов ломились от провизии, довольные горожане и рабочий люд жили в свое удовольствие и процветали под сенью своего маленького королевства. Летние ароматы мешались с запахами свежеиспеченного хлеба и собираемых плодов там, где когда-то был лес — он пошел на постройку домов и мебели, чтобы продавать ее в дальние страны. Думая обо всем этом, Белль с неподдельным смятением осознала, что дворец, в котором она выросла, сейчас казался ей чуждым призраком той жизни, которую она когда-то вела. А ее родное королевство выглядело так, будто постоянная, длившаяся годами, гибель жителей поставила его на грань полного разрушения. С земли еще не сошли свежие шрамы войны, свидетельствовавшие о совсем недавних смертельных битвах. Большие куски дерева — вот и все, что осталось от примитивных осадных орудий огров, угрожавших желанным укреплениям. Разрушенные катапульты и баллисты одиноко валялись на поле боя или были установлены на земле как зловещие доказательства беды, постигшей королевство. Вперемешку лежали колеса, перевернутые и сожженные тележки, оружие, блестевшее в лучах солнца, словно надгробные памятники, лишенные эпитафий, но красноречиво отмеченные кровью и вмятинами. Ничто, кроме звуков уныло накрапывавшего дождя, не нарушало жуткой тишины широко раскинувшегося поля битвы. Словно мертвые спали, и страшно было нарушить их сон. В сером небе кружились птицы-падальщики, будто выискивая еще какой-нибудь заброшенный труп, чтобы устроить над ним жадное пиршество. Сам город напоминал о чьем-то изможденном теле, высушенном чуть ли не до кожи. Цветущий вид сменился запустением и разрухой. Остатки каменных стен лежали в больших кучах щебня, будто чей-то огромный коготь расковырял укрепления. Дома на окраине города были разграблены и разрушены огнем. Даже в стенах древнего замка, чьи остроконечные башни возвышались над городом, остались дыры от камней, зиявшие, подобно чьим-то украдкой следящим очам. Белль не смогла сдержать болезненного вздоха, глядя на то, как близок был ее родной очаг к окончательной погибели. Пожалуй, как предположила она, не так уж и скверно поступил Румпельштильцхен, безжалостно истребив огров. — Огры чуть было не взяли приступом стены и были уже близки к победе, — мрачно поведал Гастон, пока они стоически перебирались через грязь. Он глубже надвинул капюшон серого непромокаемого плаща на свою голову и фыркнул, так как капли дождя попали ему в ноздри. Внезапно его рука опустилась на плечо Белль — в спокойном, почти нежном касании, а губы изогнула очаровательная улыбка: — Но тут ты спасла нас, Белль. Взволнованной девушке стоило немалого труда не хмуриться, но его руку с плеча она не убрала. И не сводила глаз с тропинки, которую они прокладывали по грязи. — Гастон, я ничего не сделала. Это Румпельштильцхен вызволил нас из хватки огров. Без него нам было бы некуда возвращаться. — А разве твое чудовище сделало бы это, озаботилось бы, если бы не ты? — отпарировал Гастон. Он даже приподнял бровь с вялым любопытством, хотя замечание было правильное. — Н-нет, — неуверенно призналась Белль, сжав губы в тонкую розовую линию, и обошла мутную лужу воды, окрашенной ржавчиной. — Но все равно, это не моя заслуга. — Ох, хватит говорить об ужасах, о войне и смерти, — втиснулась между ними пухлая Сара, добросовестно исполняя долг компаньонки, присматривавшей за своей подопечной. Чопорно ступая по мокрой земле, она подняла над головой синий зонтик, одной своей крепкой рукой придерживая серебристое платье. Королевским взглядом Сара окинула всю компанию, высоко вздернув подбородок; ее щеки алели от напряжения, с которым служанке приходилось перебираться через грязь и слякоть. На Белль и Гастона Сара смотрела с добрым оживлением, к которому примешивалась толика упрека. — Как по мне, вы должны обсуждать планы на свадьбу. Белль невольно нахмурилась, понимая, что сейчас ее дорогая подруга может рассердиться, но все же сказала: — Прежде чем начать думать об этом, надо многое сделать. Надо отстроить королевство, лавки, фермы, дома, привести в