Голодные Игры: Против правил

Вокзал встречает нас оглушительным шумом множества голосов. Вся платформа кишит репортёрами, пытающимися заснять наиболее удачные кадры. Нацепляю на лицо обольстительную улыбку и выхожу из машины. Тут же меня окружают со всех сторон, сыплют комплиментами и выспрашивают, как я оцениваю шансы моих игроков на победу. Расточаю улыбки направо и налево, отмахиваюсь от вопросов о личной жизни, а про трибутов говорю, что ещё не успел их узнать, но надеюсь на лучшее. Затем расталкиваю самых назойливых и запрыгиваю в вагон. Несколько секунд машу на прощание рукой, а потом быстро захожу внутрь и закрываю дверь. Теперь, когда я надёжно спрятан от камер, можно и дать волю чувствам. Быстро нахожу своё купе и закрываюсь там на все замки. Беру со стола графин с водой и швыряю его в противоположную стену. Тысячи осколков летят на пол, а я лечу на кровать. Прямо в одежде. Зарываюсь под покрывало и лежу так несколько минут, пока сердце не перестаёт бешено колотиться. Не хочу в Капитолий. Не хочу видеть эти раскрашенные лица, изуродованные кошачьими усами и татуировками. Не хочу притворяться, что всех их обожаю и жду-не дождусь своего переезда в столицу. Не хочу ехать во дворец Сноу и выслушивать очередной список, который он приготовил для меня. А больше всего не хочу сидеть в Штабе и наблюдать за Играми в прямом эфире, льстить спонсорам, обещать, что в долгу не останусь, лгать, заискивать, в то время как мои трибуты умирают с голоду. Не хочу, чтобы кто-то умирал. Но вот только всем безразлично, чего я хочу, а чего нет. Победа в Играх не освободила меня от зависимости, я такой же раб Капитолия, как и дети, которых везу с собой. Придётся смириться с тем, что ничего не изменишь. Но я не хочу мириться, я хочу войны. Настоящей, разрушительной войны. Хочу видеть, как дохнут мои враги, как ползают у моих ног, вымаливая прощение. Хочу видеть, как они страдают. Голодные Игры изменили меня. И изменили не в лучшую сторону. Когда Грация стучит в дверь купе и приглашает к обеду, я уже почти спокоен. Ровным голосом отвечаю, что буду через пару минут, и она уходит. Я поднимаюсь с кровати и бреду в душ, где к моим услугам горячая вода и сто видов шампуней и геля для душа. Забираюсь в ванну и пару минут просто стою, подставив лицо струйкам воды. Освежившись, выхожу и, натянув свободную холщовую рубашку и брюки, направляюсь в столовую, которая находится в отдельном вагоне. Кроме меня все уже собрались. Грация трещит что-то о прелестях нашего поезда и о великолепной еде. Аэрон и Энни сидят напротив друг друга, уткнувшись носами в тарелки с пудингом, и периодически кивают ей в ответ. Сопроводительница подзывает меня к себе, и я плюхаюсь на диванчик рядом с Аэроном. Накладываю себе жареную индейку, кусочки пряного сыра, макароны под зеленым соусом, нарезанные фрукты, наливаю из изящного графина виноградный сок. Жую всё это в молчании, в пол-уха слушая Грацию и наблюдая за трибутами. Энни ест как-то лениво, словно ей кусок не лезет в горло. Аэрон работает ложкой механически, не выражая ни восторга, ни отвращения, но про него я точно могу сказать, что он спокоен и ничуть за себя не переживает. Насчёт девушки не уверен. Не могу определить, напугана ли она, нравится ли ей еда и огорчена ли она тем, что едет на Игры. Пока это для меня загадка. Если постараюсь и найду в Энни изюминку, то от спонсоров отбоя не будет, и может ей хотя бы удастся попасть в восьмерку финалистов. Хотя, по моему, и это для неё маловероятно. Миловидное личико, не спорю, несомненно привлечет к Энни не мало взглядов, а дальше все зависит от неё самой. И немного от меня. Думаю, я смогу сочинить для неё какую-нибудь душераздирающую историю, которой она поразит капитолийцев на интервью. Об Аэроне даже не беспокоюсь. Он и сам сможет о себе позаботиться. Наконец Грация доедает десерт и, прощебетав что-то о неотложных делах, убегает в своё купе, напомнив, что через три часа нас ждёт повтор Жатвы по телевизору. Я отодвигаю от себя тарелку и откидываюсь на спинку дивана. - Ну что же, полагаю, представляться не надо, – трибуты кивают, и я продолжаю: – В ближайшую неделю нам с вами предстоит поработать на славу. Придумать образы для интервью, узнать, с чем я буду