На улицах планеты...

В городах Алтайского края на месте большинства заводов уже давно торговые центры, а на месте рынков те центры появились еще раньше. Даже старый рынок близь Оби сузился до куцего клочка - местообитание прохудившихся торговых палаток. Зимой здешние продавцы пьют водку из двадцати пятимиллилитровых бутылок, постоянно мерзнут в своих неуклюжих валенках, а летом пахнет потом и жареными чебуреками. Впрочем, чебуреками пахнет всегда. Декабрь, ледяное небо плавит закатом крыши, продавцы собирают в полосатые сумки товар. Все торопится в предчувствии вечера, всем хочется укрыться от подступающей холодной темноты. Георгию уходить рано: ничего не продал, последняя сторублевка потрачена на беляши, сигареты и чекушку, половина которой покоится во внутреннем кармане, впрочем, и беляши еще остались. Гоше двадцать три, но у него уже весь лоб в гармошку и глаза заплыли. Перебирая свой нехитрый товар, все наволочки да пестрящие фиолетовой ромашкой женские ночнушки, приставляет ногу к ноге так, чтобы пальцы на них не сильно деревенели от холода. Труженики рынка редеют, покупателей почти не видно. Гоша упрямо надеется на чудо, может, какой старушке пригодятся наволочки, может, ночнушки без намёка на размер. Небо располыхалось закатом, холодный ветер заставлял слезиться глаза. Гоша достает чекушку, делает жадный глоток. Горлышко бутылки воняет половой тряпкой, зато чебуреки после глотка невообразимо вкусные, кисловатое влажное тесто с маслянистой коркой и капля острого жилистого фарша тают во рту. Даже неудача в бизнесе забывается. Но пальцы так замерзли, что большая половина деликатеса падает на ледяною землю, и, смачно сматерившись, Георгий даже думает поднять, но потом, брезгливо морщась, отходит в сторону, у него еще один в кармане. Два-три сгорбленных человека двигаются между заскорузлых рыночных рядов. Георгий смотрит на экран телефона. «Вот еще час... полчаса постою, свалю, пока совсем не околел». На небо накатывают сумерки, две дрожащие крысы бесстыже пожирают упавший чебурек. Чуть выше за кусочком рынка ржавый мост над пересохшим руслом реки, за ним – торговый центр. Так вот там, на мосту, слышится истошный визг: «Серафима... Серафима!» Гоша оборачивается, на мосту стоит девушка в короткой норковой шубке и в странной шапке, изображающей уши Мики Мауса. Гоша без интереса смотрит на вопящую, такая явно не позарится ночнушками и даже наволочками, хотя и красивая, такие длинные ноги. И не холодно ей в короткой шубе? Задницу отморозит... Двинутая! «Серафима, ко мне... Ко мне, я сказала!» Навстречу девчонке бежит собака, с приплюснутой мордой, под тигра окрасом. Гоша знал эту породу, просто забыл название. Собака встает на задние лапы, вся трясется, её короткая щетинистая шерсть не спасает от холодов. Девочка, не замечая этого, играется с животным... «Ну, совсем охренела, не видит: псина околела в конец», - подосадовал Гоша и раздраженно отвернулся от парочки. Закат догорал слабым кровоподтеком, Гоша с тоской посмотрел на фиолетовые ромашки. Надо было уходить: сегодня явно не его день. А может, и месяц не его, да и жизнь как-то сразу не заладилась. Папу он не знал, а мама раньше торговала на рынке, жили в однушке, недалеко. Гоша там и сейчас живет только один, мама умерла от какой-то херни в почках, тоже стояла вечно на морозе с неприкрытым задом. Женщины, блин! Гоша тогда только вернулся из армии, еле как успел к похоронам. Гоша любил маму, хоть совсем не был на неё похож. Она с прищуренными алтайскими глазками, маленькая, крепко сбитая и улыбчивая. А Гоша весь какой-то