порядок жизнь людей! Рыцарь решительно покачал головой, адресуя это Саре, и, к удивлению своей нареченной, согласился с ней: — Белль права. Пока все в руинах, не дело планировать свадьбу. Изумленная его поддержкой, красавица тепло улыбнулась и игриво толкнула свою компаньонку локтем: — Видите, Сара, даже Гастон против. — Эх, молодежь, — укоризненно заметила старая служанка и с усмешкой возглавила процессию, когда они приблизились к пострадавшим в ходе сражений воротам города. Ворота, когда-то представлявшие собой величественное зрелище, теперь выглядели побитыми и поцарапанными. Куски дерева были выломаны напрочь, виднелись следы лезвий, вмятины от тарана — словно тут орудовала тысяча безумных дровосеков. Внушительно выглядели лишь кованые крепления на воротах. Когда они вошли, Белль, к своему удивлению, обнаружила на улицах больше людей, чем ожидала увидеть. Люди, которых огры выгнали из домов и оставили без крова, бродили по городу в слабом рассветном сиянии, словно неупокоенные души умерших. Отовсюду смотрели запавшие, полные безнадежности глаза; лохмотья кое-как прикрывали худые тела. Слишком давно люди привыкли к тому, что огры грабят их. Кто-то забылся сном на улице, кто-то неуклюже ходил туда-сюда, пусто глядя вокруг, как ходячий мертвец. Белль казалось, что весь город находится в состоянии потрясения и никак не уразумеет, что огры больше не хозяйничают здесь и навеки изгнаны из королевства. Всякая мысль о том, чтобы незаметно пробраться во дворец, была отброшена, как только вся компания вместе с лошадьми очутилась на мокрых от дождя, покрытых крупным булыжником улицах. В толпе нарастали разговоры, словно в небе начинал потихоньку рокотать гром, пока закутанные в плащи незнакомцы пересекали узкие улочки. Чтобы стать незаметным среди этих несчастных, очевидно, требовалось стать невидимкой. Чья-то грязная рука высунулась из толпы, и Белль мгновенно поняла, что она указывает на военного коня Гастона и послушного, милого Филиппа, который возил на себе принцессу еще с детских лет. — Принцесса Белль! — прозвучал голос одного из оборванных людей, будто пробуждая от сна. Белль поежилась, но продолжала идти вперед. Крик этот распространился вокруг, как пожар в засуху. Мысль, даже мечта о принцессе, которая возвращается, чтобы вдохнуть бодрость в свой народ, заставила кровь быстрее бежать по жилам. Люди выползали из хижин, обветшалых хибарок, даже из-под грязных одеял, и имя Белль зазвучало, как военный призыв, посреди угрюмого утра, перебивая шум дождя. Раненые, искалеченные люди в жалких отрепьях, пропитанных кровью, поднимали свои костыли к небу, радовались голодающие, чьи кости можно было пересчитать под грязной кожей. — Как тонко осуществляется ваш план, — сардонически заметил Румпельштильцхен, надвигая капюшон глубже, чтобы скрыть свое чешуйчатое лицо. Гастон бросил на замыкавшего процессию Темного горящий ненавистью взгляд. — Следи за своим языком, чудовище, — свирепо прорычав эти слова, он придвинулся поближе к Белль, в то время как шум и крики все нарастали. Осмотрительный рыцарь нашарил под плащом рукоять меча — на всякий случай. Быстро вставая рядом с Белль, он мотнул головой в сторону сутулившегося Румпельштильцхена: — Знаешь, тебе следовало бы требовать от него больше уважения, — Гастон проговорил это с заметной неприязнью к Темному и стиснул челюсти. Белль сжала кулаки под своим зеленым с золотом плащом, прикусила язык и заставила себя промолчать и не грубить нареченному. Он не переставал называть Рума чудовищем и бросал на него ненавидящие взгляды, демонстрируя, как ему омерзителен Темный. Но сейчас, посреди улицы, когда горожане восторженно выкрикивали их имена, было не место и не время упрекать рыцаря. Ей не хотелось портить царившее вокруг радостное настроение. К тому времени, как они, шагая по мокрым мостовым и различным улочкам, добрались до дворца, не пощаженного войной, крики превратились в рев восторга. Люди сгрудились на замусоренных улицах, махали цветными и покрытыми пятнами крови платками, выкрикивая