иметь дело. Вы ведь знаете, что чем необычнее и оригинальнее вы себя представите, тем больше появится шансов на победу. Ну, что вы умеете делать? Хотя, конечно, секретные приёмы можете пока не раскрывать, а приберечь для индивидуального показа. Аэрон пожимает плечами. - Я профи. Владею всеми приёмами, которым меня учили. Не сомневайтесь, нет такого вида оружия, которое я не смог бы использовать по назначению. Одобрительно киваю и поворачиваюсь к Энни. - Ну а ты, милая? Чем можешь похвастаться? - Тем, что моя миловидность никогда особо мне не помогала, – она вскидывает голову, и я вижу отчаянный блеск в её глазах. – Моя родина – рыбацкий Дистрикт, и я знаю все приёмы, которые могут пригодиться рыбаку в его деле. Никогда не училась в школе профи, но постоять за себя я могу. Если вы считаете, что один умеете мастерки владеть трезубцем, то сильно ошибаетесь. Я насаживаю на него рыбу каждый день. Вот так вот. Впервые разглядываю её с интересом. А так и не скажешь, что у этой девчонки есть не только навыки обращения с трезубцем, но и хорошо подвешенный язык. Может статься, из неё выйдет толк. - Сколько тебе лет, Энни? – интересуюсь я. - Семнадцать. - Любимый цвет? - Цвет морской волны. - Когда-нибудь бросала крабов обратно в море перед приливом? Она медлит, пытаясь понять смысл моих вопросов. - Всегда так делаю. - Что думаешь о Капитолии? – не унимаюсь я. - Никогда не была там, – не моргнув глазом, отвечает девушка. Я смеюсь. - Я тоже никогда не был на Луне, но все равно считаю её прекрасной, и обожаю её мягкий свет. Нам совсем не обязательно бывать в том или ином месте, чтобы сформировать своё мнение. Достаточно увидеть картинку или услышать, как о нём говорят другие. Ну так как? - Думаю, Капитолий прекрасен и излучает золотой свет, – передразнивает Энни, и я ловлю себя на мысли, что она начинает мне нравится. Хорошая мотивация для того, чтобы помочь ей выжить. - Что тебе сказали родители, когда приходили попрощаться? - Я сирота. Во мне поднимается волна жалости к этой одинокой девушке, но я стараюсь этого не показать: - Хорошо. Но запомни, тот факт, что ты бросала крабов обратно в море, никак не увеличивает твои шансы на победу. Скорее наоборот, – говорю я, замечая, как вытягивается её лицо, и с удовлетворенной улыбкой поворачиваюсь к Аэрону. – Тебе, я думаю, и придумывать никакого образа не надо. Тебя и так полюбят, за силу и привлекательное личико. Парень ухмыляется, а Энни хмурится. - Знаю, что вы подумали – что мне не хватит сил поднять руку и добить противника. Что ж, вы правы. И я горжусь этим, – с этими словами девушка встаёт с диванчика и уходит к себе в купе. Я провожаю её взглядом и замечаю, что несмотря на свои уверенные ответы, она не так уж спокойна. Мне жаль её разочаровывать, но победителем за красивые глаза не становятся. - Зря вы так с ней, – неожиданно бросает Аэрон. – Она вообще-то боец. Два года назад, когда её родители умерли, она сбежала из приюта, куда её поместили, и за неделю столько рыбы наловила и продала, что денег хватило на весь месяц. Мэр разрешил ей жить одной, даже бумагу специальную подписал. Перевариваю полученную информацию и внимательно разглядываю парня. Надо же, а он не такой уж и самодовольный, как показалось вначале. - Ты с этим завязывай, – говорю я и тоже встаю с дивана. – На арене нельзя сочувствовать противнику. А то сдерут с тебя шкуру какие-нибудь…непереживающие. Аэрон пожимает плечами. - Да знаю я. Просто было бы неплохо, если бы победителем оказался кто-то из нас. А Энни со счетов сбрасывать нельзя. - Замечательно. Я это учту. Встретимся на повторе Жатвы, – я киваю ему и ухожу к себе. Что ж, этим двоим удалось убедить меня в том, что они чего-то стоят. Грубая сила без ума ни к чему не приведёт. Появится кто-нибудь посильнее да ещё и с мозгами, и раздавит тебя, как муху. В том, что парень – не просто куча мускулов, я уверен. Надеюсь ему хватит ума для того, чтобы выжить. Что касается его будущей соперницы, то тут всё сложнее. Если бы Энни Крест была книгой, я бы с интересом принялся за чтение, но она всё-таки человек, и поэтому мне придется разгадывать её натуру долго и упорно. Эта девушка определенно заслуживает внимания, и я обязательно ей займусь. Но для начала высплюсь.

