В душе у ярого злодея

      Прошло несколько дней с момента ухода Джима Мориарти. Но зря я ликовала. Телохранитель, нанятый «ротвейлером», преследовал меня везде и всегда. Единственное табу — это моя комната. Туда он зашёл только раз, когда напуганный криками, ввалился в мою комнату с внушительной пушкой наперевес. А когда увидев, что я лежу на полу, рядом со сломанным столиком и негромко стону, напугался ещё больше и начал шарить по комнате в поисках врагов посмевших меня толкнуть. Ощущение, когда на тебя направляют такую технику — не из приятных. А на счёт моих криков… Я поскользнулась на скользком полу и полетела прямо на прикроватный столик, набив на темечке неплохую шишаку размером с добрую сливу и сломав при этом, ножку столика. Как со мной это часто бывает. Ножку, кстати, потом мой «охранник» сделал, после часа моих громких стенаний о бедной мебели.       — Мисс, вот, возьмите лёд.       — Какая я тебе мисс! — возмутилась я и, жмурясь, приложила лёд на место ушиба.       — Вы замужем?       — Нет.       — Тогда, как мне вас называть? — растерялся парень.       — Моё настоящее имя — Аня. Но называй меня Энн.       — Вы хотите забыть своё настоящее имя?       — Нет! Просто, на твоём языке оно звучит иначе, и звучание мне не очень нравится.       На следующий день, я, наконец, его разговорила. Дошло до того, что он назвал своё имя и согласился общаться без всяких помпезных расшаркиваний. Его звали Эндрю Роллинс, 27 лет, американец. Подавал успехи как боксёр в среднем весе. Даже был чемпионом своего штата, но потом избил до полусмерти отморозков, которые к девушке приставали, и загремел ненадолго в тюрьму. А путь в мир бокса закрылся для него. Хотя о поступке он не жалеет. Эта девушка была ему так благодарна, что пока он сидел в кутузке, добросовестно носила ему передачи и отвоёвывала встречи. Когда, я спросила, не влюблена ли она в него, он почему-то замялся и не захотел продолжать тему. Потом, когда вышел, не знал, куда податься, но тут на «помощь» пришёл старший братик. Он дал денег до Англии и помог с жильём. Брат, конечно, молодец. Сам, бандюган, который на бандюгана работает, теперь сделает его из своего младшего брата. Медвежья услуга. Но Эндрю даже не понял причины моего возмущения, видимо, для него, это показалось нормальной помощью старшего брата.       Это всё я узнала в дождливый вечер в доверительной беседе за чашечкой кофе.       Раньше, если такой день выпадал на папин выходной, мы с ним выходили на крытую террасу, пили горячий шоколад и рассказывали друг другу весёлые истории под мерный стук дождя. Такие дни выпадали крайне редко, но в памяти оставались навечно.       О себе, Эндрю, я тоже рассказала довольно много. Рассказала про родителей, некоторые случаи из жизни и, вообще, про свою страну. Рассказ ему понравился, он смеялся, часто переспрашивая или удивлённо приподнимая брови.       Только к двум часам ночи мы смогли обуять свой повествовательный поток. Я за неделю истосковалась по нормальному человеческому общению. И, Эндрю, видимо, давненько не говорил с удовольствием.       Короче, мы разошлись довольные собой и друг другом.       Утро началось для меня непривычно. Проснулась от стука в дверь. Эндрю никогда меня не будил и не торопил, он относился ко мне не как охранник к пленнице, а как телохранитель к охраняемому человеку. Это сразу заставило почувствовать к нему искреннюю симпатию и благодарность. Вопреки стереотипам, что боксёры все не очень умные личности, Эндрю был довольно начитанным и даже прочитал «Войну и мир». Произведение, которое, я, каюсь, так и не осилила. Недовольно заворчав, я встала и, закутавшись в одеяло, открыла дверь.       — Эндрю, что такое? — зевнув, спросила я.       Но за дверью стоял не он. Я удивлённо воззрилась на здорового, крепкого и высокого, как две меня, мужика. От удивления я открыла рот и стала нагло рассматривала его лицо с крупными чертами и двухнедельной щетиной. Особое внимание заслуживал длинный и толстый шрам, который начинался у правого уха и заканчивался у самого левого глаза. Шрам уже давно заживший, но выглядевший довольно пугающе на таком большом человеке. Сразу ясно, что этот мужик не пончики на углу продаёт.       — Класс, — констатировала я. — Где получил такой подарок?       — А? — не понял он.       — Я про шрам.       Он растерялся. Это было видно даже по самой позе и по удивлённо приподнятым бровям и слегка расширившимся глазам.       Наконец, он отвис.       — А… Это от ножа.       — Нифига себе нож, — заворожённо ответила я, пытаясь побороть желание дотронуться до этого чуда. — Больше похоже на след от острой кувалды или по крайней мере от кирки.       — Ладно, — не захотел он развивать тему. — Тебя Мориарти зовёт. Давай, одевайся и побыстрее.       — Он уже приехал? — моё лицо разочарованно вытянулось, но я тут же хитро спросила. — А ты первый, кто его Мориарти зовёт. Не боишься его?       — Одевайся, — усмехнулся шрамоголовый и мягко закрыл передо мной дверь.       Я сразу приуныла и довольно тяжко вздохнула. Приезд «ротвейлера«… что может быть хуже?       Ни-че-го.       — Привет. Соскучилась? — за своим рабочим столом сидел загорелый Мориарти, он копался в бумагах, изредка поднимая глаза.       — Нисколько. А где Эндрю? — я была слегка обеспокоена отсутствием этого человека.       — Какой? — спросил он рассеянно. — Ах, твой охранник? Патрулирует периметр.       — Ясно.       — Так зачем я тебя позвал… твой отец не спешит присылать мне нужные бумаги. Знаешь, что это может значить для тебя? Ведь, за его медлительность, придётся платит тебе.       Сердце у меня испуганно чертыхнулось, но я позволила себе радостно улыбнуться.       От его внимания не укрылась моя реакция.       — Тебя что-то веселит?! — он сказал это неожиданно громко.       Я от неожиданности вздрогнула, первый раз он крикнул, обращаясь именно ко мне. Надеюсь, не прибьёт, жить ещё охота. Я незаметно всмотрелась в его лицо, оно не выглядело слишком разозленным, что слегка радовало. Но и на довольного жизнью человека Мориарти был мало похож.       — Просто я рада, что отец ставит судьбы других, выше своих родственных связей! И никакой подлый бандит этому не помешал, — и только когда прозвучало последнее слово, я поняла, как дерзко и помпезно прозвучали мои слова.       Дааа, за эти несколько дней я расслабилась. Общаясь с тихим и вежливым боксёром, я подзабыла, что меня украл психованный придурок, который ни перед чем не остановится, чтобы заполучить что-то от моего отца.       Я зажмурилась, ожидая удара. Но ничего не было, я приоткрыла глаз.       Мориарти стоял в задумчивости меня разглядывал, словно что-то решая.       — Ты попросишь отца, дать то, что мне нужно, сегодня же.       — Нет, — надеюсь, голос прозвучал твёрдо.       — Тогда придется заставить, — он пожал плечами и улыбнулся.       Я напряглась, его глаза медленно прошлись по комнате, остановились на сейфе и замерли.       — Мы сыграем с тобой в одну игру, — спокойно проговорил он.       Он встал и открыл сейф, достал оттуда револьвер и сел обратно на кресло. Всё это время, я наблюдала за ним, ожидания выстрела в лоб.       Он проверил патронник и защелкнул барабан.       Я судорожно сглотнула.       — Будем проверять мою меткость. Когда, ты вдруг захочешь со мной сотрудничать, только скажи. Если, конечно, ты будешь в это время в состоянии говорить, — на протяжении всей своей триады он лениво вертел в руках пистолет.       Я хранила молчание, до конца не веря, что он может выстрелить в меня.       Человек так устроен, что пока смерть не подышит тебе в спину и интеллигентно не положит руку плечо, он до последнего будет верить, что она пришла не к нему. Но мёртвые тиски смерти уже будет поздно разжать.       Он не целясь нажал на курок, кромкой звук разорвал тишину. Пуля пролетела очень далеко от меня, но достаточно близко, чтобы заставить меня испугаться. Я вздрогнула, и проследила за траекторией движение смертельного металла. В стене от неё осталась очень заметная дырка, окруженная чёрным следом от упавшей штукатурки.       Дальше, его пули пролетали всё ближе от меня. А сам Мориарти едва ли видел, куда летят его пущенные пушкой пули. Он просматривал, какие-то документы, изредка бросая на мою дрожащую тушу быстрый взгляд.       Это меня привело в ужас. Он так меня может убить! И даже этого не заметить! Не хочу умереть так глупо, я ещё так молода.       