***
Он снова говорит это, и я улыбаюсь. - Ты с ума сошла? Он хочет выглядеть серьёзным и строгим, а сам смеётся, забывая о моих замёрших ладонях и ступнях. - Я должна была сделать это, - я качаю головой, опьянённая звучанием его смеха. – Так много снега. - Не то, что прошлой зимой, да? Прошлая зима – это всего лишь двенадцать месяцев назад, но там мы ещё дети, зло пинающие остатки пожухлой листвы и с трепетом читающие прогнозы погоды. Время несбывшихся надежд. Не только в плане снега. - Как дела у вас с Таней? Больно произносить это «вас», больно произносить её имя, но я даже не морщусь, потому, что этот декабрь начался со снегопада, и мы уже не дети. - Не хочу говорить об этом. Его улыбка меркнет, и я чувствую себя плохо, оттого что всё внутри меня торжествует от его слов. Я не должна чувствовать это, не должна радоваться его проблемам. Но это забывается, когда он берёт в свои руки мои босые ступни и начинает растирать их. - Такие холодные! Ты с ума сошла… В доме тихо. Родители ещё спят, и мы сидим возле пылающего камина совсем одни. Позади нас – пустое футбольное поле, впереди – Рождество и свобода, свобода, свобода. Его руки на моих голых ступнях, он улыбается, глядя на резвящееся пламя. Сейчас он со мной, а не с ней, и всё так хорошо, так бесконечно хорошо. - В следующий раз возьми меня с собой. Это значит, что завтра на футбольном поле будет два ангела. Да, наверное, я всё-таки сошла с ума.***
Маленькая девочка из маленького города, но с таким сильным чувством внутри. Вот она я, лежу одна, снова одна, и вокруг никого. Ни души. Только многомиллионная армия небесных солдатиков. Внутри что-то бьётся. Это не сердце, это что-то гораздо сильнее сердца. Оно постоянно рвётся наружу, хочет быть обнаруженным. Оно терзает, когда его нет рядом, оно довольно скулит, когда его тёплые руки касаются меня. Это ему больно, когда Эдвард с Таней. Не мне. Это – любовь. И это – катастрофа. Я дала этому чувству двенадцать месяцев, я дала себе двенадцать месяцев. Они должны были стать целой вечностью, а промелькнули как один день. Теперь моё время на исходе. Наступил декабрь, выпал снег. Наконец-то выпал снег. А вместо того, чтобы радоваться, я считаю оставшиеся минуты. Я одна, мой снежный ангел одинок как никогда. А Эдвард с Таней. Смотрю прямо в небо. Глаза в глаза. По щекам катятся слёзы. Они замерзают, и, кажется, в армии снежинок пополнение.***
То, как всё это началось, до сих пор преследует меня во снах. Его глаза прямо над моими. Они горячие, живые, моё лицо опаляют то ли искры его взгляда, то ли его тёплое дыхание. Я не могу дышать, он прижимает меня к холодной земле, и подо мной хрустят пожухлые листья. Что-то меняется. Я чувствую, как во мне что-то меняется. Внутри, где-то глубоко-глубоко зарождается нечто маленькое, крохотное, оно щекочет меня изнутри и прорывается наружу счастливым смехом. - Так-то лучше. Он улыбается и начинает подниматься. Листья подо мной хрустят вдвойне громче, и мне хочется хрустеть от разочарования вместе с ними. - Нет, - шепчу я, обвивая его тело руками, и тяну его вниз. Его смех словно в симбиозе с воздухом – он повсюду. Я жмурюсь и хочу, чтобы это не заканчивалось. Никогда. - Ты – прелесть, Белла. Я распахиваю глаза, и вот он, тот самый момент. Он не улыбается, как и я. Мы смотрим друг на друга. Глаза в глаза. И мне так сильно хочется поцеловать его, что это желание оглушает. Он тянется ко мне, я – к нему, и всё идеально. До той секунды, когда он виляет вправо и касается губами моей щеки. Всего лишь щеки. Что-то щекочущее внутри меня замирает. Оно, как и я, не может поверить. Я опадаю на землю, и листья грустно хрустят, понимая меня. Я