Под властью кинжала

Солнце едва окрашивало серый, цвета древесного угля небосвод, когда Белль крадучись оказалась в коридорах дворца. Гобелены, прикрывавшие стены, прятали собой следы урона, нанесенного захватчиками-ограми. Легко и быстро ступая, Белль избегала сонных взглядов слуг — хмурые, унылые, они топали туда-сюда по своим делам, подобно ожившим мертвецам. Иногда слуги лениво замирали на несколько минут, чтобы выполнить ту или иную свою обязанность, однако никто из них не обращал внимания на закутанную в плащ фигуру, которая сквозила по слабо освещенным коридорам, словно парящий призрак. Впервые Белль порадовалась своей привычке вставать задолго до солнца, чтобы выполнить домашние обязанности, как это было в том домике, в изгнании. Ум ее был свеж и ясен в достаточной степени, чтобы подготовиться к тому ужасу, который, как она полагала, ждал ее в подземельях замка. Не было сомнений, что Темный — опасное существо, и легендам следует верить хотя бы отчасти; монстра стоило бояться по причине одной лишь его ужасной репутации. Страшные истории о нем вызывали холодный озноб по спине, и даже самые суровые наемники затрепетали бы, узнай они, что он существует на самом деле, что леденящие кровь истории, возможно, рассказывались теми немногими, кто сумел выжить после встречи с Темным! Посему живое воображение отчетливо рисовало Белль нынешнюю обстановку в подземельях. Наверняка теперь там присутствовали выбеленные черепа, обвитые цепями, заржавевшими от крови, которые свешивались со сводчатого потолка; книги в обложках из кожи тех, кто пал от руки Темного. Белль вся дрожала, уже заранее чувствуя тошноту, думая о свитках черной магии, написанных кровью убитых, чтобы вызывать проклятья, чуму, безумие — и все это, должно быть, теперь находится в подземельях отцовского замка. Рука Белль неуверенно скользнула по толстому, тусклому засову двери, которая вела вниз. Все в ней трепетало от напряжения, заставляя кровь бурлить в жилах. Тихо, но непреклонно красавица пообещала себе, что будет храброй. Она не замрет в изумлении, не кинется бежать вне себя от ужаса, не доставит Темному удовольствия, показав, как она устрашена, даже если будет дрожать так сильно, что едва удержится на ногах. Твердо стиснув челюсти, чтобы усмирить свою дрожь, Белль собралась с духом и отодвинула засов. Как только она украдкой пробралась в новое, пусть и промозглое, но ныне чистое жилище Темного, то почти сразу же заморгала, пораженная до такой степени, что дух захватывало. Ранее, тихо проходя по темным, богато украшенным коридорам дворца, красавица стоически приготовилась к тому, что при проникновении в «логово», как сам Темный его называл, ей предстоит столкнуться с какими-либо кошмарами. Но она не была готова увидеть то, что ныне появилось перед ее глазами. Ничего из того, что мысленно воображала себе Белль, не было в этих обширных, слабо освещенных пещерах. Вчера здесь находились лишь пожелтевшие, распавшиеся кости узников, голодные крысы, стремительно уносившиеся в спасительную тьму, а теперь… Вместо них на шероховатых каменных выступах, служивших полками, стояли стеклянные бутыльки и фиалы самого разнообразного вида и размеров. Несколько гигантских сталагмитов, очевидно, при помощи магии были лишены своих острых «клыков», чтобы опять же выступить в роли столиков или полок. Огромная коллекция стеклянных флаконов светилась множеством ярких, разнообразных оттенков в тусклом, весело мигающем свете факелов, который лишь подчеркивал глубокий, почти физически ощущавшийся мрак тоскливых пещер. Жутковатое золотое пламя магических светильников, казалось, лизало бархатную тьму. Любое свечение, даже самое скудное, виделось в абсолютном мраке как потерянная душа в глубочайших безднах Ада. И Белль, стараясь спрятать любопытство, перемешанное со страхом, предположила про себя, что, сколько бы ни было здесь света, он не рассеет тьму полностью. На одном каменном участке валялось множество цветных мехов. Скомканное