Одна пуля пролетела в несколько сантиметров от моего плеча, мне даже показалось, что я чувствую порыв горячего воздуха образованный благодаря этой смертельной маленькой железке. В комнате уже заметно запахло известкой из-за стольких пуль засаженных в ничем не повинную стену.       Меня обуял сильных страх, руки и ноги задрожали и, не отдавая себе отчета, я попятилась к двери.       — Стоять! — рыкнул Мориарти, мгновенно подняв голову в мою сторону, словно почуяв мои движения.       Прозвучал выстрел. Я почувствовала острую боль на щеке, через мгновение потекло что-то горячее и густое. Он зацепил меня. Ещё пару миллиметров вправо и всё — я была бы трупом. Тёпленьким, но уже не потребляющим кислород. Испачкала бы его ореховый ковёр, своей кровью и вытекающими мозгами.       Я схватилась рукой за ноющую часть лица и постаралась сдержать свои эмоции. Никогда не могла терпеть вида крови, от неё я приходила в ужас. Когда отец поранился об осколок стекла, кровь из раны так и хлестала. Он попросил меня помочь перевязать рану, но увидев, его кровавую руку и лужу крови, я позорно хлопнулась в обморок. Пришлось отцу вызывать скорую для меня и собственноручно перевязать себе рану.       Поэтому, зажав себе щеку, я старалась не думать о том, что такое тёплое капает с руки.       Мориарти ещё повертел пистолет, и направил дуло мне в голову. Он с усмешкой наблюдал за моей реакцией. Капля крови попала за шиворот и медленно стала стекать по спине, но я замерла, я смотрела на пушку.       — Ничего не хочешь мне сказать? — словно сквозь вату в ушах послышался голос Мориарти.       Здравая часть меня захотела сделать всё, что бы он ни попросил, лишь бы вреда не причинял. Но гордость и совесть молила не поступать в угоду его величеству и собственных эгоистических порывов.       Я медленно вздохнула. Капля крови добралась до задницы, и спокойно проделала свой путь дальше. Я почувствовала, как вторая капля опять щекочет мне спину, быстренько спускаясь по накатанной дорожке.       — Молчание — знак смерти, — сказал Мориарти, ничуть не расстраиваясь.       Он хладнокровно держал пистолет в тридцати сантиметрах от моей головы.       Меня сковал такой ужас, что даже сказать ему: «Хорошо! Я сделаю всё, что ты захочешь!» — я была не в состоянии.       — Пиу, — произнёс он, и нажал на курок.       Послышался глухой щелчок, я уже в который раз закрыла глаза перед своей смертью, но её не было, как и пули.       В который раз я, нечаевшая выжить, открыв глаза, уставилась на невозмутимого бандюгана.       Он нажал на курок ещё несколько раз. Но щелчки оставались глухими, тем не менее, они заставляли моё тело испуганно вздрагивать.       Воцарило молчание. Мориарти смотрел на меня со смесью презрения и странной радости.       — Что ж, тебе повезло. На этот раз. Проваливай.       — Но, а как же…       -Ты хочешь продолжение нашей игры? А на счёт отца не волнуйся. Тебя снимала камера, поэтому твой папочка увидит, как в его дочь стреляли. Мы обрежем концовку. Пусть поволнуется, хватило ли мне пули размазать тебе голову. Думаю, это даст ему энергии на исполнение моего скромного желания.       Капли по спине потекли энергичней. Возникло непреодолимое желание убрать настырные капли, которые ужасно щекотали кожу.       — Я же сказал, убирайся! — раздраженно повторил Мориарти и махнул рукой. — Ты загадишь мне ковёр.       Мне ничего не оставалось делать, как молча выйти из кабинета. Рана на щеке полностью меня обессилила. Я отправилась на кухню. Беспомощно замерла, не зная, что предпринять. Языком потрогав щеку, я с облегчением поняла, что щека не стала решетом. Кожа внутри рта была целая. Стало легче, но что делать, я всё равно не знала. Я ветрено отказалась учиться «первой помощи», когда пару лет назад папа предлагал сходить на пару уроков, поэтому как остановить кровотечение, я даже не предполагала. Подойдя к раковине, я попыталась промыть рану, благо, вода была не хлорированная. Слегка постанывая от боли, я всё-таки кое-как промыла рану. Стараясь не задерживать взгляд на ярко красной воде, стекающей в утробы канализации, я попыталась заодно оттереть руку и шею. От безысходности задрожали руки, поэтому оттирать кровь на теле стало совершенно невозможно. А кровь всё шла и шла.       