сейчас так же иссушена, как и они, я ломаюсь, трескаюсь, рассыпаюсь на кусочки. Что-то меняется. Его окликают родители. Кажется, они нашли нужную ёлку. Эдвард снова целует меня, теперь уже в лоб, и поспешно поднимается на ноги. Я перекатываюсь на бок и подтягиваю колени к груди. Понимаю, что мне не должно быть так больно, но что-то внутри рыдает, трясётся в истерике, и да, мне больно. А он всё дальше и дальше. Словно и не было этой сцены, словно и не было того самого момента. И что-то внутри меня понимает, что оно одиноко. Что в Эдварде не родилось что-то ответное, и всё, что есть у нас – холодная бесконечная не взаимность.***
И тогда я просыпаюсь. Ещё долго лежу на боку с поджатыми к груди коленями и чувствую, как всё внутри мёрзнет, коченеет. И не важно, зима за окном, весна или лето. Мне было холодно все двенадцать месяцев. И сейчас, когда в Джерси снова вернулся декабрь, мне ещё холоднее.***
В гостиной темно, и только блики пламени играют на стенах, смешиваясь с огоньками гирлянды. Мы сидим возле камина. Ещё совсем не поздно, просто темно, и мы говорим о всяких глупостях, не имеющих значения. - Идёшь на вечеринку к Тони? Я киваю, и его брови удивлённо взмывают вверх. - Да? С кем? - Рон пригласил меня. Это хороший ответ. Я не говорю, что согласилась, не утверждаю, что пойду именно с ним. Просто констатирую факт. Но ему всё равно не нравится. - Рон, значит… - Имеешь что-то против? Я спрашиваю лениво, меня действительно это не сильно волнует. Но что-то внутри тотчас сжимается, продолжая надеяться. - Нет, просто… Не позволяй ему заходить слишком далеко. А если что – звони мне, ладно? Я согласно киваю. А что мне ещё остаётся? Время течёт медленно. Сейчас оно – мой друг. Оно и мелькание бликов пламени на стенах. Телевизор включен. На экране маленький Кевин снова остаётся один дома. Старые шутки по-прежнему смешные, мы то и дело заливаемся смехом, тыча друг друга в бока, и я начинаю забывать о своей катастрофе. - Ты купила мне подарок? – он кивает на разноцветные носки, развешанные над камином. Время рекламы, и мы на время забываем о Кевине. - Нет ещё, но я знаю, что это будет, - я улыбаюсь, он улыбается, и катастрофы будто бы никогда и не было. Главное не думать, каким именно будет этот подарок, главное не думать о том, что времени всё меньше. - А твой уже куплен, - он говорит это, и его лицо мрачнеет. Я не понимаю, в чём дело, пока воздух не наполняют звуки её имени. – Так забавно. Тебе подарок нашёл ещё в октябре, а что Тане дарить – до сих пор ума не приложу. Это должно говорить о многом, но он не понимает или не хочет понимать. В последнее время я слышу о ней всё чаще, а вижу её всё реже. У них много проблем, по-настоящему много проблем, и я ненавижу себя за то, что радуюсь этому. Наверное, я – настоящий предатель. Я должна помогать ему, должна поддерживать во всём, а вместо этого я злюсь на него за то, что он так слеп, и сгораю от чувства вины. Я не объективна. Уже двенадцать месяцев не объективна. - Кстати, мама предлагает сходить за ёлками в эту субботу. Ты как? По телу бегут мурашки. Нет смысла бояться этого, нет смысла не вспоминать об этом. Но я дрожу так, словно все окна и двери вдруг открыли нараспашку. - Почему бы и нет, - я пожимаю плечами, сворачиваясь в кресле и обнимая себя руками. – Поговорю с родителями. Мы досматриваем фильм, и пламя в камине затухает. Эдвард тянется к поленнице, но я останавливаю его. Ему нужно к Тане. А мне – на футбольное поле. Он целует мой лоб, обнимая за плечи, и мне хочется плакать. Я не заслуживаю даже этого. Не заслуживаю. Когда за ним закрывается дверь, я возвращаюсь в гостиную. Снег подождёт, он не будет таять ещё два месяца, а пламя потухнет уже через пару минут. Я сажусь у самого камина, близко-близко. Лицо опаляют последние жаркие искры, и я заворожено смотрю, как прямо передо мной медленно погибает кое-что прекрасное. Я понимаю это, мне знакомо это. Я тоже горю, всё ещё горю. Пламя объяло меня двенадцать месяцев назад, и скоро от меня останутся одни угольки.***