грязное одеяло лежало на невыделанных шкурах. Белль оставалось только предположить, что здесь Темный спит. Но зачем ему лежать на холодном каменном полу, если он мог выбрать себе любую кровать и наколдовать? Отложив эту тяжелую мысль на потом, Белль продолжала разглядывать чудесные вещи, которых было так много в пристанище Темного. В углу Белль увидела древнюю прялку, одну из тех, которые можно было найти лишь в самой убогой крестьянской хижине, рядом в темноте смутно виднелась темно-желтая кучка соломы, спрятанная от любопытных глаз. Большое колесо и ржавые веретена нынешним швеям показались бы просто архаичными, по сравнению с современными ткацкими станками. Преисполнившись любопытством при виде такого странного предмета в жилище печально известного Темного, Белль нерешительно и осторожно подобралась поближе к истертому колесу прялки. Брови ее были задумчиво нахмурены — зачем Румпельштильцхену вещь, которую подобает иметь прядильщику, но не могучему волшебнику? И зачем рядом лежит охапка соломы вместо мешков с шерстью? — Как невежливо прокрадываться в чей-то дом, дорогуша, — проворковал сзади Румпельштильцхен озорным тоном. Казалось, Темный просто возник из холодного воздуха. Белль невольно подпрыгнула, когда его голос прозвенел у нее за спиной. Напуганная, красавица отпрыгнула от прялки. Будучи пойманной на месте преступления, Белль густо покраснела от смущения. Она не собиралась вторгаться в личное пространство Румпельштильцхена, но всю ночь ее мучило желание узнать, что же он принесет с собой из своего дома. Она крутилась и вертелась в роскошной шелковой постели, думая о Руме, не зная, почему ее мысли все время возвращаются к нему, и о вещах, которые он перенесет магическим путем в свое нынешнее «логово». Нездоровое, пожалуй, но все же любопытство! Склонив голову, красавица попыталась спрятать краску смущения на своих щеках. Каштановая грива волос упала ей на лицо, укрывая румянец от пристального взгляда. — Прости, я иногда бываю слишком любопытной. Странный звук вырвался из горла Темного. — Любопытство может быть опасным, госпожа, — пожурил он ее и направился к своим драгоценным зельям. Оттенки света плясали на его лице, окрашивая в причудливо красивые тона. Гастон выглядел бы грубоватым и уродливым в этом мерцающем сиянии, в то время как кожа Темного мягко переливалась в слабом освещении подземелий. Дыхание замерло в груди Белль, когда она в смятении осознала, что не сводит глаз с чешуи Темного, сравнивая это существо с красивым Гастоном. Румянец готов был вновь залить ее щеки, но Белль усилием воли подавила смущение. Не имея никакого понятия о непрошеных мыслях, обуревавших ум Белль, Темный шаловливо захихикал. — Любопытство сгубило больше народу, чем любая война, — просто заметил он. — Мы же не хотим, чтобы и тебя постигла их участь, верно, госпожа? — Ты мне угрожаешь? — Белль уже успела отогнать странные, тревожные мысли о нем и задала этот вопрос почти дружелюбно. Как странно, что она чувствовала себя так спокойно с человеком, искавшим любые способы ее погубить! Во всяком случае, пока кинжал в ее руках, Темный не опасен ни ей, ни ее людям. Отступив от своих склянок с зельями с таким видом, будто он убедился, что все стоит на месте, Румпельштильцхен слегка ухмыльнулся и отвесил Белль глубокий поклон. — Нет, госпожа. Всего лишь предупреждаю. — Спасибо и на том, — Белль прочистила горло, стараясь звучать увереннее. Чтобы окончательно отогнать неприятные мысли, она нащупала рукой кинжал, а затем выбросила напряженный эпизод из своей головы и потянулась к мерцающим стеклянным флаконам, исполненная живейшего любопытства. — Что это, Рум? — Зелья, которые я сделал и выменял, госпожа, — послушно отозвался монстр. Чтобы продемонстрировать свои труды, он снял с подставки фиал со сверкающей алой жидкостью внутри. Черные когти скользнули по стеклу, когда он почтительно показал эликсир госпоже. — Вот это, к примеру, зелье невидимости, — любезно объяснил