добрые пожелания вернувшимся принцессе и рыцарю. Если король разрешил любимой дочери приехать домой — значит, и вправду наступил мир! Прождав время, показавшееся Белль вечностью под оглушительные восторги толпы, которых она, по ее собственному твердому убеждению, не заслуживала, вся процессия, наконец, сделала последний шаг к дворцу, который война не обошла стороной. Перед ними высились огромные черные железные ворота, которые в прошлом редко бывали закрытыми. Теперь же отряд часовых стоял на их страже. Позади множество людей в лохмотьях, к которым добавились и богато одетые, провожало Гастона и Белль радостными криками, провозглашая их имена. Обоих в народе любили — Гастона за красоту и умение обращаться с оружием, а Белль за женственное очарование и добрый нрав. Часовые встали по струнке, как только четверка приблизилась. Резко отсалютовав, они поспешно открыли толстые, хорошо смазанные маслом ворота и переправили всю компанию в каменный двор замка. Те, кто бежал из разоренных деревень, побывал на краю гибели, лишился домов — все они заполонили двор, с любопытством глядя на вновь прибывших, желая им всего наилучшего. Приветственные крики доносились не только из толпы, но и от стражников, которые в восторге молотили древками копий по своим щитам. У двойных дверей дворца, украшенных изящной резьбой, стоял полный господин, укутанный в богатый мех горностая и шерсть, окруженный стражей и придворными. Тишина воцарилась вокруг, когда богато одетый человек взглянул на вновь прибывших. Щурясь, он смотрел сквозь завесу дождя так, словно хотел убедиться, не обманывают ли его эти приветственные возгласы. Белль медленно стянула капюшон с головы. На ее лице, так похожем на материнское, сияла теплая улыбка. — Правда ли это? — глаза тучного господина заблестели радостью. Его щеки и живот под великолепным красным поясом и темно-красной мантией всколыхнулись, когда он, позабыв обо всем, поспешил встретить свою дочь под струями дождя. — Это моя Белль вернулась домой? Улыбка осветила лицо красавицы, и на мгновение показалось, будто серые клочья туч на небе рассеялись. — Папа! — счастливо вскричала Белль. Шлепая по мокрым плитам, они приблизились друг к другу, охваченные радостью встречи после долгой разлуки. Для Белль отец был единственным родным человеком в мире, и она отчаянно скучала по нему в своем изгнании. От него пахло пряностями, и это возвращало Белль назад в те времена, когда она еще была веселой девчонкой, любившей сидеть у отца на коленях. — Девочка моя! — Морис покрепче прижал к себе дочь, гладя ее по влажным рыжевато-каштановым волосам. Никакой дождь не мог скрыть сияние слез, струившихся по его толстым щекам. Сзади послышался сердечный, грубоватый смех Гастона, отвесившего Морису рыцарский поклон. — Мой король, я поклялся привезти вашу дочь, в безопасное место, и я это сделал. — Да, — широко улыбнулся Морис и гордо добавил: — И сейчас, когда королевство вне угрозы, а моя дочь снова дома, настало время отстраивать дома и благоустраивать жизнь народа! Оборванные люди, заполонившие мокрый двор, отозвались такими громкими криками радости, что те, казалось, затряслись сами стены замка, поврежденного войной. Надежда пришла к ним вместе с вернувшейся принцессой, а трудом и стараниями народа королевство вновь станет процветающим и богатым. — Мой король, ваша дочь вернулась не одна. Она привезла с собой существо, спасшее нашу страну! — со злой улыбкой объявил Гастон, и теперь его смех прозвучал хрипло и неприятно. Жестокость, промелькнувшая в его чертах, поселила тревогу в сердце Белль. Он сделает это сейчас? Откроет ее тайну? Улыбка сползла с лица красавицы при словах рыцаря, ледяной комок свернулся в животе. Белль уже рассчитала ранее, как мягко подготовит отца ко встрече с Румпельштильцхеном, а теперь… Позвякивая кольчугой, Гастон чванной походкой обошел невысокую, сгорбившуюся фигурку, сделал широкий и насмешливый жест, словно призывая к любопытству зрителей - мол, обратите внимание на это костлявое, закутанное в плащ существо! — Вот кто на самом деле спас нас от жизни в рабстве у огров. Смотрите, вот оно — чудовище! — с этими словами рыцарь сдернул капюшон с головы Темного. Почти одновременно толпа охнула от испуга. — Что это такое? — выкрикнул кто-то. Раздался пронзительный взвизг: — Демон! Адское отродье! — Схватите его кто-нибудь! — Уберите его отсюда! — Что это за человек? Стражники в беспокойстве схватились за свое потрепанное оружие, горожане в ужасе показывали пальцами на серо-золотую кожу невиданного создания, и даже сам король в изумлении отпрянул назад, глядя на того, кто совсем не походил на человека. Дождь ручейками стекал со всклокоченных, тусклых волос Румпельштильцхена, придавая еще больше блеска чешуйкам на его лице. Если представление Гастона и задело его, это никак не отразилось в чертах монстра — он все так же улыбался уверенной, хитрой улыбкой, внушавшей тревогу. Морис смотрел на Темного с нескрываемым страхом и отвращением: — Что это? Белль сузила глаза, с неприязнью глядя на своего жениха. Как он мог так поступить? — Папа, — успокаивающе, мягко заговорила она, гладя отца по заскорузлым, грубым рукам, покрытым старческими пятнами, — все хорошо, он не причинит никому вреда. — Уберите его отсюда, — резко ответил Морис, стараясь преодолеть страх, волной нахлынувший на него. Запахнувшись в свою влажноватую от дождя мантию, король сурово посмотрел на ухмыляющегося, невозмутимого монстра. — Я не хочу это видеть. Мне это не нравится. Оборванная толпа зашевелилась, кивая в знак одобрения. У красавицы вырвался раздосадованный вздох. Если бы только Гастон не искал возможности отомстить Темному, если бы люди не реагировали всякий раз на появление Румпельштильцхена, словно неразумные дикари! — Рум, подожди, пожалуйста, в библиотеке, — Белль призвала на помощь все спокойствие, какое у нее имелось, хотя ее состояние было далеко от хладнокровного. Ярость, обращенная против Гастона и соплеменников, сверкала в ее глазах, как отблески пламени. Героическим усилием воли Белль поборола искушение нащупать под слоями одежды кинжал, чтобы чувствовать себя увереннее. — Да, госпожа, — Румпельштильцхен отвесил глубокий поклон. Горожане пораженно выдохнули, когда фиолетовая дымка окутала странное чешуйчатое создание, и оно куда-то подевалось. Только что Темный был здесь — и вот его уже нет, только в посвежевшем после дождя воздухе тянет слабым, неприятным запахом магии. Что за заблудшее чудовище сумела поймать их прекрасная принцесса?.. — Ты не должен был поступать так жестоко, Гастон, — тихо, с упреком проговорила Белль; в ее сапфировых глазах горела еле сдерживаемая ярость. Грубый рыцарь поклонился, словно передразнивая Темного. — Я лишь отдал ему честь, которой он заслуживал за спасение нашего народа. Прежде чем Белль могла взорваться и наговорить острых, жалящих слов, дипломатично вмешался Морис, не желая портить такой момент. Слабая, вымученная улыбка проскользнула по его полному лицу, пока он пытался увести дочь вглубь поврежденной войной цитадели. — Давай сейчас забудем об этом чудовище. У нас столько дел — предстоит нанять работников, купить съестных припасов, и, конечно же, отпраздновать победу и твое возвращение. Белль подавила ярость, но была намерена поспорить с отцом — конечно, не сейчас, не на виду у горожан. Послушно кивнув, прикусив язык, девушка позволила отцу увести себя во дворец. Но прежде, повинуясь порыву, красавица подняла голову, стараясь разглядеть сквозь пелену дождя большие окна, которые не затронула осада. Темный стоял у окна, глядя вниз, сжав губы в тонкую линию и скрестив руки на груди; что-то инстинктивно подсказало Белль, что, хотя он не показал своих чувств на людях, Румпельштильцхену было крайне неприятно то, как его выставили на посмешище. Его ониксовые глаза проследили за тем, как девушка скрылась в цитадели, но даже тогда она чувствовала его присутствие — кинжал нагрелся на груди. Нет, пылко пообещала себе Белль, вступая под теплый кров, что бы ни предполагал отец, она не намерена «забыть об этом чудовище».