длинный: и пальцы, и ноги, худой, глаза выпученные мутно-голубого цвета. И улыбаться он не любил, на всех фотографиях стоял с серьезно округленными глазами, какой-то весь в себе. В армии его обзывали мутным, правда, за глаза. Худые пальцы Гоши быстро складывались в кулаки и готовы были ударить по болевым точкам с безжалостностью, свойственной безотцовщине. Сейчас смешно вспоминать, но Гоша любил учиться, в училище ему больше всего нравилась литература. Особенно строчка: « Вся равнина покрыта сыпучей и мягкой известкой..." - вот понятно, что о снеге, но как... А?! Как сказал?! Жаль, что профильные предметы получались отвратительно, да и прогуливал... Два раза удавалось откосить от армии, курил махорку через гнутые бутылки в подворотнях, пытался работать то на заправке, то на шиномонтаже, но везде ему тотально не везло, в итоге сам пришел в военкомат и попросился в пограничные войска, взяли в войска строительные. А потом мама, её смерть и не распроданные за три года сумки наволочек да ночнушек. Денег было всегда мало, тут и говорить нечего. Гоша пробовал и не раз устроиться, уже после армии, но все у него валилось из рук, его даже косоруким звали, правда, не в лицо: встреча с костлявыми кулаками не грела никого. В итоге рынок, ситцевые ромашки и чебуреки. Было, конечно, в жизни и хорошее, например, телефон... О, какой у Гоши охрененный телефон. С яблоком, как положено. Цыганам за него полтора рубля выложил, потом наушники и зарядку подогнали. Правда, телефон разряжался через три часа, но яблоко же, как у всех. Небо совсем темно-синее, но еще без звезд. Складывая товар в сумку, Гоша злился, что не ушел раньше, голова болела, во рту дурным привкусом отдавалась вонючая чекушка, хотелось есть. Гоша вспомнил про беляш, но подумал потерпеть до дома, утрамбовав товар и кое-как застегнув расходящуюся на сумке молнию, буквально физически ощутил на себе чей-то взгляд, нахмурился, сжал кулаки и, резко повернувшись, увидев ту самую тигровую собаку. От неожиданности ругнулся и хотел было пойти, но вот ведь... Псина прямо на него уставилась и вся так дрожала, что её куцый хвост в стороны поматывало. Размером животное было немаленькое, да и порода вроде бойцовая, как же... Как же, вроде, у Мишки-барыги такая была. «Пошла отсюда!» – глухо прорычал Георгий... «Пошла...» – повторил он громче. Собака сгорбилась и отошла, трясясь, и даже лапу одну подняла, видно, не в силах уже по мерзлой земле шагать. Гоша посмотрел на неё, стало паршиво... «Ах, ну и черт с тобой, дурная!» – сказал он и, достав из кармана замотанный в целлофан чебурек, развернул, швырнул в сторону коченеющей псины. Та подошла и понюхала угощение, отбежала, словно бы испугавшись. «И правда дурная!..» - тоскливо глядя на стынущий чебурек, подосадовал Георгий и пошел прочь, зачем-то оглядываясь и размышляя, что определенно знал породу собаки, но вспомнить не мог. Подойдя уже к воротам, совсем замаялся назойливым вопросом породы... «Ну как же? Ведь точно знаю — боксер!» Ну конечно, боксер! Нервы обволокло облегчение, небо уже серебрилось редкими звездами. Мороз крепчал, дорога напротив рыночных ворот вся заставлена сбившимися в пробку машинами, исходившими паром выхлопных труб, люди чуть не вприпрыжку торопились по остановкам к домам – всё было подчинено этому колкому обледенелому воздуху. Гоше стало жаль собачку: ну точно ведь подохнет – может, вернуться и забрать, хозяйка, наверно, искать будет. Можно в «Одноклассниках» написать, что нашлась собака, фото и срочный перепост... А там и вознаграждение. Радуясь гениальному ходу мыслей, Гоша