Темный. – Все, что нужно сделать — это выпить его, и ты на час становишься невидимым. Хорошее подспорье для шпиона! — А что это за прялка? — мягко спросила Белль, бросив взгляд на колесо. Тонкие губы Темного сложились в одну бледную линию, но он не попытался воспротивиться силам, заставившим его заговорить: — У этой прялки есть особенность превращать солому в чистое золото. — Золото? — эхом откликнулась потрясенная Белль. Она развернулась к прялке и уставилась на ту широко раскрытыми глазами. — Ты имеешь в виду самое настоящее золото? — Разумеется, госпожа, — небрежно кивнул он. — За эти годы я напрял столько золота, что мой запас мог бы обеспечить все ваше королевство на несколько поколений вперед. И сейчас у меня золота полно - там, в глубине моего нового жилища. Белль с интересом посмотрела на Темного. Лицо его было непроницаемым, словно он тщательно охранял воспоминания, хранившиеся в его древнем мозгу. — Но если у тебя так много золота, зачем ты еще прядешь? — допытывалась девушка. В темных подземельях воцарилась тишина, доносилось лишь слабое завывание ветра. На мгновение Белль испугалась, что Румпельштильцхен не ответит ей. Или по какой-то причине не может дать ответ. — Я люблю смотреть на колесо, — он едва заметно передернул плечами. В голосе Темного звучала тусклая печаль: — Это помогает… забыть. — Забыть что? — Белль было немного совестно, что она спрашивает, но она не могла оставить свое любопытство неудовлетворенным, хотя ее вопрос не звучал, как приказ, и в нем не было настойчивых ноток. Черты лица Темного омрачились, словно на него нахлынули давние мысли; отблески света отражались на его серой коже. На мгновение Румпельштильцхен стал просто очень усталым человеком, но это прошло — и маска хитрой злобы вернулась на свое место, вновь превратив человека в чудовище. Лукавая ухмылка промелькнула на его лице, с губ сорвался странный, кудахчущий смешок: — Кажется, я уже и забыл, что! При этом остроумном ответе красавица не выдержала и мягко засмеялась. Иногда всплески юмора Темного заставляли ее смеяться так, как никогда не бывало с грубыми шутками Гастона. Недолго думая, Белль игриво шлепнула Румпельштильцхена по руке — и это маленькое действие, такое естественное, заставило обоих мгновенно посерьезнеть. Ведь они вели себя как добрые знакомые, а не как госпожа и ее раб! Неловкость повисла между ними, повеяв холодом, словно сквозняк в этих насквозь промозглых пещерах. Почему она это сделала, почти в панике размышляла Белль. Мало того, что она еще раз сравнила Темного с Гастоном, так еще и на какое-то время повела себя с ним так, будто это старый друг. Слишком напуганная, чтобы посмотреть Румпельштильцхену в лицо и столкнуться с его реакцией, Белль так пристально уставилась на колесо прялки, будто хотела зажечь его взглядом. Почему они так принялись болтать друг с другом, как если бы были знакомы дольше, чем четыре дня? Никто в королевстве и приблизиться к монстру ночных кошмаров не рискнул бы, не то что смеяться и шутить с ним. Темный громко прочистил горло, словно вынужденный отгонять внезапный наплыв неловкости подальше, в мрачные глубины своего логова. — Полагаю, ты захочешь забрать золото в свой дворец, — смиренно предположил он, снова надевая маску угодливого слуги. — Если не затруднит. Надеюсь, ты не слишком огорчишься, если мы воспользуемся плодами твоего труда, — Белль кивнула и выдавила из себя эдакую безоблачную улыбку. — Все это твое с тех пор, как я стал твоим рабом, госпожа, — тон Румпельштильцхена был жестким и твердым, словно камень. Хотя он скорее предпочел бы пытки, чем сознаться в своей ошибке, порой хозяйка приводила его в откровенное замешательство. Она постоянно заставляла его размышлять над своими чувствами, и ни за что на свете он не смог бы вычислить, почему. Госпожу никто не принуждал вежливо отдавать свои приказы, но она делала это; она думала о нем как-то по-своему. Красавица вздохнула, испытывая явное облегчение оттого, что напряженная