***

— Нет, и еще раз нет, Белль! — взволнованный, Морис ударил мясистым кулаком по красиво украшенному столу, стоявшему в комнате, где обычно собирался военный совет. — После всего, что ты рассказала о так называемом «Темном», я не позволю этому находиться близко к тебе или кому-либо еще во дворце! — гневно прорычал король, его ноздри раздувались. Единственное, о чем она говорила со времени прибытия — это странное создание, которое Белль притащила с собой. Вместо того, чтобы забыть о нем, девушка принялась спорить с отцом — она желала, чтобы существо разместили со всеми удобствами, словно почетного гостя! Белль упрямо сжала челюсти. Ее глаза пылали огнем в полной готовности к битве и не отрывались от отца; она всегда была так же упряма, как покойная мать. — И где же нам его пристроить, папа? Я недостаточно доверяю ему, чтобы поселить вне замка! Он тут же попытается освободиться, и, если он это сделает, это закончится плохо для нас всех, — зловеще предупредила Белль. Конечно же, она рассказала отцу лишь те сведения о Румпельштильцхене, которые не касались слабости Темного, а также ужасных слов, которыми он ей угрожал. Если бы папа полностью был осведомлен об угрозе, он бы велел заковать Рума в кандалы, хотя в этом ничего хорошего не было. Тучный монарх благоразумно прочистил горло, несколько оробев под натиском дочери. Он никогда не умел быть суровым даже с собственной семьей. Полной рукой Морис провел по своей мантии, разглаживая складки. Сейчас все было лучше, чем смотреть в гневные глаза Белль — сейчас, когда Морис сказал: — Я думал, старые темницы в подземелье замка подходят как раз для того, чтобы держать там это. — Папа! — вознегодовала Белль. Она сжала руки в кулачки, жар поднялся в ее сердце, как змея поднимает голову, готовясь укусить напитанными ядом зубами. В течение двух дней она видела, как боязливо смотрят на Темного, как шепчутся о нем, как морщатся от отвращения при его виде. Он спас этих людей, для которых он лишь диковинка и предмет омерзения! — Значит, ты хочешь бросить человека, который спас наше королевство, в темницы, в которые наша семья свыше ста лет даже преступников не заключала? — вскричала Белль, чувствуя, как гнев все сильнее бушует в ее груди. Признаться, темницы были не совсем темницами — они представляли собой обширные пещеры, возникшие под тысячелетним натиском воды в подземелье цитадели. Много лет тому назад там сидели узники, и многие из них погибли — темные зловещие пещеры были такими огромными и содержали такое количество лабиринтов, что заключенные терялись в их глубинах или гибли таинственной смертью, таившейся во мраке. Забытое, жуткое место, куда никто бы не осмелился пойти, и куда вело только три входа. Один путь пришлось бы преодолевать через бушующие воды, бившие о скалы, вершины которых были острее наточенных кинжалов. Другой путь преграждали ржавые решетки, за которые отправляли узников. А третий проход представляла собой тайная дверь где-то в замке, спрятанная за гобеленом. — И что будем делать? — нерешительно промямлил Морис, тяжело поглядывая на дочь. — Если бы Гастон спас нас, ты бы устроил ему торжество, подобающее герою, который возвратился домой, — упорствовала Белль; осознание несправедливости тяготило ее душу. — Ты сравниваешь это существо с Гастоном? — недоуменно нахмурился отец, не веря своим ушам. Сердитый вскрик сорвался с губ Белль. Разъяренная, красавица повернулась на каблуках к выходу. — Он не будет сидеть в подземелье! — решительно объявила она и гордо удалилась прочь. Морис даже подпрыгнул, когда дверь с треском захлопнулась за дочерью. — Ну и девчонка, — устало пробормотал он, проводя рукой по редеющим седым волосам. Несмотря на всю свою любовь к Белль, король не мог не признавать, что она странная девушка — и стала еще более странной, когда дело дошло до защиты этого… монстра… существа или чем бы оно там ни было.