***

Когда, немного вздремнув, я прихожу в купе, то по телевизору уже начинается повтор Жатвы. Сажусь прямо на мягкий ковер у ног Грации, которая тут же опускает замечание по поводу моей пунктуальности, и приготавливаюсь смотреть. Хочется запомнить всех трибутов и отметить достоинства и недостатки каждого, но от множества имён просто голова идет кругом. В память врезаются лишь несколько лиц. Красавица с хитрым взглядом карих глаз из Дистрикта-1. Два добровольца из Второго. Близорукая, растерянно хлопающая длинными ресницами, девчушка лет 13-и из Шестого. Невысокий, но крепкий парень из 10-ого, и парочки совершенно измученных и изголодавшихся детей из Дистриктов 11 и 12. Грация опускает замечание насчёт интересного расклада сил в этом году, но что Энни реагирует совершенно неожиданно. - Да всё как обычно, Грация! Этих несчастных детишек забьют в первые же минуты Игр, а за победу будут биться те два здоровяка из Второго, да еще та длинноногая. Если, конечно, распорядителям не придёт в голову устроить арену в шахте. Тогда угольные детки спровоцируют обвал, а потом устроят финальную драку на наших заваленных камнями трупах! Грация поражена, Аэрон делает вид, что ничего не слышал, а я с улыбкой смотрю на девушку. Кажется, я понемногу начинаю понимать её. - Энни, давай обсудим недостатки Игр в более удобное время, а то так мы раним чувства нашей милой сопроводительницы, – говорю я. Она не удостаивает меня ответом, а Грация, наконец, приходит в себя. - Как можно так говорить! Вы должны быть благодарны Капитолию за то, что он для вас делает! Дистрикты никогда бы не смогли жить самостоятельной жизнью, наш президент мудро направляет их деятельность в нужное русло, и в итоге все счастливы и довольны. Мы должны посылать благодарные молитвы небесам за такую заботу. Как вы невежественны, если не понимаете, что Голодные Игры – это ваша плата за спокойную и размеренную жизнь! После этой пламенной тирады она встаёт с дивана и рассерженно топает в своё купе. Мне становится её даже жаль. Глупенькая Грация с запудренными мозгами, искренне, как и все капитолийцы, верующая в мудрого Сноу, который желает Дистриктам только добра. У меня вырывается злобный смешок, и Энни с Аэроном тут же поворачиваются в мою сторону. - Не обращайте на неё внимания, – я поднимаюсь с пола. – Ей никогда не понять нашего отвращения к тому, что все в Капитолии считают обычным делом. - Нашего отвращения? – переспрашивает Аэрон. – Читал ваше последнее интервью в газете. Если ей верить, так вы только и мечтаете перебраться в Капитолий и наблюдать за Играми в собственном пентхаусе, не вылезая из постели. Мы для вас – обуза, от которой нужно побыстрее избавиться. Сначала чувствую недоумение, а затем накатывает злоба. - Прежде чем рассуждать о чем-то, вычитанном в газетёнке, не мешало бы проверить информацию, мистер всезнайка. Ты ничего не знаешь о том, какая жизнь ждет победителя после Игр, как не знаешь, чего стоит каждый прожитый день в этом чертовом собственном доме! – сжимаю кулаки, стараясь не сорваться окончательно. – Ты не знаешь, что мне пришлось пережить, и не смеешь рассуждать об этом, потому что не был на моём месте. И для тебя же будет лучше, если никогда на нём и не окажешься! – я выплевываю последнюю фразу ему прямо в лицо и, не дождавшись ответа, выхожу из купе. Вся симпатия к этому парню мгновенно испаряется. Ненавижу лицемеров, цинично рассуждающих о чужих жизнях. Я мечтаю переехать в Капитолий! Мечтаю о том времени, когда буду смотреть Игры, не вставая с постели! Да за одну возможность вообще больше ничего не видеть я бы от отдал всё, что у меня есть. Но это Аэрону знать совсем не обязательно. Я и так наговорил слишком много. Не полагается будущему игроку знать, что и у победы есть цена. Как будто той, которую он заплатил на арене, не достаточно. Но это огромный секрет. Большинство победителей предпочитает забыться с помощью алкоголя или морфлинга. А для тех, кто отказывается от этого, скоро находят другой способ заткнуть рот. Такой, чтобы верхушка руководителей точно была спокойна за свою репутацию среди обычных капитолийцев. Способ, придуманный для меня и еще некоторых победителей, весьма эффективен. И до сегодняшнего дня он действительно работал. Впрочем, работает и сейчас. От пары фраз ничего не изменится. Заставляю себя успокоиться и дышать ровнее. Мои вспышки гнева никому не интересны, так я только отвлекаюсь от главной цели – вытащить трибутов с арены. Пусть я не испытываю особой симпатии ни к одному из них, но это не должно влиять на мои обязанности. Правда, не могу сказать, что мне совсем не нравится Энни. В ней есть что-то такое, что притягивает внимание, и это не только красота. Изящество и независимость, с которой она держится, делает девушку невероятно привлекательной. Меня отталкивает лишь то, что её шансы на выживание ничтожно малы, что бы она там ни умела. Мне противна мысль, что я подарю Энни надежду, осыплю комплиментами и придумаю слезливую историю для спонсоров, а потом в первые же минуты Игр её прикончит метко выпущенная кем-нибудь стрела. Не хочу обманывать, а придётся. Благосклонность зрителей просто так не завоюешь. Оставшееся время до ужина провожу в своём купе. Читаю какой-то журнал и играю сам с собой в шахматы. Потом заказываю еду прямо в комнату и уплетаю за обе щёки тушеное филе барашка с гарниром из темного риса. Мне не хочется выходить к остальным. Единственная, чьему обществу я сейчас был бы рад – это Мэгз, но её купе – самое дальнее в этом огромном поезде, поэтому придётся сидеть тут в одиночестве. Через несколько часов мы прибудем в Капитолий, и там спокойствие мне точно не грозит, так что решаю насладиться тишиной. Выключаю телевизор, где показывают очередную столичную бурду, и ложусь на кровать. Разглядываю узоры на вышитом покрывале и вожу по ним указательным пальцем, когда раздаётся осторожный стук в дверь. Совершенно не хочу видеть Грацию, поэтому пропускаю его мимо ушей. Пусть думает, что я сплю. Стук повторяется. - Финник, это Энни. Можно войти? Вот это уже неожиданно. Несколько секунд раздумываю, впустить ли её, потом встаю и иду открывать. Любопытно, что привело её ко мне. Вид у девушки немного растерянный и смущенный. Закусила губу в ожидании и явно чувствует себя неуютно. Еще бы, в Четвёртом Дистрикте, наверное, никогда не стучалась в дверь к одиноким мужчинам поздно вечером. Это заставляет меня улыбнуться. - Ну что стоишь, милая? Проходи, – пошире открываю дверь и делаю приглашающий жест. Энни морщится. - Для начала, не могли бы вы перестать называть меня милой? - Тогда ты не называешь меня на вы. Я не на много тебя старше. - Договорились. Она проходит в комнату и в нерешительности останавливается перед креслом. - Садись, не бойся, – я ложусь обратно на кровать. – Зачем пришла? - Извиниться. Недоуменно поднимаю брови, а она продолжает: - Я не только за себя, но и за Аэрона. Никто ведь не знает, как это на самом деле – быть победителем. Все считают вас…считают тебя тем, кому жутко повезло, и кому теперь ни о чём не надо беспокоиться. Денег у тебя куры не клюют, в Капитолии обожают... – Энни кривит губы. – Для простых жителей это как насмешка. Но я хочу сказать, что они неправы. Никто ведь не догадывается, что