атмосфера улетучилась. — Все это не мое, а твое. Я просто прошу тебя выделить мне какое-то количество. — В любом случае, — Румпельштильцхен поклонился с преувеличенным почтением, а затем указал своими черными когтями вглубь полутемных пещер, — мое имущество принадлежит тебе. — Тогда я заберу его позже, — Белль вернулась к открытой двери. Алебастровое сияние, струившееся оттуда, делало выход похожим на зияющий просвет посреди безысходного мрака. Темный не мог не отметить, как весело сверкают ее голубые глаза в этом свечении. Невольно его губы как-то странно дрогнули, но он мужественно преодолел себя. Белль слегка повернула голову к двери. — А теперь, прежде чем все проснутся, надо позаботиться о завтраке. Румпельштильцхен подозрительно отступил назад, вновь превращаясь в чуждое создание, вынужденное иметь дело со смертными. — Пока ты не потребуешь, госпожа, я не пойду завтракать с остальными. — Ты не голоден? — с легким любопытством уточнила она. — Я не слишком люблю, когда люди при моем виде вопят от ужаса, — он вяло поиграл пальцами, изображая скуку. — Лучше уж мирно поесть внизу. Не беспокойся, я могу наколдовать себе еду играючи. Белль нерешительно и с неудовольствием кивнула. — Хорошо, оставайся здесь, если хочешь. Но еду я пришлю — настоящую еду. — Пусть будет так, госпожа, — Румпельштильцхен уважительно поклонился, немного позабавленный тем, что Белль не нравится применение магии для таких простых действий. — А золото — солидное количество золота — я переправлю наверх за считанное время.

***

— И все это золото, — тупо пробормотал ошеломленный Морис. Богатый король смотрел круглыми от изумления глазами на две большие плетеные корзины, полные мерцающей золотой нити. Хотя чудовище, покоренное его дочерью Белль, без труда отправило корзины в замок, для того, чтобы их поднять и принести королю, потребовалось по два крепких стражника на каждую. Как ослепительно сверкали аккуратно свернутые в своих вместилищах золотые нити! Подсев поближе к корзинам, пораженный король пропустил золото через свои толстые пальцы. Повинуясь порыву, он поднял полную горсть к лицу и понюхал нити. Он имел в своей жизни достаточно дела с золотом, нюхая, взвешивая и держа его в руках, чтобы сразу определить, что это не фокус — драгоценный металл настоящий, и все золото принадлежит ему, Морису. Прислонившись к гобелену на стене, Белль смотрела на отца с плохо скрываемым неодобрением. Сияние в глазах короля словно смешивалось с отблесками света, которое золото бросало на его тучное лицо — невиданное доселе богатство стояло перед Морисом, и он наслаждался одним видом его, как пьяница бочонком медовухи. Он слегка повернул голову к дочери, но избегал ее прямого взгляда. Белль почудилось, что его глаза насильственно прикованы к сокровищам. — И ты говоришь, что у твоего чудовища есть даже еще больше золота внизу? — Да, папа, — тихо вздохнула Белль. Она хотела, чтобы он обрадовался подарку и осознал, как полезен Румпельштильцхен, но, похоже, отец до сих пор видел в Темном лишь существо, способное проделывать удивительные фокусы. Из горла Мориса вырвался смешок, напоминавший отдаленные громовые раскаты. Он радостно хлопнул себя по животу и качнулся к дочери. — Мы станем самым богатым королевством на много лиг вокруг! — в возбуждении он принялся махать руками, восклицая: — Мы восстановим королевство, сделаем замок больше и красивее! К нам теперь не будут относиться так, будто наша страна маленькая и жалкая! Мы будем посещать балы у самой королевы Регины! — Папа, — Белль безуспешно попыталась спустить отца с небес на землю, но он был слишком пьян ощущением богатства. С тех пор, как огры напали на королевство, Морису приходилось с горечью наблюдать, как казна постепенно скудеет до тех пор, пока в ней не осталось всего несколько пригоршней золота. Грустно качая головой, красавица ушла. Возбуждение завладело ею, но она заставила себя спокойно, не торопясь, пересечь залу. Конечно, отец не превратится