***

И что только на них всех нашло?! Расстроенная, сердитая Белль шла по коридорам дворца, в то время как счастливые слуги при виде ее приседали в реверансе, кланялись с улыбками на лицах, чтобы затем вернуться к своим обязанностям. Они желали ей счастья, иные разражались радостными криками, увидев госпожу, но та не могла ответить столь же весело и чистосердечно. И, хотя некое чувство вины поселилось в сердце Белль из-за того, что она не приветствовала слуг должным образом, мысль о том, что с ее Румом хотят обращаться как с диким, бешеным животным, заставляла ее кровь бурлить от гнева — и ни за что на свете Белль не сумела бы ответить, почему. Она удовольствовалась мыслью о том, что ее угнетает несправедливость всего этого. Он спас королевство, чей народ ответил ему насмешками, отвращением и желанием видеть своего спасителя в клетке, закованным в цепи. Ярость кипела в Белль при воспоминании о том, как на него смотрели и показывали пальцами! Утихомирив свой гнев, побродив вволю по лестницам и великолепным залам, красавица приблизилась к дверям единственного мирного места во всем дворце, ее своеобразного святилища — библиотеки. На вкус Белль, библиотека занимала очень мало пространства — и мало кто из вечно хихикающих фрейлин и придворных стал бы ею интересоваться. Это была самая крошечная комнатка в замке, здесь даже убирали изредка, по большей части предоставляя пыли делать свое дело, придавая библиотеке неряшливый вид. Чувство острейшего разочарования уступило место тихой меланхолии, печальная улыбка тронула губы Белль, рука коснулась холодного дерева ничем не примечательной двери библиотеки. Больше всего Белль скучала в своем изгнании не по вычурной роскоши отцовского дворца, а по этой маленькой комнатке. Именно она и дарила принцессе ощущение дома. Припоминая, как она, бывало, нежилась у окна под теплыми лучами солнца, проникавшими в круглое помещение, Белль думала о тех часах, которые она, забыв обо всем, проводила за чтением. Книг было мало, и те Белль улестила отца приобрести для нее. Красавица вспомнила, как еще юной девочкой пряталась в каком-нибудь укромном месте, страшась, что ее оторвут от драгоценных книжек. А Сара, которая тогда была куда моложе, звала свою хозяйку, чтобы засадить за какое-нибудь занятие, более приличествующее благородной даме. Вздохнув, Белль решительно отмела прочь чудесные воспоминания, однако не могла не усмехнуться, когда вошла в свое святилище и увидела книги на полках. Смотреть на эти тома, подпирающие стены — все равно что встретиться со старыми друзьями. Конечно, комната была неубранной, но Белль не стала бы никого винить за это — все осталось так же, как и до ее отбытия. Самые любимые книжки, как и прежде, лежали на шатком столике, словно ожидая, когда она вновь перевернет их пожелтевшие страницы. — Не решила, для какой еще цели меня приспособить, дорогуша? — лениво прозвенел в воздухе беззаботный фальцет Темного. Монстр устроился на подоконнике, скрестив ноги и прислонившись спиной к затуманенному, покрытому паутиной оконному стеклу. Зловещая искорка промелькнула в его глазах, смотревших на госпожу скорее с выражением послушания, чем с ненавистью, которую он умело подавлял. Пересекая порог, Белль с блаженством вдохнула запах старой бумаги и чернил. Она с шумом захлопнула за собой дверь и ответила: — Пожалуй, нет. Обманчивая мягкость тона едва ли скрадывала гнев девушки. Она подошла к полкам и