Сразу представилось, сколько крови у меня вытекло, от ужаса закружилась голова. Мысли стали слишком плавные и тягучие — верный признак наступающего обморока. Я легонько коснулась раны, чтобы болью отрезвить свой предобморочное состояние. Получилось неплохо. Я пришла в себя и туман в голове почти рассеялся. Судорожные поиски аптечки в кухонных тумбочках, не принесли никакого результата.       Нет, ничего нет.       Стало до невозможности жаль себя. Я заныла, чувствуя как кровь опять потекла по руке.       Сдаюсь.       Сев на пол, я перестала что-либо искать, просто дала волю слезам. Солоноватая капля попала на щёку, рану остро кольнуло. Я заревела ещё сильнее.       Нет, не в голос. Я никогда не любила реветь, давя на жалость близким и родственникам. Беззвучно, в одиночку, садистки упиваясь своим горем и грубо отталкивая желающих утешить. Будь то подруги, парень или даже родители. Вот такое для меня.       Плакала я редко, зато со смаком, методично заставляя себя вспоминать о своём горе, прокручивая разные варианты развития событий, тем самым поощряя себя на слёзы. Поводы для таких слёз должны были быть серьёзные, и если же я начинала играть с собой в игру мазохиста, то это могло длиться часами. Тонны использованных мокрых салфеток и очень опухшее лицо — вот, что оставалось у меня после долгих смакований горя.       Да, это всё звучит ужасно, но после таких вот истерик, я полностью переживала горе и железные тиски меня отпускали. И я уже спокойно могла говорить на эту тему, не впадать в новую депрессию и не распускать нюни.       Капли крови начали капать с локтя и на белый кафель.       Красны и белый.       Отвратительное сочетание. Никогда его не любила.       Белый — цвет жизни и чистоты. Красный — цвет смерти и пошлости.       Они не должны быть вместе. Только раздельно. Чистота и пошлость не сочетаются, эти противоположности не притягиваются.       Я тихо всхлипнула и утёрла слёзы тыльной стороной ладони.       На кафеле уже красная лужица.       Почему кровь не останавливается?       Может, я умру от потери крови?       Опять начинает тошнить, и голова наливается свинцом, я пытаюсь отвлечься на что-нибудь.       На что угодно, лишь бы не смотреть на белое и красное.       Крупная слеза как-то продирается сквозь пальцы и обжигает рану новой острой болью.       Что делать?       У меня нет ничего.       Я не могу вызвать скорую, не могу купить бинты. Беспомощная и слабая, как новорожденный котёнок. Одна рана и, я потеряла всю свою уверенность и надежду на лучшее. Я умру, так и не сумев сделать что-либо с раной.       Сквозь пелену самоистязаний, я почувствовала, что в комнате я уже не одна.       Оторвавшись от лужи крови, я посмотрела на Мориарти. На его лице было невозможно ничего прочесть, только глаза были слегка прищурены.       Стало ужасно стыдно за своё жалкое состояние. Я отвернула лицо и поспешно стёрла слёзы ладонью.       Послышались шаги, он встал прямо напротив меня. Не меняя выражения лица, он всё с таким же равнодушием оглядел мою жалкую тушу. Я рассматривала кафель, не желая поднимать на глаза на стоящего рядом мужчину.       Молчание затягивалось, тело затекло, я слегка повела плечом. По руки пошли неприятные колющие мурашки.       Что ему надо? Он любит смотреть, как люди кровью истекают? Извращенец чёртов.       Что-то упало рядом со мной, заставляя меня сильно вздрогнуть.       Небольшая коробочка с красным крестом в правом верхнем углу.       Мориарти принёс мне аптечку? От удивления я даже плакать перестала.       Я подняла на него взгляд. Он равнодушно взирал на меня, поморщился, когда капля крови опять упала на кафель и, развернувшись, ушёл. Оставив меня недоверчиво взирать ему вслед.       Подняв аптечку, я долго возилась с застёжкой. Из-за дрожащих рук идиотский замочек никак не открывался. Только провозившись минут десять, проклянув всё, на чём свет стоит, я победила сложную застёжку и открыла коробочку. Там лежало пару бинтов, штук десять лейкопластырей, обезболившие таблетки, перекись в пластмассовой баночке и ножницы. Захотелось расплакаться, теперь от облегчения.       Наверно, надо будет сказать Мориарти… спасибо?