***
Я даже не прихожу в себя. Нахожусь где-то между. Не чувствую тела, не чувствую ничего. Может быть, я всё ещё на вечеринке, может быть, я на футбольном поле, может быть, я в космосе. Да. Звуки, которые улавливает моё сознание, похожи на пение Вселенной. Я хочу сесть и сажусь. Всё вокруг стремительно кружится, словно я снова в руках Эдварда, и мы оба на той ярмарке. От этого становится тошно, я плыву куда-то в сторону и прижимаюсь к чему-то мягкому. На фоне пения Вселенной можно различить отдалённо знакомые звуки. Они приближаются, становятся громче, и я скукоживаюсь, обнимая колени руками. - Она уже?.. - Нет. Ты подоспел к самому интересному. - О, просто заткнись, Рон!.. Рядом со мной что-то хлопает, и я морщусь от резких звуков. Меня окружают чьи-то руки, они норовят коснуться меня везде и сразу, и это – последнее, что мне сейчас нужно. - Нет, нет! Оставьте меня в покое! – я хочу кричать, но это больше похоже на один продолжительный стон. Глаза закрыты. Я боюсь их открывать. Там всё крутится, плывёт, в темноте находиться лучше. Я хочу просто продолжать прижиматься щекой к чему-то мягкому и испытывать… ничего не испытывать. - Тише, Белла, это я, Эдвард, слышишь? О, Белла!.. Ты с ума сошла? Зачем ты столько выпила? Мне плевать, кто это, плевать, чьи это руки. Там, где я была, было так хорошо, было так спокойно, а сейчас… - Просто не трогайте меня, не трогайте! Меня отрывают от чего-то мягкого, и я попадаю в плен чьих-то рук. Я вырываюсь, рассеянно дёргая руками и ногами, а тот, кто держит меня, только крепче сжимает свои руки и шепчет что-то на ухо. - Спокойно, спокойно, девочка. Белла, просто успокойся, хорошо? Поедем домой, Белла. Ты хочешь домой? Я чувствую, как он целует мои волосы, мой лоб, мои щёки. Всё, до чего успевает дотянуться. Это приятно, я понимаю это даже сейчас, но что-то злое во мне, что-то грязное продолжает вырываться, продолжает беспокойно кричать. - Оставь меня, Эдвард, оставь меня! Всё было хорошо, всё наконец-то было хорошо. Зачем ты приехал? – мне по-прежнему хочется кричать, хочется, чтобы слова получались горячими, звонкими, чтобы они больно ранили его. Но моя речь замедлена, каждое слово даётся с трудом. Каждое слово – как стон, и мне это не нравится. Не понимаю, что со мной происходит, не помню, как оказалась здесь, где бы я сейчас не находилась. Это похоже на истерику, на долгую, бесконечную истерику, снятую в замедленном действии. Я словно снова горю, всё внутри меня полыхает, языки пламени лижут внутренности, и теперь наконец-то нет смысла скрывать, как мне больно. - Это невыносимо. Все двенадцать месяцев… невыносимо! Я… загадала на Новый Год, и теперь… Тот декабрь был адом. Этот декабрь – ад. Боже, зачем ты приехал? Меня парализует нездоровая усталость. Я больше не могу беспокойно трепыхаться в его руках, моё тело обмякает, и я проваливаюсь в темноту.***
Когда я прихожу в себя, всё кажется плохим сном. Мою память словно отдали на растерзание маленькому ребёнку: он порвал её в клочья, разбросал всё по самым дальним углам. И теперь мне остаётся довольствоваться малым. Помню руки Эдварда, и пение Вселенной в качестве фона. Помню, как волосы трепал лёгкий беспокойный ветерок, приятно холодя лицо. Помню, как продолжала висеть безвольным грузом на руках Эдварда, когда он нёс меня куда-то. Сейчас я на полу в его идеально чистой ванной, и я делаю всё, чтобы это исправить. Меня рвёт. Долго. И это так мерзко, что мне хочется плакать. Эдвард рядом, он заботливо придерживает мои волосы, и это даже смешно. Вот она, обратная сторона жизни джентльмена. Лучше бы его здесь не было. Наконец, мой желудок пуст. Я пуста. Внутри ничего, ни