пробежалась пальцами по пыльным обложкам книг, истрепанным годами и отсутствием починки. — Я решала, где тебе жить, — продолжала красавица, Невеселый сардонический смех слетел с ее искривившихся губ. — Мой отец хочет, чтобы ты оставался в подземелье, но я не позволю, чтобы так случилось. Тебя поселят в комнате, как и любого другого гостя. — Видишь ли, госпожа, я не гость. Я раб. А в подземелье не так уж плохо, — слегка ухмыльнувшись, деликатно разъяснил Румпельштильцхен. Легко поднявшись с места, он сложил свои когтистые пальцы кончиками вместе, словно образуя маленькую небрежную пирамидку. Белль насупилась, но не смогла сдержать любопытства, прозвучавшего в голосе: — Ты так говоришь, словно с удовольствием жил бы в темнице. — Я именно это и предпочел бы, госпожа, — смиренным тоном возразил Румпельштильцхен, потупив взгляд. Изумленная красавица умолкла, повернув голову к монстру, не понимая, как можно хотеть жить в промозглом подземелье. — Но почему же? — Хочу безукоризненно поддерживать свою репутацию, — проказливо захихикал Темный, его глаза блеснули бесовским безумием. Сейчас он выглядел именно чудовищем, каким Гастон его окрестил. — Разве у зверя не должно быть соответствующее логово? Хмурясь, красавица нерешительно кивнула. Она не могла ограничивать его выбор и готова была предоставить Темному относительную свободу, и то, что он сам хотел жить в подземелье, смягчало ее гнев, направленный против отца. — Конечно… если ты так хочешь, я не стану тебя останавливать. Но пещеры огромны, предупреждаю тебя. — А, так даже лучше! — весело вскричал Румпельштильцхен и хлопнул в ладоши, как шаловливое дитя. Белль качнула головой, стремясь согнать улыбку при виде его радости — кому бы еще понравилось поселиться в зловонной темнице? — Хорошо, раз так, я покажу тебе твою комнату. Под замком простирались бесконечные извилистые лабиринты пещер. Ветер просачивался через малейшие щели, и его вой звучал так же жутко, как предсмертные крики тех несчастных узников, что веками находили здесь свой конец, умирая от голода или чего похуже. Тонкие острия сталактитов и сталагмитов росли из пола и потолка, подобно чьим-то смертельно опасным клыкам, ждущим, чтобы в ночи пожрать заблудшую душу. Где-то в глуби пещер тяжело капала вода, и холодный камень превращал этот звук в далекое, тихое эхо. По спине Белль, стоявшей наверху грубо вытесанных из камня ступенек, ведущих вниз, пробежала дрожь. Тусклый, робкий свет не мог рассеять мрак и отбрасывал на ее лицо пляшущие, неверные тени. Дыхание облачком срывалось с губ Белль, показывая, как здесь холодно и сыро. Пожелтевшие кости валялись то там, то тут кучками или поодиночке, прикрытые лохмотьями покойного их обладателя, или выглядывали из какой-нибудь щели. Крупные крысы выныривали из мрака и исчезали там же, их толстые розовые хвосты были гордо приподняты в собственных владениях; от незнакомого света крысы бежали, как от погибели, опасаясь за свои нежные глаза-бусинки. Запах смерти витал в заплесневелом, зловонном воздухе, заставляя Белль дрожать. Ни один человек по своей воле не остался бы в этом кошмарном месте. — Дом, милый дом! — пропел Румпельштильцхен, проворно спустившись по скользким ступенькам. Повернувшись к Белль, он отвесил ей учтивый поклон: — С разрешения госпожи я принесу сюда вещи из своего… прежнего дома. Конечно, даже находясь в плену, он не позволит своим махинациям, которые длились сотни лет, пропасть даром