в скрягу, а будет распределять богатство среди народа, но как же Белль хотелось бы, чтобы он не был так жаден до денег! Когда-то он был больше изобретателем, чем королем — дородный, веселый человек, которого все любили называть «сумасшедший старый Морис» из-за неслыханных его изобретений. Однако те дни миновали, и человек, который, как она с любовью вспоминала, охотно возился со всяческими приспособлениями, остался лишь в памяти Белль. По крайней мере, как она благодарно отметила про себя, Гастон отбыл рано утром, чтобы по руинам королевства проехать к своим владениям. Его семья владела весьма внушительным участком земли и, не правь так долго страной люди из рода Белль, то власть была бы в руках Гастоновой семьи. Рыцарь намеревался отсутствовать в течение четырех недель — он должен узнать, какие ему предстоят расходы, оценить степень ущерба, нанесенного его древнему замку и землям войной. Конечно, было много красивых слов и обещаний никогда ее, Белль, не забывать, и Сара вытирала глаза, но, наконец, Гастон уехал. Вспомнив о том, как он выезжал из ворот, Белль несколько воспрянула духом. И, когда она приблизилась к двери, ведущей в логово Темного, то уже испытывала лишь легкое беспокойство. Но вдруг Белль нахмурилась, выражение уныния и тревоги появилось на ее обычно веселом лице. Что произошло бы, будь у них бесконечный запас золота? Золото может сделать многое — но не вернуть отнятые конечности, жизнь целой семье или даже исцелить души тех, кто испытал на себе ужасные последствия огровой злобы. Неужели отец станет думать только о деньгах? А что, если бы горожане узнали эту новость? — Я так понимаю, твой отец доволен присланным золотом? — испытующе прозвенел голос Румпельштильцхена, как только Белль появилась в подземелье. — Он в восторге, — угрюмо отозвалась Белль, губы ее скривились. — Таким счастливым я его уже давно не видела. Темный смиренно поклонился: — И, как я полагаю, госпожа тоже довольна? — Я рада, что моему народу хватит средств на восстановление мирной жизни, — чопорно призналась Белль, хотя на самом деле вид удовольствия на лице отца вызвал у нее отвращение. Мысль о том, что он любит презренный металл в большей степени, чем счастье своего народа, вызывала у нее тошноту посильнее, чем тогда, когда Рум бросил к ногам своей госпожи отрезанную голову огра. — Могу я спросить, зачем ты пришла, если довольна? — Темный приподнял бровь. Красавица подавила дрожь, вызванную у нее холодным сквозняком, и, крепко сжав руки, чтобы согреться, едва заметно улыбнулась: — Я пришла спросить, не хочешь ли ты присоединиться ко мне и моему отцу за обедом. Если бы только удалось убедить отца, что Темный — не дикий звероподобный монстр, остальные смирились бы. — Вряд ли, — насмешливо фыркнул Румпельштильцхен, словно разговаривая с глупой маленькой девочкой. — Я повинуюсь, если ты прикажешь, госпожа, но неужели ты думаешь, что я потрачу свое свободное время на то, чтобы без толку сидеть наверху с вами… смертными? Последнее слово он почти выплюнул, будто это было что-то нечистое. Он не намерен тратить свое время на то, чтобы смертные кидали на него полные омерзения, опасливые взгляды или кидались бежать в ужасе. Госпожа действительно полагала, что он охотно будет ходить за ней повсюду, пока нет прямых указаний? Красавица обвела рукой мрачное, плохо освещенное «логово». — То есть, пока ты не занят чем-то, ты собираешься бродить тут, внизу? Жалость шевельнулась в ней при одной мысли о ком-то, уныло расхаживающем по промозглым подземельям, как одинокая, потерянная в глубине разинувшей пасть бездны душа. Белль не пожелала бы темницу даже злейшему врагу, не то что Руму. — А что делать? — непринужденно сознался он. Развернувшись на каблуках, монстр бесшумной, как у животного, походкой направился к своей прялке. Намотанные на катушку мерцающие нити показывали, что на данный момент он был занят, превращая солому в золото. Столько всего еще предстояло сделать, прежде чем осуществится