побежал обратно. Собака нашлась на том же месте, лежала на обрывке картонки. «Эй, пойдем... В смысле – ко мне! Давай иди сюда...» Гоша складывал пальцы уточкой и подсвистывал. Собака не реагировала. Отчаявшись, Георгий подошел ближе и сначала осторожно дотронулся, а потом погладил дрожащее совсем ледяное тельце. Минуту соображая, что если дрожит, то не подохла, Гоша скинул всё это время покоившуюся на плече сумку и достал самую большую наволочку, приподнял собаку и кое-как в эту наволочку закутал. Затем не с первой попытки взгромоздил на плечо сумку и как мог в таком положение поспешил уйти с порядком опостылевшего рынка. Дом встретил неуютным холодом, отопление работало исправно, но дверь на балконе надо было давно починить. Разместив собаку поближе к батарее на кухне, ведомый урчащим животом Георгий стал шарить в поисках еды. Найдя три пачки лапши «Ролтон» и вроде еще не совсем дожатый майонез, щелкнул чайником, подумав, что вот все три и заварит. Через пару минут набивая рот горячими мотками лапши, Гоша выкладывал на страницу в «Одноклассники» фотографии собачки, отошедшей от мороза и позировавшей на фоне его облезлой батареи. Собака лежала с царсвенностью и, казалось, даже презрительно взирала на апартаменты вокруг. Провозившись часов до девяти, Гоша ощутил тягучую усталость в каждой мышце, как и всегда после долгого пребывания на лютом морозе. Можно бы и спать, но собака-то не кушала. Георгий стал суетиться в поисках, чем бы накормить животину. В итоге обнаружил четверть пакета не то овсянки, не то чего-то вроде, сварил, остудил на балконе и, просто уже матерясь от усталости, поставил перед боксёром тарелку и рухнул на диван, проваливаясь в тягучую сладость долгожданного сна.

***

С утра валил снег, крупные клочки медленно падали на фоне сизого неба. Георгий понял, что проспал, долго шатался по квартире в поисках то кофе, то зубной щетки, собака смотрела на его мотыляния, снисходительно положив голову на лапы, каша напротив неё была совсем не тронутая, подернутая скисшей корочкой. «Вот дурная!» - раздраженно хрипел Гоша, соображая, брать с собой псину или нет. Погода потеплела, поди не околеет, а если совсем невмоготу, до конца дня можно и у Наташки в сигаретном киоске перекантоваться. На перепост поиска никто не откликнулся, глянув мельком на компьютерный экран, Гоша проглотил кофе и засобирался на выход, подзывая пса. На улице пахло влажным снегом, и после вчерашнего мороза даже воздух, кажется, размяк. Собака шла рядом, грациозно перебирая крепкими лапами, гордо держа голову, некоторые прохожие оглядывались с интересом на неё. «И все-таки, что делать, если хозяйка не найдется: может, оставить себе?» - думал Георгий, гладя пса. На рынке все приличные места были заняты, пришлось выкладывать ночнушки да наволочки на отшибе у старой покосившейся лавки. Георгий был уверен, что с такой дислокацией хорошей торговли не жди, но уже через минут сорок к нему подошли две бабули в ярко баклажанных стеганых пальто и, весело переговариваясь, выбрали по три ночнушки... – Собачка у вас красивая, а не укусит? - говорили они, отсчитывая деньги. Собака с Гошей посмотрели друг на друга, как бы с вопросом о бытие сущего, после Георгий неуклюже, сбиваясь пробормотал, ища сдачу. – Да что вы, он у меня смирный, правда, Рекс? К вопросу бытия во взгляде собаки мелькнуло презрение. – Какой же это Рекс? Ведь девочка? - сказала бабуля повыше Презрение усилилось. Гоша покраснел. Бабули захихикали и, цепко подхватив пакеты, засеменили прочь. – Ну что я тебя рассматривать должен? - сконфуженно