лишь потому, что он, Темный, имел несчастье стать чьим-то рабом. Нужны были заниматься изготовлением зелий, вмешиваться в жизни разных людей, а также продолжать работать над планом будущего освобождения из-под власти госпожи. — Твоего… прежнего дома? — эхом повторила удивленная Белль. Она быстро заморгала, пораженная, словно ударом молнии, этой мыслью. Чувство вины немедленно выросло в сердце и вонзилось в него своими злыми когтями. — Значит, у тебя был свой дом? — тихо спросила девушка. Темный насмешливо фыркнул, но в тени не было видно, как искривилось его лицо. Знала бы Белль, что его убежище — это зловещий замок, высившийся посреди снежных гор. — Разумеется, был! Откровенно говоря, Темный Замок никогда нельзя было назвать родным очагом. Но именно по его коридорам бродил Румпельштильцхен, когда мир в нем не нуждался, а вещи шли своим чередом. Унылое каменное прибежище вдали от алчных глаз и насмешек. — Мне очень жаль, — запинаясь, произнесла Белль; мысленно она искала подходящие слова утешения. — Я никогда даже не думала о том, что у тебя могут быть дом или близкие. Как ужасно с моей стороны не подумать о таких важных вещах! С губ Темного сорвался смешок. — Ты такая странная, дорогуша, пытаешься проявить ко мне доброту, — задумчиво отозвался он. — Но не беспокойся, все важное я могу перенести сюда, и некому скорбеть и заламывать руки из-за моего отсутствия. Никто на белом свете не стал бы жалеть о нем. Только Бэй; но он исчез, оставив своего отца одного в мире, который презирал его вне зависимости от того, кем он был — хромым калекой, как когда-то, или Темным, как сейчас. На мгновение красавице почудилось, что лицо Румпельштильцхена исказилось вполне человеческой болью, но затем Белль отбросила эту глупую мысль. — Ладно, — нерешительно сказала она, поднимаясь по скользким ступенькам, и эхо ее шагов глухо повторялось в подземелье, — устраивайся тогда. Завтра мы займемся делами. Денег было мало, еды тоже. Нужно было помогать раненым, помочь людям налаживать свою жизнь, и сделать многое другое. Белль не доставляло удовольствия повелевать Темным, но не воспользоваться его могуществом, чтобы отстроить разрушенное королевство, было бы преступлением по отношению к ее народу. — Рум, — Белль произнесла его имя мягко, словно загадывала желание. Отчасти она не могла объяснить, почему ей было так приятно говорить его, однако наслаждалась ощущением, как ребенок вкусом конфет. Белль смотрела на древнюю, мощную дверь, не поворачиваясь к Темному — и договорила: — Если хочешь, я всегда могу предоставить тебе комнату наверху. Сказав это, она установила слабо горевший факел в нише, вырезанной в скользком камне, и покинула подземелье. Оставшись в одиночестве, Темный тяжело созерцал закрытую дверь, словно впитывая в себя последние слова своей госпожи. Большее из того, что она говорила и делала, казалось удивительным. Белль действительно поражала его. Она совсем не походила ни на одного из прежних владельцев кинжала. Она могла потребовать, что угодно, или вовсе забыть о существовании Румпельштильцхена — но больше защищала его, чем командовала им. Попроси он — Белль выделила бы ему комнату и принимала бы, как гостя своего дома. Она обращалась с ним, как с любимым рабом, а почему — объяснить Румпельштильцхен не мог. Невольно он слегка улыбнулся, думая о своей странной… удивительной… милой - да, вот подходящее слово, как он сразу отметил про себя — милой госпоже.