тебе…непросто. Я подавляю смешок. Непросто! Представляю всю глубину её отвращения, узнай она, какую роль Капитолий подготовил для меня после победы. Но это не то, о чём ментор должен вести разговоры со своим трибутом. Поэтому снова надеваю одну из своих привычных масок и демонстрирую, как доволен жизнью. - Энни, я не жалуюсь и не считаю нужным оправдываться за свою удачу на Играх. Да, мне повезло, я не погиб, и меня обеспечили до конца жизни всем необходимым. Капитолий наградил меня. И я благодарен ему за это, слышишь? Бла-го-да-рен. Моя жизнь прекрасна. Смотрю на девушку, оценивая, какое впечатление произвели на неё мои слова. Надеюсь, плюнет мне в лицо и убежит. Как бы не так. Она только грустно улыбается и качает головой. - Мне можешь не лгать. Я знаю, ты не хочешь, чтобы мы знали правду, для нашей же безопасности. Но мне можешь рассказать, я не из болтливых. - Да? – я скептически ухмыляюсь. – И почему же ты так уверена, что я вру? - Потому что я знаю, что ты добрый и справедливый. Знаю, что ты не продаёшься. - С чего ты взяла? - Я это вижу, – Энни наклоняется вперёд. – Не знаю, что Сноу с тобой сделал, но я искренне сочувствую тебе. Я знаю, что ты всегда притворяешься перед камерами, знаю, что ненавидишь Капитолий всей душой. Ты бы не наорал на Аэрона, если бы был доволен своей жизнью. Я бы очень хотела тебе помочь, но думаю, это не в моих силах. Я молчу. Как сдержаться и не признаться ей, что она кругом права? Проговорюсь – в Капитолии сразу же узнают и примут меры. А Энни на арене убьют каким-нибудь извращённым способом. Лучше стиснуть зубы и ничего не говорить. Я поднимаю голову и принимаюсь рассматривать потолок. Примерно с минуту девушка ждёт моего ответа, а потом не выдерживает: - Твоё молчание – лучшее подтверждение. Я знаю, жить мне осталось недолго, но может я смогу что-нибудь для тебя сделать? - Зачем тебе это? – шепчу я. Она пожимает плечами. - Не могу видеть, как люди страдают. - Мне уже никто ничем не поможет, – резко бросаю я и поворачиваюсь к ней спиной. Не хочу ничьего сочувствия. Особенно её. - Что ж, - Энни поднимается с кресла, - я не могу тебя заставить. Но если передумаешь – я рядом. Мы приезжаем через полчаса, а там я вряд ли смогу разговаривать с тобой о чём-то, кроме Игр. Но если что – зови. - Почему? – я поворачиваюсь к ней и смотрю в сине-зелёные глаза. – Почему ты готова помогать совсем незнакомому человеку? Она внимательно смотрит на меня, словно оценивая. - Потому что ты одинок. Так же как и я. Я чувствую одинокую душу, и считаю, что мы должны помогать друг другу, чем можем. Вот и всё, – девушка разворачивается и идёт к двери. – И кстати, я соврала насчет трезубца. Совершенно не умею им пользоваться. - И зачем? – я приподнимаюсь на локте. Энни улыбается. - Чтобы ты не задирал нос, – и выходит из купе. Смотрю на плавно закрывающуюся дверь и невольно хмыкаю. Я был прав, когда думал, что непременно найду изюминку в этой девушке. Но не предполагал, что это открытие меня не обрадует. Энни слишком добрая. Об этом с самого начала говорил её удивительно ясный взгляд. А теперь ещё и это – пришла, чтобы хоть как-нибудь мне помочь. Это плохо, очень плохо. На арене добренькие не выживают. Да и в обычной жизни, честно говоря, таким людям приходится несладко. Если бы Жатва не выбрала Энни, мы, возможно, смогли бы стать друзьями, ведь она права: я тоже одинок и тоже знаю, что нет ничего хуже, чем одному бороться с этим чужим и равнодушным миром. Но как бы я ни желал обратного, скоро её ждет смерть. В том, другом мире, она встретится с теми, кто когда-то был ей дорог. Мне же это, к сожалению, пока не грозит.