план насчет Регины, Дэвида и Белоснежки. На теплые отношения между последними двумя еще не было и намека, они друг друга даже не знали. Белоснежка в бегах, а Дэвид все еще сын пастуха. Нельзя сидеть в бездействии, пока дело остается запутанным. Однако, чтобы свободно плести, как паутину, свои планы, Темный не может, как намеревался, скручивать, соединять и связывать вместе, как веревки, судьбы других. А причина в том, что он теперь и самому себе не хозяин. Краем глаза он заметил, как госпожа с неудовольствием скривила губы. Слова буквально рвались из нее наружу, но усилием воли Белль сдержалась. — Что ж, хорошо, — Белль глубоко вздохнула, успокоившись, однако в ее небесно-голубых глазах еще сверкало что-то, чему Темный не мог дать определения. Знай он, в каких случаях у нее так блестят глаза, то заподозрил бы, что готовится некая хитрость. — Понимаю, тебя не прельщает перспектива присоединиться к нам, — сказав это, красавица отвесила церемонный реверанс и удалилась. Склонившись к своей прялке, монстр не мог не вслушиваться в звук удаляющихся шагов. Каждый из них ее шумно отдавался в пещерах от пола до самого потолка, и это было больше, чем эхо, поскольку стук каблучков Белль, казалось, отпечатывался в самой душе Темного. — Обед, — сардонически буркнул он себе под нос, словно само это слово обозначало абсолютную чепуху. В холодном воздухе подземелий раздалось мерное, похожее на скрежет зубов, поскрипывание колеса прялки, пока Румпельштильцхен медленно работал. Предложить ему явиться к ним на обед? Прийти в большую залу, облачившись в свою лучшую кожаную одежду, чтобы выклянчивать у них объедки и тем забавлять? Устроить магическое представление для развлечения знати? У людей пробудилось бы болезненное любопытство, и все взоры были бы устремлены на чудовище в человекообразном облике! Скрип колеса затих — Румпельштильцхен вдруг смущенно задумался, не собиралась ли госпожа, на самом деле, пригласить его как гостя, а не как раба, над которым можно посмеяться? С тех пор, как Белль стала его хозяйкой, она ни разу не проявила к нему жестокости, но тогда она коротала свои дни в изгнании, в бедном каменном домике. В ссылке она была принцессой без королевства, не совсем осознавала, какой мощью обладает, насколько безраздельна ее власть над Темным. Теперь Белль вернулась к роскошной жизни и полностью уверена в том, что может держать монстра на поводке. Румпельштильцхен, имевший привычку менять свои планы по мере необходимости, отмечал, какие люди близки к Белль, и, если она отличалась от них, то была такой же странной, как… как и он сам! Но нет — конечно же, она не могла в течение долгого времени оставаться столь же нежной и добросердечной, как сейчас. Наблюдая за знатными людьми, за ее ослом-женихом и за отцом девушки, Румпельштильцхен был уверен — превращение Белль в чванливое, привыкшее к раболепию существо лишь вопрос времени, такова ее порода. Таким образом, чем меньше в ней доброты, тем легче будет и его, Темного, работа. По собственному опыту Румпельштильцхен хорошо знал, как власть, удачливость, могущество могут разительно изменить человеческую натуру. Конечно, иронически фыркнул Темный, может статься и так, что он ошибается, но, в таком случае, найти среди людей с голубой кровью кого-то подобного — это ценнее, чем выловить из моря розовую жемчужину. Презрительно улыбаясь, оскалив свои желтые и черные зубы, Румпельштильцхен вертел колесо со злобной, дикой энергией, заставляя веретено бешено крутиться на заржавевшей игле. Нет-нет, говорил он себе, дайте только время этой девчонке — она покажет свою породу, и тогда, без сомнения, ее доброта испарится, исчезнет прочь! Сползет, как маска, обнажив истинную натуру алчной, себялюбивой дворянки. Ни один из них не сможет продержаться долго, все они себя рано или поздно показывают такими, какие они есть по своей сути. Разумеется, скоро он познает настоящую Белль, и тогда, соответственно, опять изменит свои планы. Разумеется!

