На улицах планеты...

Феденька проснулся с сочетанием слов «Небо цвета промокшей бумаги». Он долго лежал и представлял это самое небо, бледно-серое, пористое и низкое, словно бумага не только промокла, но и смялась. Феденька, как художник, нарисовал мысленно каждую черточку неба, каждый оттенок серого. Вот тут посветлее, тут немного темнее, от разности цветов неровность. И вот бумага смята скомкана, выброшена. Трагичная красота одиночества, и там в этих оттенках, - надежда на чудо, и тайна души, и весь мир, и одна отдельно взятая история, которую бедный Феденька, как не состоявшейся писатель, все никак не мог продумать. За стенкой на кухне сидела Музочка и хлебала черный чай с двумя ложками меда. Музы не видимы, а может, и вовсе не существуют. Но поганец Федор курил как паровоз и всё время открывал окно. По квартире гуляли сквозняки, было холодно и неуютно. А под питерскими сквозняками простыть может и несуществующий. Так что несчастная Муза захлебывалась сладким медовым кипятком, материла бессовестного Федора вместе с его бумажным небом. И тоже все никак не могла придумать историю, что должна под этим самым небом произойти. От этого все казалось муторным и пустым, Музочка жалела, что если она выпрыгнет в окно, то не разобьется, а лишь приземлится на этот грязный снег, и придется опять идти в дом без лифта, заплеванными лестничными пролетами добираться до этой квартиры, до Федора, до бесполезного измятого неба. И черт бы побрал эту поганку – Надежду… Ну да, такую-то черт поберет, жди! Она и черта достанет… Музочку же достала. Хотя обо всем по порядку… Хотя на этой странной планете с самого начала её зарождения из взрыва из скопления звезд все и всегда было в беспорядке. Например, музы… Их бесчисленное множество, как тех же звезд. У муз есть имена, известные только им самим, для всех остальных очередная муза - просто муза, словно бы эта единственная муза на земле. Так вот, наша Музочка была совсем юной по меркам несуществующих существ. И до Федора подопечным у неё был Даня. Даня – журналист, актер, режиссер, а для Музочки так вообще весь мир с его светло-голубыми глазами, через край которых выплескивалась добрата, и губами, готовыми в любой момент к улыбке. И пусть это непрофессионально, Музочка была влюблена в Даню, пока тот был… Хотя обо всем по порядку. Хотя какой на хер порядок?! Даня умер в процессе работы на съемках: случилась катастрофа, сошел какой-то там ледник, всех завалило. Музочка не могла ни понять, ни поверить. Когда смерть в неизменном черном плаще пришел за Даней, то как дура спросила: "А как же фильм? Он же не доснял…" Смерти было все равно: равнодушие как главное профессиональное качество. А Муза орала, как кошка с прищемленным хвостом, бежала по стеклянному от смешения со льдом снегу, мечтая только обо одном - чтобы смерть не забирала Даню. Смерть устало пожимал плечами, ему было все равно, он привык, что когда стоящую душу забираешь, то за ними кто-то бежит и визжит как потерпевший. Кого-то провожали собаки, кого-то - ангелы-хранители… Красивого голубоглазого парня провожала его истеричка-муза, ну и какая разница? Даня спокойно и рассеяно шел к точке своей земной истории, лишь на секунду обернулся и увидел худенькую девочку с растрепанными русыми волосами, почему-то сразу понял, что эта и была его муза, вообще тогда многое понял и улыбнулся на прощанье этому миру широко и по-доброму, как умел только он. А Муза жалела только о том, что не может умереть: по сути, она и не дышала. Но суть ли? Музы, ангелы, прочие не то волшебные, не то несуществующие… Все они гуляют за гранью реальности с её законами и физическими процессами. Они такие, как мы в них верим, но суть ли… Правила нарушались, осыпались мутным ледяным крошевом. Даня как-то сказал о смерти, что это как стоять на оживленной улице с потоком машин и пешеходами и при этом понимать, что тебя здесь нет… Мир движется, люди спешат по делам, а тебя нет… Зимний Питер поблескивал в свете ранних звезд, Музочка стояла в районе оживленного Лиговского проспекта и понимала, что Дани нет. И на полном серьезе хотела подойти ко всему миру и к каждой машине в отдельности и сказать: "Сука, как не стыдно тебе существовать, ведь больше нет этой широкой улыбки и доброты, выплескивающейся через края голубых глаз?!" Музочка знала, что не права… Она просто была влюблена против всяких правил. В таком состояние её и встретила Наденька, подошла и спросила, над чем она, Музочка, работает. Музочка не работала. Музочка проклинала этот мир… Наденька обрадовалась, что вот так запросто нашла никем не занятую музу, и затараторила о ком-то упрямом и не сдающемся по имени Федор. Для Надежды люди имели смысл пока живы, мертвым Наденька