Снег хрустит под моими ногами, я всё ещё опьянена его белизной. Я возвращаюсь домой довольная: на футбольном поле снова остался снежный ангел, и если его не заметёт до вечера, значит, я продержусь весь этот день. Всё вокруг пахнет свежестью. Я пахну свежестью. Мне давно не было так легко. Времени остаётся совсем мало, я не забываю об этом. Просто теперь у меня снова есть силы. И я настроена весьма решительно. - Привет. Выглядишь отлично. Он тоже выглядит отлично. Его волосы растрёпаны, в них искрится тающий снег. Видимо, они с отцом снова играли в снежки по дороге сюда. - Готовы? Карлайл появляется в дверях, и я убеждаюсь в правильности своих догадок. Его волосы тоже мокрые, и Эсми шутливо хмурится, глядя на них обоих. Рождество всё ближе, и наши семьи снова сливаются в одну. Мы всё делаем вместе: вместе ходим за покупками, вместе обсуждаем подарки, вместе наряжаем наши дома. Вместе выбираем ёлки. Я стараюсь не думать о том, что год назад всё началось здесь, на этой самой ярмарке. Мы словно вернулись к истоку, к эпицентру моей катастрофы, и мои силы тают, как снег в его волосах. - Я знаю, как помочь тебе, Каллен. Я шутливо толкаю его в бок, и он удивлённо смотрит на меня. Его левая бровь вопросительно приподнимается, и я улыбаюсь: так сильно я довольна собой. - Вчера после школы я отложила один браслет в ювелирной на углу. Таня как-то говорила, что уже давно хочет нечто подобное, так что… думаю, она будет до… Он обнимает меня прежде, чем я успеваю закончить. Это происходит так быстро, так порывисто, что я вскрикиваю и начинаю смеяться. - Ты – сумасшедший. - А ты – прелесть, Белла. Он продолжает кружить меня, оторвав от земли. А я, замерев, боюсь, что мир не перестанет крутиться вокруг меня, даже когда он поставит меня на ноги. Эти слова. В этот день. Как повторение кошмара. И моих сил всё меньше и меньше. - Прости, Белла, я не хочу портить такой момент, но… Давно собирался сказать это и лучше скажу сейчас, пока есть запал. Таня пригласила меня отпраздновать Рождество с её семьёй. Мы поедем за город на все выходные. Прости, я знаю, что должен был сначала посоветоваться с тобой, но я уже согласился. Я стараюсь смотреть прямо на него, но взгляд не может найти, за что зацепиться. И постоянно соскальзывает куда-то в сторону. - Это… ничего, - бормочу я, пожимая плечами. Все мысли – в том дне. Все ощущения – такие же, как и тогда. - Точно? - Да, да, конечно, - моя рука непроизвольно поднимается и указывает куда-то за его спину. – Я просто схожу в туалет, хорошо? Он хмуро кивает, и я начинаю идти. Прочь, прочь отсюда. Чувствую спиной его взгляд, понимаю, что уходить глупо, но я не вынесу этого. Делать вид, что всё хорошо, - так сложно. И я больше не хочу его обманывать. Я покидаю ярмарку, иду по знакомым улицам, и чем дальше становится центр города, тем легче становится мне. Всё вокруг нарядное в своей ослепительной белизне. Снег всегда был и будет лучшим фоном для праздничных гирлянд и украшений. Красно-зелёные еловые венки обнимают дома, и мне одиноко. Аккуратные сугробы укутывают подоконники и ставни, и мне холодно. Снеговики, одетые в красные колпаки Санты, особенно популярны в этом районе. В их глазах-пуговицах я читаю сочувствие, и мне больно. Времени мало, ничтожно мало. И надежды почти не остаётся.