***

— Госпожа? — монстр с любопытством изогнул бровь. Он направил на нее свой когтистый палец, изучая Белль взглядом. — Что ты здесь делаешь, да еще так поздно? На руках у Белль покоился большой серебряный поднос с исходящими паром тарелками. От соблазнительного аромата жирной свинины и пряных овощей, разлившегося в воздухе, могли потечь слюнки. Из аккуратно накрытого чайника пробивался приятный запах малинового чая. Улыбка скользнула по губам Белль, пока она ставила поднос на широкую, гладкую поверхность сталагмита, лишенного «клыка». — Я принесла обед для нас. — Нас? — недоверчиво повторил он, пытливо глядя на блюдо. Он полагал, что обед пройдет так же, как и завтрак — перепуганная служанка поставила кое-как сделанную еду на верхнюю ступеньку перед дверью и кинулась бежать со всех ног, как только Темный зарычал на нее. Белль мягко улыбнулась и поставила тарелки на холодный камень. — Да, нас. Нечего тебе здесь одному все время сидеть. — Но… почему? — в глазах Темного появилось замешательство при этих странных словах — чувство, которое он часто испытывал в отношении своей госпожи. Он сделал шажок к соблазнительной еде, исходившей запахами, возбуждавшими его аппетит. Настоящая еда всегда заставляла его чувствовать себя куда голоднее, чем наколдованная. — Зачем тебе это надо? В какую игру она играет? Он что, для нее новая кукла? — Раз ты не осмеливаешься пойти наверх, то не беспокойся насчет того, что я не смогу спуститься вниз, — спокойно заявила Белль, изысканным жестом воткнула вилку в кусок нарезанного мяса и, улыбнувшись совсем по-доброму, указала монстру на пустое место напротив того, куда села она. — Не думаю, что твоему отцу или нареченному понравилось бы, что ты здесь, с ужасным чудовищем, — хмыкнул Румпельштильцхен, легко усаживаясь. Белль тепло засмеялась. — Папа совершенно недоволен, а Гастон временно отсутствует. «Маленькие радости жизни», — Белль едва не выдохнула это вслух, но радость по поводу отбытия Гастона предпочла не высказывать. Конечно, ей не следовало испытывать облегчение оттого, что уехал будущий муж, но помимо воли Белль ею овладело легкое довольство, и она была в очень приподнятом настроении. — Мятежная принцесса, — захихикал Румпельштильцхен, словно насмехаясь над ней, и залпом, хлюпая и чавкая, выпил все то, что было в чашке — манеры у него были все еще из рук вон плохи. После чего монстр довольно облизнул губы — казалось, ему все равно, горячее или холодное. Белль потрясла головой: — Нет, Рум. Просто… решительная, — парировала она и, жуя, улыбнулась. — В любом случае, я буду спускаться сюда всякий раз, пока ты сам не захочешь подняться наверх, чтобы поговорить со мной, пообедать и так далее. Он ухмыльнулся из-за сверкающего ободка своей чашки: — И я должен привыкнуть к твоим запланированным вторжениям, да, госпожа? В третий раз за этот день Белль смеялась, слыша что-то от Темного. — Мне не нравится сама мысль о том, что ты сидишь здесь, как дракон, стерегущий груду сокровищ. Одиночества никто не заслуживает, по крайней мере, вечного. Прости, но тебе придется исхитриться и терпеть мое общество! Ее слова должны были вызвать хотя бы слабое, но беспокойство, а вместо этого Румпельштильцхену пришлось бороться с улыбкой на своих губах. Почему госпожа постоянно заставляла его улыбаться против воли? Вместо того, чтобы испытывать нарастающий гнев? Внезапно он осознал в полной мере — и почти не удивился — что сам факт каждодневных визитов Белль к нему в подземелье еще не самое худшее испытание, какое может быть. На самом деле, как отметил Румпельштильцхен в глубине души, до тех пор, пока он ее раб и не в состоянии вырвать сердце у нее из груди, можно просто получать небольшое удовольствие от общества этой девушки. Странная, новая мысль почти вызвала у него смешок. Никто еще не искал общества монстра, а Белль его хочет. «Общество», — мысленно повторив это слово, Темный едва не расплылся в бесцеремонной, широкой ухмылке. Вероятно, до тех пор, пока он не получит свободу и возможность расправиться с Белль и остальными, общество госпожи окажется вполне приятным. По крайней мере, сейчас.