оправдывался перед собакой Георгий. Торговля, впрочем, еще продолжилась. Как только Гоша решил насладиться своим яблочным телефоном, мимо него напрямую к псу подбежала румяная девочка в розовом комбинезоне и мохеровой шапке. – Мам, смотри, собака! — восторженно сказала она подошедшей следом высокой женщине в мутоновой шубе. - Маша, не подходи! – Да она не укусит... - смущенно сказал Гоша. – И все равно могли бы привязать... - строго сказала женщина. В какую цену наволочки? Так были проданы еще четыре наволочки, со скидкой и уверением, что это чистейший хлопок. День совсем заладился, к обеду Гоша ощущал себя почти счастливым, только жутко хотелось есть. – Сидеть, — скомандовал он и так сидящей собаке. Охраняй! Во взгляде животного мелькнуло презрение. Георгий поежился, гладя гордо поднятую морду собаки, присел напротив на одно колено и подхалимски просил, чтобы та охраняла и сидела, сулил вкусные чебуреки. Приняв молчание животного за согласие, поспешил к пищевым киоскам. Купил целый кулек истекающих жиром, пузырчатых и умопомрачительно пахнущих кисловатым мясным духом пирожков, справедливо рассудил, что под такую закуску... Да и чтоб не бегать два раза, надо бы взять чекушку, а то и пол-литра. Отоварившись в сигаретном киоске, аж подпрыгивая от нетерпения, спешил обратно. Товар был на месте, собака – тоже. Сделав огромный глоток из всё так же противно пахнущей половой тряпкой бутылки, Георгий положил кулек чебуреков и довольный вынул один на бумажную тарелку и поставил перед сидящей собакой. Та даже не понюхала, лишь брезгливо отошла в сторону. «Вот дурная!» - привычно подумал Георгий и решил, что позже сходит в торговый центр напротив и поищет там настоящий собачий корм, псина явно балованная и есть как нормальные люди не собирается. Только Гоша решил приступить к пиршеству, как собака с разбегу прыгнула на него, лавочка шатнулась, и чебуреки (и что ужасней) пол-литра упали на мерзлую землю. Бутылка разбилась вдребезги, пахнуло спиртом. Чебуреки неаккуратно вывалились из кулька и секунду исходили паром. От обиды у Георгия затряслись губы... – Ах ты, зараза неблагодарная! – прорычал Гоша, двинув под собачьи ребра костлявым кулаком... Псина оскалилась и, грациозно перебирая лапами, ушла прочь, скрываясь в закруженных порывом ветра снежинках. Гоша хотел побежать за поллитрой или за собакой, но появилась горбатая, но еще не старая бабка в тулупе и скрюченными пальцами начала перебирать ночнушки, зло перекрикивая поднявшуюся вьюгу вопросами: – А это почем... а эта почем... а эта? Гоша рассеяно смотрел на покупательницу, говорил цену, специально завышенную, лишь бы она отстала. Вокруг все побелело, ветер поднялся такой сильный, что аж подсвистывал. Старуха исчезла, зло сверкнув белками подслеповатых глаз. Гоша стоял как оглушенный, он не мог понять, за что собака так с ним? За что она появилась вообще? А зачем он и этот грязный вонючий рынок на фоне стерильной белизны? Непривычные вопросы, словно кислотой, разъедали душу, от голода кружилась голова, но это казалось таким неважным. Все... Все вдруг показалось неважным, лишним, муторным. Не разбирая дороги, Георгий шел сквозь колючую метель, его щеки горели как от ударов, а шапка норовила слететь с головы. Вдалеке мелькнул силуэт собаки. Гоша, остановился и, сорвав с себя неудобно слетающую шапку, побежал сквозь пустоту железных рыночных рядов и подлетающих обрывков картона. Наконец между заколоченных обувных киосков он заметил, как три кавказца схватили его собаку и куда-то тащат, смеясь и переговариваясь на своем быстром