пламени, ни зияющей дыры, оставшейся после исчезновения того чего-то. Я хочу спать. Я хочу в тепло, хочу домой. Хочу, чтобы всё это оказалось сном, кошмаром, это всё просто не могло произойти со мной. - Тебе лучше? К ответу на этот вопрос можно подойти с разных сторон, но я решаю не подходить ни с какой. Аккуратно, опираясь на стену, я поднимаюсь на ноги и делаю первые неуверенные шаги к двери. Всё до сих пор крутится. Стены, пол, даже Эдвард, пришедший на помощь. Теперь в моём мире нет ни одной постоянной. Он ведёт меня в комнату и помогает забраться в кровать. Я была здесь сотни, тысячи раз, но этот какой-то особенный. И поэтому мне не хочется быть здесь, я пытаюсь возражать, но получается у меня неважно. - Просто спи, хорошо? Я позвоню твоим родителям.***
Мне хочется проснуться в снегу. Чтобы вокруг пахло свежестью и чистотой. Чтобы мороз щипал за щёки, а солнце было до боли ослепительным. Хочется, чтобы рядом со мной лежал второй снежный ангел, чтобы он наконец-то исполнил своё обещание. Чтобы он смотрел на небо. В небо. Глаза в глаза, вместе со мной. Разве это так много?***
Прошлый декабрь превратился в ад. Время несбывшихся надежд. Не только в плане снега. Я и что-то внутри меня. Из нас получилась неплохая команда, мы вместе с трепетом ожидали, когда же Эдвард тоже почувствует это, когда мы сможем быть вместе. Каждый наш взгляд, каждое прикосновение должно было говорить ему о многом, но он не понимал или не хотел понимать. В последние декабря мы плакали всё чаще, а виделись с ним всё реже. И это было невыносимо. В новогоднюю ночь мы решили положить этому конец. Мы загадали. Нет, не желание, я никогда не верила в эту чушь. Мы загадали другое. Если нам не удастся признаться во всём Эдварду, если мы так и не дождёмся его взаимности до следующего Рождества, мы уйдём из его жизни. Я и крохотное чувство внутри меня. Уйдём, потому что всё это станет просто бессмысленным. Я дала этому чувству двенадцать месяцев, я дала себе двенадцать месяцев. Они должны были стать целой вечностью, а промелькнули как один день. И теперь моё время кончилось. Он уедет с Таней к её родителям, а когда вернётся, найдёт под ёлкой подарок от меня. Нашу фотографию в массивной деревянной рамке и письмо. Я написала его ещё тогда, в прошлую новогоднюю ночь, и теперь оно, похоже, наконец-то увидит свет. Я не скажу ему, что люблю его. Нет-нет, не скажу. Ни вслух, ни в том письме. Для этого у меня было целых двенадцать месяцев. А сейчас уже поздно и ни к чему. Там будет написано, что я переезжаю к бабушке в Вашингтон, чтобы начать ходить на подготовительные курсы Медакадемии. Там будет написано, что я не попрощалась только потому, что я бы не вынесла этого. Там будет написано, что он навсегда останется моим лучшим другом. И ни слова о том, что я могла бы остаться.***
Я смотрю в потолок и представляю на его месте небо. Больше мне ничего не остаётся: комната Эдварда на втором этаже, даже пожарной лестницы нет, а возле двери – он и… его мама. И мне не сбежать. - Кто там, Эдвард? Кого ты скрываешь в своей комнате? - Там… Ох, там Белла, мам. Не заходи туда, ладно? Она спит. - Белла? Но… Я не понимаю, сын. Ты должен был уехать с Таней, а вместо этого ты тут, и ты скрываешь от меня Беллу. Что происходит? Что происходит с Беллой? Рене говорила мне, что с ней что-то не так, но я… Я не понимаю! В этом вся Эсми. Всегда много слов, всегда много переживаний. И мало дела. - Я тоже ничего не понимаю, мам. Всё началось с выбора ёлки. Помнишь ту субботу? Я ухмыляюсь. Ни грустно, ни весело. Он прав, в сущности, прав. Подумаешь, промахнулся на год. - Она просто ушла, перестала отвечать на звонки, не пускала