ни к чему: они там и без неё разберутся… А Федор здесь живой и упрямый, видите ли, не сдается. Упрямство Надя обожала, считала, что это важнее всех способностей вместе взятых. «Но у Федора еще и талант есть… Правда-правда…» - тараторила она, таща за рукав Музу какими-то подворотнями к старому обшарпанному зданию. «Помоги ему, а… Ну я прошу! Пообещай, что поможешь». Музочка хотела послать, но Надежда, как маленький танк, сметала все на своем пути ради тех, кто не сдавался, она сама готова была нарушить все правила. Это была её любовь, просто Надя так устроена, что любит сразу всех и ей не понять боль Музы. Они притащились в прокуренную и холодную квартиру, Наденька смылась почти сразу, сказав, что позвонит или придет и что вообще никого не покинет… А Музочка осталась в холоде и сигаретной вони. Федор, конечно, был неплохой, но не Даня, а значит, не имел по сути смысла. Паренек хотел писать, но не знал, как и что. Талант Феди, как дождевая вода, падал каплями и все никак не мог принять форму. Мысли и образы толкались в его блондинистой голове. Он страдал от невостребованности, покупал жестяные банки с пивом, смотрел клипы "Сплин" по ютьюбу и курил, курил, курил… Музочка честно решила помочь, всё-таки это ее суть – помогать талантам, даже пресным, как дождевая вода. Но вот беда: у самой музы не было вдохновения. Она смотрела в глаза Феди и видела там лишь то самое небо, серое, как промокшая бумага. Единственное сочетание слов, которое она придумал и вложила в эту бестолковую голову… И теперь они буксовали, как автомобиль в сугробе, не могли ни туда, ни сюда продвинутся. Начинали писать и застревали уже в первом предложение, не видя истории, что могла случиться под эти небом. Мир летел мимо. Наденька где-то моталась по своим делам… Дни складывались в года, стягивали морщинки на лбу уже почти смирившегося с участью нереализованного таланта Феденьки. Муза все искала на дне своей несуществующей души хоть какое-то вдохновение. Федя все покупал жестяные банки с пивом. Понимал, что делает что-то не так… Но как, чтобы «так», был абсолютно без понятия. Все изменилось в середине февраля, когда сквозняки уже пахли весной, а по телевизору показали фильм, где снимался Даня. Музочка и раньше видела этот фильм и знала его даже наизусть: чего уж там, присутствовала на съемках. Но вот именно сейчас, когда в окне плавилось ярко-красным умирающее солнце – Данин крупный план на фоне закованной в железо Невы с плоского экрана Фединой плазмы, показалось, сейчас существует только для неё. Музочка застыла, как соляной столб, и не могла пошевелится, ее пронзило добротой прищуренных глаз Даниного героя, и стало понятно, какая же она дура с большой… Нет, большими буквами – ДУРА она. Никогда этот суетный мир не будет без Дани. Душа, покинув тело, ведомая модно одетой смертью, уходит в мир иной, но такие, как Даня, оставляют часть себя в том, что они делали. В воплощении их таланта, обретшего форму хотя бы простоватого киногероя в линялом свитере. Герой будет говорить про силу в правде Даниным голосом, и, может, один из тысячи людей во что-то поверит. И пусть пафосно, но разве не правда? Муторность спала, и Музочка заплакала от счастья, стояла и рыдала, воя почти волчицей, только не на луну, а на алый пожар заката в окне. Так хотелось обнять весь этот шикарный, замечательный мир, в котором был… Нет, в котором есть и останется Даня. Вдохновение, как сквозняк, ворвалось в комнату… Бумажное небо нашло себе применения в окне электрички, где едет главный герой фединой будущей книги. Герой несся к своей истории, Федя прорисовывал его характер и характеры других людей вокруг, маленькие истории тянулись к линии сюжета, слова приобретали форму. Талант не рассыпался каплями, а одной сплошной и шумной рекой несся в океан других талантов с их историями, несгораемыми рукописями и одинокими белыми и романтично алыми парусами… С войной и миром, с черным котом на цепи и игрой Станиславского. Несся к Вишневому саду, убитому Билу, к приснившемуся небу Лондона, к унесенным призраками и ветром. К чему-то «Элементарному, Ватсон…» и сердцу, которое остановилось… К Даниной улыбке, широкой и доброй. Такой, которой уже не будет. К такой, которая навсегда останется.

***

Федины книги захотят дочитать до последней страницы, по его историям снимут фильмы, где актеры, будут говорить правильные вещи своими профессиональными голосами. Но это будет потом, а сейчас полные пива банки покоятся на дне мусоропровода. Федя отбивает пальцами клавиши потрепанного ноутбука, а некурящая Муза подкуривает мокрую от собственных слез сигарету, набирает номер Наденьки… Хочет поблагодарить, но Наденька занята… Бумажное, смятое небо останется навсегда.