языке. – Э-это мая собака... Ко мне! Собака вильнула приветственно хвостом и, упираясь всем своим существом, попыталась не тащиться следом за компанией, которая от слов Гоши даже шага не замедлила. – Э!.. Э, стой! Вы что творите?! Отдайте собаку! Гоша просто влетел в эту троицу, но те его с силой толкнули и, непонимающе округлив глаза, потащили собаку дальше. Георгий упал неудачно, ударился плечом, но тут же кинулся на обидчиков, рыча и матерясь. Те его снова толкнули для верности еще и пнули в лицо. Ощущая, как горит и раскалывается голова, а нос еще и страшно щиплет и пахнет кровью, Георгий встал, пошатываясь, и пошел на уже остановившуюся троицу, приговаривая глухим, утробным шепотом: – Это моя собака. Моя собака... Отдайте. Верните мне. Она моя! Моя собака... Троица, испуганно переговаривалась между собой, потом стала визгливо кричать на плохом русском. – Мы тебя трогали?! Мы тебя не трогали первые... Пошел вон! Не подходи! Убьем! Гоша, пошатываясь, подбежал к одному схватил его за грудки, от такого упорства два других на миг встали как вкопанные, но уже через секунду кинулись на мужчину. Собака кинулась на них, её кто-то пнул, и она жалобно заскулила. – Стоять! По-военному заорал Гоша... Стоять, я сказал! Он полез в карман и достал свой телефон поднял его над головой, как пистолет для выстрела в воздух. Все замерли. – Я вам вот... - сказал он, указывая на телефон. А вы мне мою собаку, — говорил он, тяжело дыша. – Но это наса... - робко картавил тот, который, казалось, лучше понимал по-русски. – Я вам вот еще — Гоша достал из кармана спутанные наушники, подошел к тому, кто возразил, и прям воткнул их в его грязные маленькие уши. Троица суетливо переговорила о чем-то, и самый высокий вышел вперед, протягивая руки для телефона. Георгий всунул ему в ладонь аппарат, жестом подозвал собаку, та подошла, гордо подняла голову и гавкнула. Только сейчас Гоша заметил, что собака совсем мелкая, кажется, прям вытянутый щенок, а вчера и утром казалась больше. Хотя нет же, такая и была. Троица несчастных, перепуганных собаколовов осталась стоять у заколоченных киосков. Гоша и собака ушли с рынка через ржавый мост к торговому центру, надо было купить корм, Георгий помнил. Вокруг все тонуло в белом, как крошенный мел, снеге. «Вся равнина покрыта Сыпучей и мягкой известкой..." - почему-то подумалось. А за исчезающим в метели высоким худым парнем с собакой следила другая собака той же породы, что и Гошина, только старше и грациозней, собака смотрела с какой-то печальной радостью, а потом тряхнула головой и громко чертыхнулась: – Какого черта меня даже не отличили от этого щеночка?! Подошла девочка в шапке, похожей на половину головы Мики Мауса, и, задумчиво хлопая глазами, протянула: – А разве ангелам можно чертыхаться? – Иногда нужно, — вздохнула собака и пошла прочь. Девочка побежала следом, на ходу обращаясь к животному. – Серафим, ну ты чего? Сама же хотела от него избавиться, говорила, что у тебя твой подопечный вот-вот должен родиться... – Надь, тебе чего надо, а?.. Надежда обернулась и, придерживая шапку, спросила: – Он теперь будет счастливым? – Да. – А точно?.. – Может, тебе гарантийный чек выписать? - проворчала собака. – У меня последний вопрос... – Ну? – Серафим, а почему у Гоши не было ангела хранителя? Всем же положен? – Не знаю, может, какой сбой технический или неучтенка... Теперь есть – и ладно. – Спасибо тебе... – Ой, отстань, а... До сих пор бок ноет. И да, — собака как-то странно посмотрела на девушку. – Шапка у тебя вообще дебильная. – Ничего ты не понимаешь, сейчас так модно.