меня к себе. А вчера мне позвонил Рон и попросил приехать. Сказал, что Белле плохо. Как я мог уехать с Таней после такого? Мне должно быть приятно или больно. Приятно от того, что он вернулся за мной. Больно от того, что это уже не имеет значения. Но я ничего не чувствую. Ничего. Не знаю, что произошло этой ночью, но я отпустила его. И теперь… я в порядке. Правда мутит немного, и в носу что-то щекочет. А ещё гул в ушах и сухость во рту. Но я в порядке. - Белла? Я сажусь в постели и смотрю на дверь. На пороге стоит Эдвард, из-за его плеча выглядывает Эсми. Ничего удивительного. - Я в порядке, - повторяю я уже вслух. И поспешно встаю на ноги. Меня немного штормит, но я двигаюсь достаточно уверенно. Подхожу к двери и смотрю на Эдварда снизу-вверх: - Спасибо за помощь. Можно, я пойду? И хоть от его ответа уже ничего не зависит, я всё-таки его жду. А пока смотрю на Эсми и улыбаюсь ей. - Доброе утро, миссис Каллен. Увидимся вечером, да? Они молчат. Оба молчат. Они так похожи. Мне трудно дышать в этом доме. Протискиваюсь мимо Эдварда и почти бегу к лестнице. На первом этаже хватаю свою куртку, сую ноги в сапоги и вырываюсь наружу. В глаза тотчас ударяет ослепительный солнечный свет, отражённый миллионами, миллиардами небесных солдатиков. Теперь они, кажется, действительно атакуют меня. Идёт снег. Снова идёт снег. Мне холодно, и я плачу. Оплакиваю себя, нас, крохотное что-то внутри меня, и мне больно, снова больно, потому что времени совсем-совсем не осталось, потому что Эдвард не уехал с Таней, а позапрошлой ночью с футбольного поля исчез снежный ангел. Я не бегу. Я не сбегаю. Я твержу это, снова и снова пытаюсь убедить в этом хотя бы саму себя. - Белла! Я останавливаюсь. Потому что я не сбегаю, и я должна остановиться. Я жду, пока Эдвард догонит меня, жду, пока его дыхание восстановится. Он смотрит на меня хмуро и подозрительно, и я чувствую себя предателем, не оправдавшим надежд. Мы воспитывали друг друга так долго, мы подстраивали друг друга под себя так долго, мы были лучшими друзьями так долго. И я всё испортила. Его указательный палец поднимается в воздух, и он, строго поджав губы, тычет в меня им. - Объясни мне, что происходит, Белла. Я заслужил это, хотя бы это. Просто. Объясни. Мои губы дрожат, когда я смотрю на него. В него. Глаза в глаза. - Тебя кто-то обидел на той вечеринке? Белла? Или… Или я тебя обидел? Тогда, на чёртовой ярмарке? О, Белла, скажи мне, просто скажи мне, в чём дело. Я молчу, и небесные солдатики атакуют наши волосы. Они рассеянно кружат вокруг, выбирая свою цель, и больно ранят, когда опускаются на оголённую кожу. Тают, превращаясь в крошечные островки ледяной воды. - Я люблю тебя. Это должно было о многом говорить ему, но он снова ничего не понимает. Идут штрафные секунды, пользоваться ими нечестно, и я вне игры. - Я тоже люблю тебя, Белла, - с готовностью выпаливает он, а его глаза продолжают ждать от меня продолжения. Он не понимает, что суть проблемы уже была озвучена, не понимает, что речь идёт о любви совсем иного рода. И я качаю головой, не отводя взгляд от его лица. - О… Оно, его лицо, начинает меняться. Оно искажается горечью, сожалением, и это не то, что я хотела увидеть в течение последних двенадцати месяцев. Теперь всё просто. Дело решённое. Бежать. Как можно быстрее, как можно дальше. Я срываюсь с места, и моё имя, летящее мне вдогонку, только подстёгивает меня двигаться быстрее. Я бегу, и, должно быть, это выглядит зрелищно. Потёкшая тушь, мокрые щёки, развевающиеся волосы и бесконечная мука на лице. И, будь я в фильме, такая концовка была бы гораздо лучше сочувствующего поцелуя или разговора по душам. Да. Гораздо лучше.